Генерал Опубликовано: 7 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 7 апреля 2011 Огурцы как-то рано поспели в том году, а? Ну, они же алюминевые. Конечно раньше поспевают.)) Двое ключевых персонажей уже разоблачены, на счёт ещё одного есть некоторые подозрения... Думаю расшифруете, если почитаете некоторые записи из журнала... Имя одного изобретателя там тоже упоминается.)) Тут нет противоречья? Музыкальный слух на одно ухо действительно не мешает? Не поверите, но так оно и было. Я просто описываю факты с интересной точки зрения, добавляя отсебятины. Этот факт ресально был. Глух-то он был на одно ухо, а второе - здоровое. Подминать скорее. Спасибо, я всё хотела слово нормальное подобрать, - всё из головы вылетало. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 7 апреля 2011 Поделиться Опубликовано: 7 апреля 2011 Ариадна Ну изобретателей положим как раз угадать не сложно... Другой вопрос с кого автор рисовал многогранного мизантропичного и чертовски обаятельного негодяя, с букетом из социопатии и прочих мелких талантов? Не с себя ли случаем? Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 7 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 7 апреля 2011 Вы про Гая Гезенфорда? Ни с кого. Целиком выдуманный герой, который отражает мои давние увлечения юности - чего таить, мой первый фильм, даже не мультик, был криминальный. Это след прошлого... Но некоторые черты характера и меня. У меня такой же наглый характер. П.с. Старалась, чтоб изобретателей не сложно было угадать)) Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 7 апреля 2011 Поделиться Опубликовано: 7 апреля 2011 Ариадна Да-да, горлум, горлум "мы" именно про него и говорю - самый яркий персонаж, остальные действительно декарация для него. С изобретателями промахнуться мимо Теслы с Ильичом Эдисоном пока очень и очень сложно. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 11 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 11 апреля 2011 (изменено) Глава восьмая Над маленьким посёлком, отрезанным от мира, опускалась ночь. В домах, небольших, деревянных, начинали загораться свечи, керосиновые лампы. Однако темноту ночей это не развеивало, по огням нельзя было дойти до деревни – настолько они были тусклы и невзрачны. Казалось, луна освещает эту землю лучше, нежели жалкие отблески огоньков в окнах. Поэтому, едва спускались сумерки, люди спешили кончать свои дневные занятия и спешить домой – по темноте ни у кого желания идти не было. Страшно всё-таки. На окраине деревни, окруженный такой же пеленой тьмы, стоял маленький аккуратный домик с большими окнами, внешне напоминающий игрушечный. Темнота скрыла всё от нашего взора, поэтому увидеть даже какие-то намёки на двор, и калитку, забор осталось просто невозможным. А вот в доме самом такой тьмы не наблюдалось. Свеча одиноко горела на столе, воск плавился и капал на блюдце, что создавало эффект плачущей свечи. Язык пламени игриво переливался, колебался при малейшем вздохе человека, из-за чего тот старался громко не дышать. На столе, наполовину залитая лунным светом, лежала раскрытая на середине книга, толстая и далеко не новая, с подогнутыми страницами, в некоторых местах даже желтоватыми от времени. Выцветающие буквы привлекали человека больше всего на свете. Рот был слегка приоткрыт и повторял тихо какие-то фразы, написанные на бумаге. Человек явно был увлечён. На нём была лишь ночная сорочка, что говорило о том, что он читает не по чьему-то одобрению. Подросток с худой шеей, внешне напоминающей стручок, вот-вот готовый оборваться, чёрные короткие волосы, на которых огонь свечи оставлял оранжевые отблески и сосредоточенное, слишком взрослое выражение лица. Аккуратно, тихо, словно боясь чего-то, подросток перевернул страницу, и принялся читать дальше. - Ах вот ты где! – раздался гневный голос откуда-то сзади, дверь широко распахнулась, в комнату вошёл высокий мужчина с бородой. В глазах его пылали молнии. – Николас, чёрт бы тебя побрал! Совсем нечего делать?! - Папа… - растерялся от неожиданности мальчик. - Негодный мальчишка! – рассвирепел отец, схватил больно за ухо и вытащил из-за стола, затем толкнул хорошенько в коридор, что ещё несколько метров Николас по инерции проскочил быстро. Едва не убегая. На глаза навернулись слёзы – он знал, чем это обычно заканчивалось. Сердце бешено стучало. Застали врасплох… И невольно мальчик содрогнулся при виде ремня и прутьев, зловеще висевших на стене. Да, читать по ночам вредно. Отец вернулся вскоре, разъярённый, достал свои орудия пыток со стены и приподняв на сыне рубашонку долго и безжалостно до полусмерти хлестал его. Дикая боль прожигала всё тело насквозь, но, в общем-то, он был виноват в этом сам. Лишь после окончания ударов вырвался слабый, жалкий cтон из горла. Придя в комнату, он забился в угол, отрешённый, боясь гнева собственного отца, который в любую минуту может повториться. Страх и ужас объяли всю сущность, гипнотизируя сознание. Николас резко открыл глаза. Тихо тикали часы в комнате, а тёмная пелена ночи уныло покрывала комнату. Он вновь оказался в маленькой комнате в Праге. Когда глаза стали привыкать к темноте, он разглядел стопку книг на столе. Поднявшись с кровати, он взглянул на часы и вздохнул. Больше уже он не мог спать этой ночью. До утра так и пришлось занимать себя чем угодно, кроме сна – он чувствовал себя в какой-то миг бодрым жаворонком, что однажды ему уже и подметил Гай. Начинался выходной, и ещё не скоро на улочке Праги стали появляться люди, больше думающие о том, как и когда лучше выспаться. Зато через форточку проходил прекрасно запах ароматного кофе, который ветер нёс откуда-то с соседней улицы. Вот раздался звон какого-то колокольчика и чей-то приветливый голос, что серб не удержался и выглянул в окно. Удивлению не было предела, когда он увидел Гая, рассекающего на своём велосипеде и медленно подъезжающего к своему дому. То и дело он с кем-то здоровался, потом взглянул вверх и подмигнул правым глазом Николасу. - Пока ты спал, я уже и хлеба закупил, и Тима выгулял, и газетёнку нам приберёг. Вот. Только вот не надо пугать, что ты якобы всю ночь не спал, но никаких шумов о моём уходе или приходе не услышал, - усмехнулся Гай, когда уже вошёл в квартиру. – Сегодня нам предстоят опять великие дела, и отсидеться дома тебе не удастся – как ты не прячься и не вжимайся в стенку. И вообще, хватит дуться – бери пример с меня, давай делай бутерброды с маслом – поверь, они помогают держать жизненный тонус и не раскисать по пустякам, а то я смотрю, это последнее очень модным стало, никак не выведешь её. Он присел на стул, вытянув вперёд ноги, да так удачно что теперь весь проход был на кухню перегорожен. Не ведая об этом, легко и беспечно, Гай достал своего любимого белого хлебца, налил в чашку уже отваренного им кофе и принялся устраивать себе поздний завтрак. Увидев мнущегося у входа Николаса, он небрежно махнул ему рукой, поднялся и вынул на стол довольно аппетитные на вид булочки – купленные тут же, за углом, где располагалась прекрасная пекарня. Когда серб присел рядом, Гай, запив очередной бутерброд крепким кофе, принялся посвящать его в свои коварные замыслы по поводу проведения этого дня: - Сегодня такой прекрасный день может удастся – ты слышал, что сказал Вингерфельдт. Хоть сегодня можно нагрянуть к нему на работу. Вот этим-то мы и займёмся, в конце-концов, это моя обязанность – познакомить тебя со всем нашим персоналом состоящим из шалопаев и завсегдатаев. Так что доедай поскорее – а то пропустишь самое важное в твоей жизни. - Разве сегодня не воскресенье? – приподнял удивлённо брови Николас. - Ах, в нашей компании время идёт совсем другим ходом – мы отдыхаем, когда все работают, и работаем, когда все отдыхают. Зато так тише и спокойнее. К тому же, для многих работать в этом коллективе – уже немалый отдых. Так что всё для нас складывается вообще прекрасно. И наконец, запомни туда дорогу – второй раз я тебя уже не поведу. И не повезу, как не проси. Они вышли быстро из дома, причём обделённый вниманием Тим ещё долго скрёбся в закрытую дверь, пока на него холодным тоном не гаркнул Гай, после чего пёс по ту сторону двери вздохнул и так и остался сидеть на половичке. Сделав все дела, они со спокойной совестью вновь принялись петлять от улицы к улице, пока не вышли в какой-то широкий квартал, где пространство чувствовалась повсюду. Среди стареньких пражских домов с их красными крышами хорошо возвышалось вверх сооружение, не лишённое архитектурных изысков, но явно чем-то отличающимся ото всех. Как и подумал Николас, это оказалось то самое здание, принадлежавшее компании Вингерфельдта. На здании даже висела памятная табличка, сделанная явно со вкусом, на которой и виднелось имя компании, сделанное красивым готическим шрифтом, что перепутать это здание с каким-либо другим было просто невозможно в принципе. Гай толкнул калитку, но она явно не поддалась ему, рассчитывая на большее применение силы. Что-то буркнув себе под нос, он довольно тяжеловато всё-таки открыл её, тут же смотря по сторонам – пытаясь разгадать этот забавный феномен с тяжёлой дверью у входа в здание компании. Николас тоже стал оглядываться по сторонам, но оба так и не нашли ничего, что могло послужить разгадкой этому странному феномену. Глаза им открыл сам Вингерфельдт, взявшийся из ниоткуда, как чёртик из табакерки. Гай тут же поспешил на него нажаловаться, особо не стесняясь в выражениях: - Мне кажется, такому гению как ты, можно было придумать вход в компанию и получше. В конце-концов, чем тебе помешал старый вход? Где советы от меня? Меня игнорируют? Я уже не нужен?! - Ну, кто ж тебе сказал такую ересь, Гай? Уж не этот ли молодой человек? Хм, на мой взгляд – устройство просто гениальное. И имеет особую коммерческую выгоду. Иначе бы я не стал усложнять жизнь членам своей организации, или как ты её называешь, «банды лиходеев». Каждый, кто приходит ко мне в здание, накачивает в бак двадцать литров воды. Мне кажется, калитка сконструирована гениально. Она соединена с насосом домашнего водопровода… - Хитрец! – фыркнул Гезенфорд. – У тебя и воздух скоро даром пропадать не будет, и на нём ты сделаешь себе не хилое состояние… - А что, хорошая идея! – густые брови слегка приподнялись. – Я уже давно подумывал над тем, чтобы продавать у нас воздух, скажем, из какого-нибудь Тибета, завозить его в Прагу и продавать. Люди будут дышать свежим воздухом, кроме того, это полезно для здоровья, чёрт побери! Да, пока ты держишь калитку, Гай, там вода всё ещё набегает вверх. А от избытка она имеет свойство выливаться, как ты знаешь. И мускулы тем самым наращивать себе не надо. Заходи. Николас и Гезенфорд вошли в здание, а Вингерфельдт тут же поспешил исчезнуть в неизвестном направлении, предоставив право экскурсовода вице-директору компании. Они оказались в широком фойе, в котором, не смотря на выходной, сновало множество людей, всяко-разных, интеллигентно одетых. Но всех их объединяло помимо одежды – темы разговоров. Они не обратили внимание на двух появившихся в проёме людей, а куда-то организованной толпой направились. Тем самым, пробка рассосалась, и они спокойно смогли пройти вперёд. Оба завернули за угол, прошли через узкий коридор и оказались в довольно небольшой зале, в которой работа кипела, не прекращаясь. Множество столов, понатыканных на таком узком пространстве, применялись для самых различных целей. В воздухе висело напряжение и жар коллектива, но внешне люди были абсолютно спокойны. - Добро пожаловать в ад дяди Алекса! – усмехнулся Гай, после чего на его голос все люди резко обернулись, а затем перевели взгляд на стоящего и мнущегося тут же Николаса. - А это кого ты с собой привёл, Гай? – тихо и холодно спросил сидящий за ближайшим к выходу столом человек в пенсне. - О, вы берегитесь, а то он нам и ковёр-самолёт изобретёт! - В этом я очень сомневаюсь, - какой-то намёк на улыбку промелькнул на лице человека, но был тут же, ещё в зародыше, подавлен брезгливостью. – Я за 18 крон найду с десяток таких людей по всей Праге, как этот молодой человек. - Боюсь, ТАКИХ не найдёшь, - Гай вздохнул, после чего приветливо указал рукой на человека в пенсне, чем вызвал у последнего явное раздражение. – Знакомься, Николас, Альберт Нерст, самый холодный человек в нашей банде. Увы, пока научное применение его холодности дядя Алекс не нашёл, но это только пока. Что о нём можно сказать ещё? Ах да, вот. Твои впечатления об этом человеке на первый взгляд? Безобидный плюшевый медведь с холодным взором? То-то и оно, что за этой наружностью человека, который и мухи не обидит, скрывается профессиональный стрелок из огнестрельного оружия, некогда машинист, на его совести один угон поезда, а так же он неутомимый работник, пожиратель книг и…И… электротехник, тоже любящий изобретать, причём не меньше, чем дядя Алекс. - Ну, всё выдал про меня? Гай, я забыл, какое окно с правой стороны принадлежит твоей квартире? - А ещё он может за один присест съесть восемь порций макарон. Любитель итальянской кухни, ага. Ну, Альберт, чего же ты злишься, я ж тебя прославляю, а он знай за своё. Вот видишь, Николас, он только и думает, как бы кого пристрелить. Говорят, когда он работал ещё в Континентальной компании Читтера, после приезда из экспедиции на Аляску (он геологом стать хотел), вершил свои чёрные делишки, широко прославившие его в наших кругах. На его совести много подобных грешков, так что ты поосторожней будь, а то у него в кармане всегда лежит заряженный браунинг. Что мы и продемонстрируем на людях! Узкие глаза Нерста удивлённо округлились, он вскочил с места, но Гай ловко ухватил его за плечо и вынул у него из кармана заряженный пистолет, довольно улыбнувшись. Человек в пенсне понял, что терять уже нечего, присел на стул и стал дожидаться своего приговора. Разрядив оружие, Гай вернул его владельцу, оставив довольную ухмылку на лице. У Николаса сложилось далеко не прекрасное впечатление о том месте, в которое его забросила судьба. Нерст взглянул на него снизу-вверх, он был готов испепелить нового в компании человека взглядом. - Гай, вот ты сразу кидаешься скандалы устраивать, - раздался высокомерный голосок откуда-то сзади, и Николас узнал в нём его обладательницу – племянницу Вингерфельдта Мэриан. – А, между прочим, ты так всех нас и не познакомил с этим прекрасным молодым человеком, которого привёл в наш ад. - Ты же его и так знаешь. Хотя да, моя вина, - он почесал пальцем выгоревшую на солнце бровь. – Это Николас Фарейда. Студент Карлова Университета. Пришёл к нам работать. - Да мы поняли, что не стеклянные бусы делать, - вставил своё слово кто-то сбоку, и Гай, обернувшись и узнав человека, сильно обрадовался. – Боюсь, этот опрятный на вид человек не продержится и месяца в нашей компании. Нам такие люди не подходят – здесь уживаются подобные подлецы, как мы, и никто больше. - Ах, Веснушечка! Как я рад тебя видеть! Только вот язык за зубами так и не научился держать – что приводит меня в крайнюю степень печали. Говоришь, не уживаются такие люди – да уж, наш милый друг немного другой по характеру, но поверьте, он нам заменит заводы и обогатит нас. - Ну, это ты сказанул, - ответил тот. Кого называли Веснушечкой. – Заводы заменит. Что-то не верится мне, что человек с внешностью Дракулы способен осыпать нас золотом. - Сам дядя Алекс обратил на него внимание! – с восхищением подметил Гай. - Ну разве что дядя Алекс… Я бы посмотрел на успехи этого молодого человека. - Гай! Ты нужен Вингерфельдту! Срочно! – в эту маленькую залу вбежал какой-то маленький человечек, в котором Николас узнал Витуса. Валлиец что-то зашипел, выражая этим смешным способом недовольство и повернулся к Николасу. - Ну, дружок, думаю, ты не заблудишься в этом тесном пространстве, и тебя не обидят мои головорезы. Я правильно говорю, Мориц? – после утвердительного кивка продолжил. – Так что, Николас, знакомься, разбирайся. Они не кусаются. Спрашивай их – язык они не глотали. Гай подтолкнул Николаса вперёд, да так удачно, что тот чуть не упал, после чего с чувством выполненного долга кинулся искать своего дядю Алекса. На несколько минут воцарилась тишина, люди враждебно и дико оглядывали нового работника, после чего занялись вновь своей прерванной работой – особенно хорошо получилось у Альберта Нерста, зарывшегося с головой в свои бумаги и расчёты. Николас сделал пару неуверенных шагов вперёд, после чего, словно бы кто-то вспомнил о нём, к нему обернулось несколько лиц. Голос Мэриан поспешил поинтересоваться, естественно, опять отвлекая всех от своей работы: - А кем вас берут на работу? В чём будет проявляться род деятельности? - Инженером-электриком, - кратко ответил Николас, сверкая чёрными глазами. – А там уж куда кривая выведет. Гай говорил, что ваша компания ещё изобретает что-то. То есть, тут имеется лаборатория? - Имеется, имеется, - вставил пару слов молчавший до сих пор человек, которого Гай называл Веснушечкой. – Прямо над той комнатёнкой, в которой привык верховодить Вингерфельдт. В ней, правда, частенько засиживается сам дядя Алекс – у нас другое призвание, пусть мы и тоже что-то изобретаем. А вы присаживайтесь, сударь, а то придёт Гай и накостыляет всем нам за отсутствие гостеприимства в полной степени. Перед Николасом сидел невысокий, но худощавый мальчишка лет пятнадцати с глазами профессионального нахала и проныры. Его щёки были украшены множеством веснушек, на лице поселился намёк на улыбку, уши были большими, за них были зачёсаны густые чёрные волосы. Густые брови были нахмурены, а взгляд чем-то напоминал Вингерфельдтовский. Николас с радостью присел к нему, получив прекрасную возможность допросить его. Как и все, мальчишка был завален бумагами, но явно он их не читал. И не собирался. Так же на столе стояли две любопытные баночки с красноречивой надписью «Ядовито», тут же лежала книга, повергшая Николаса в ещё большее удивление – «Химические опыты в домашних условиях». - Что ж, тогда я представлюсь, что ли… Мориц Надькевич, телеграфист всей этой монополии дяди Алекса. Любезно именуем всеми вокруг «Веснушечкой», довольно частым прозвищем, но ко мне подходящим особенно явно, что оно смело заменило мне родное имя. Что мне о себе рассказать приятного? Так и быть, перескажу в сотый раз историю о себе любимом. С чего, собственно всё и началось. Образования не имею, как и дядя Алекс в своё время, так и я, был выгнан из школы, но в отличие от него, за сверх умные выкрики и смелые заявления. Дома меня пытались воспитать, но потом бросили, считая это бесполезным занятием. Так я стал продавать газеты в поезде. На вырученные деньги я организовал маленькую лабораторию в багажном вагоне. Следует сказать, химия меня давно завлекала. Я тратил свои последние деньги на всякие баночки с подобными красноречивыми надписями, в итоге, весь вагон был ими завален. В свободное время я ставил эксперименты и опыты, выясняя для себя что-то новое, и тем самым думая прославиться в этой области, представляющей для меня интерес. Кончилось очень плачевно. В один прекрасный день я что-то удачно смешал в своей вагон-лаборатории, произошёл невиданной красоты взрыв, пожар значит… На ближайшей станции буквально за уши меня выкинули прочь, и дядя Алекс стал свидетелем этой прекрасной сцены. После того случая ухо у меня до сих пор болит и слышит хуже, нежели другое. Так-то оно так. - А как же ты опыты проводил, коли не имел образования? - О, это ещё интереснее. На станции была моя не первая встреча с Вингерфельдтом. Давным-давно он ещё как-то заходил в наш дом (не знаю, зачем), и подарил мне эту книгу, лежащую на столе. По этой книге сам Вингерфельдт и стал тем добрым дядюшкой Алексом и нашёл в себе талант гениального изобретателя и учёного. Так что книжку я эту зачитывал до дыр, зная о том, кто мне её подарил, и, ожидая этой прекрасной встречи со знаменитым учёным. Я её дождался – пусть и не в таком духе, как я планировал. Так я стал работать на нашу банду лоботрясов. Всё это время кто-то слушал эту историю ещё раз, а такие, как Нерст, просто обложились бумагами, делая вид, что ничего не слышат и не видят. Мориц взглянул на него с высокомерием, резко сгрёб всю макулатуру на край стола, пустил руку куда-то за стол, потом вытащил её, и с довольной рожей сорванца ехидно улыбнулся. Взяв в руки небольшой и длинный футляр, достаточно тонкий, он что-то там отвинтил, после чего сунул в него несколько шариков (ради которых и залезал под стол), поднёс футляр к губам. Точно прицелившись, Надькевич резко дунул в футляр, и катышек со свистом попал прямо в стекло пенсне Нерста. Последний резко поднял голову, и взглядом голодного медведя упёрся в Морица, в то время как тот стал изображать из себя такого же тугодумного и серьёзного человека, заваленного бумагами и делами. - Мориц! Я убью тебя когда-нибудь! - Когда-нибудь, это не скоро! – махнул рукой Надькевич, подмигивая Николасу. Эта маленькая сценка весьма развеселила серба, но он бы, будь на месте Надькевича, уж точно бы не решился приставать к такому серьёзному человеку, которым казался Альберт. Что-то было в нём отпугивающее, угрожающее даже. Затем взгляд Николаса стал скользить по другим лицам этого ада дяди Алекса, и в некоторых из них он сумел кого-то узнать. Их было двое всего – причём, они опять что-то выясняли между собой, так что не узнать эту парочку было трудно. К ним приблизился Витус и образовалась всем уже знакомая троица вечных спорщиков. Они стояли у угла этой залы, стараясь не мешать работающим людям. Затем один из них обернулся, и встретился взглядом с Николасом. Мэриан, о которой к этому времени все забыли, подала свой голосок, похожий на журчание ручья: - Что ж, а эти люди известны больше как изобретатели, конструкторы. Отвечают за починку всяких приборов. Собственно, вы, Николас, почти ознакомились с нашей командой лоботрясов. Да, небольшая она, зато весёлая, узкая, сплочённая. - А для чего это стоит за твоим столом целое сборище музыкальных инструментов? - О, об их предназначении ты узнаешь, если поработаешь подальше в нашем маленьком муравейнике, - затем племянница Вингерфельдта снова уткнулась в пишущую машинку, набирая какие-то важные тексты на ней. - Гай говорил, к вам в компанию пришёл новый инженер-электрик. Уж не этот ли молодой человек? – эти слова принадлежали большому человеку, стоящего поодаль от остальных. - Да-да, это я, - поспешил закивать головой Николас. – Мне суждено работать с вами в компании? - Да кто тебя туда пустит?! – брезгливо сморщился Витус. – Может, выйдем из этого помещения, а то людям работать, видите ли, мешаем. Потом жалобы будут. Нехорошо. Все трое людей вышли на улицу, приоткрыв злополучную дверь, и вновь накачав двадцать литров воды Вингерфельдту. Витус, разозлённый, и раздражённый достал сигарету и решил закурить, что остальным, не выносившим курящих людей, пришлось несколько посторониться, чтобы не чувствовать этого наиприятнейшего запаха. Разговор начал большой человек, имевший мощный подбородок и тяжёлый склад головы: - Ну что ж, будем знакомиться, молодой человек? Как вас там? - Николас Фарейда. А вас? - Авас, - с понижением голоса произнёс человек. - Простите, не понял, а вас? - Авас, - повторил, уже хмурясь, большой человек. – Меня зовут Авас. Авас Бекинг. Я родом из Словении. И имя привёз оттуда же. - Ах, я-то думал, у меня же что-то переклинило в голове, - улыбнулся Николас, удивившись столь необычному имени. - Ну, хватит болтать, - рявкнул Витус. – Мы так и не успеем перейти к делу. Авас посмотрел на него с каким-то разочарованием и повернулся к Николасу, вооружившись небольшой веточкой, как опытный дирижёр. Стоящий за его спиной кроткий человек с любопытством выглянул и встал чуть ближе. Авас тогда решил толкать свою речь, дождавшись, чтобы все его слушали: - Итак, господа, в то время как те товарищи не вылезают из-за столов, нам предстоит очень сложная и трудная работа. Чинить оборудование называется. И не только. В общем-то, воплощать идеи на бумаге в жизнь. То, что надо и нужно. Я прекрасно помню починенный электромотор, скажите, Николас, согласны ли вы работать на нас? Я думаю, прямо сегодня можно заняться этим прекрасным делом, заодно вы всё разузнайте по ходу и привыкнете. Да, Бари, прекрати прятаться за моей спиной – она тебя от работы не избавит, если ты так думаешь. - Какая жалость… Я так рассчитывал на это, мой друг, что, кажется, совсем потерялся в пространстве и времени, - вздохнул человек и показался на глаза. Внешность у него была далеко не приятная. Всё это время Витус поглядывал искоса на Николаса, ожидая прекрасного случая отомстить за все свои унижения, претерпленные совсем недавно. А потом взгляд всех троих уткнулся на человека, которого Авас назвал, как Бари. Последний был невысокого роста, со смышлёным лицом младенца, в глазах застыла печаль прожитых дней. Человек ссутулился, похрамывал на правую ногу. Авас, поняв, что это как-то странно смотрится в глазах того, с кем он общается, вставил своё слово. Звали этого кроткого человека Бариджальд, раньше работал в Голландии, на довольно тяжёлых работах, то грузчиком, то строителем, в конце-концов, когда он нёс тяжёлый груз, неудачно поскользнулся и отдавил себе грузом правую ногу. Хорошо хоть, нога осталась. Работать было негде – никому хромающий работник не нужен. Но это же Вингерфельдт! Вот он-то как раз и разглядел в бедном «инвалиде» (как ему подписали приговор) довольно работоспособную личность и взял к себе в команду. У Николаса за всё это время давно назрел вопрос, и он решился задать его смотрящему сверху-вниз Авасу Бекингу: - Вроде такое грозное название для компании, а в ней в основном работают 10 человек. Причём не таких уж и высококвалифицированных. Не понимаю. - Конечно, если ты хочешь, можешь учить имена и фамилии всех работников всех предприятий Вингерфельдта. Мы только за, - вставил своё слово Витус. - Дело-то вот в чём, - начал Авас, - Мы – наиболее приближённые к Вингерфельдту – и как работники, и как по месту положения. Помимо всего прочего, маленький коллектив содержать легче, чем кишащую и бунтующую толпу. Так и туи. Все друг друга знают. К друг другу привыкли. Так легче контролировать всю индустрию. А вернее несколько, как это в случае с дядей Алексом. - Ну, может, этот модой человек считает иначе? – усмехнулся презрительно Витус. – Может, я покажу ему наше место работы? - Мы работаем везде, - мягко сказал Бариджальд. – Кажется, время подходит к концу, а нам надо многое успеть. Ждём тебя, как самого трудолюбивого среди нас, в том самом помещении, в котором мы были пять минут назад. И они ушли – высокий мужчина с крепким телосложением и небольшой, похрамывающий на правую ногу человек. Николас остался один на один со своим врагом. Тот обрадовался случаю, так неожиданно представившемуся ему. Естественно, он поспешил его применить. Мгновенно Николас был прижат к стене дома компании, причём зловещая улыбка мелькнула на губах Витуса: - Ты думаешь, тебе сойдёт с рук та наша последняя встреча? Ну, это напрасные надежды, мила-ай. Я доберусь до тебя, и погоди, ты ещё взвоешь у меня в ногах. Я сделаю всё, чтобы работёнка в нашей компании показалась тебе самой наиприятнейшей и ты здесь как можно дольше бы оставался. Это моя работа – а раз взяли тебя, значит, есть угроза моей карьере. А я не хочу терять деньги из-за какого-то сопляка, который и два слова связать-то не может. Поэтому за свою работу я буду цепляться намертво. Ты это учти, приятель, до своих денег чужого я не допущу. В это время кто-то подбегал к зданию, и Витус вынужден был отойти, бросив на прощание классическую фразу, как это было принято во всем литературных и не литературных произведениях: - Будь ты проклят, Николас! И почаще оглядывайся. Я доберусь до тебя. Он ушёл, хотел было хлопнуть дверью, но из-за её тяжести пришлось отложить эту идею в долгий ящик. К месту событий подбежал взмыленный Феликс, в своём деловом костюме и с чемоданом в руках, чем-то напоминая дипломата. Заметив стоящего Николаса он ему приветливо кивнул, и, заметив удивление на его лице, поспешил добавить несколько фраз: - Что на меня так смотришь? Я тоже работаю. Пусть и в нескольких местах одновременно. Уж да, да, мы непостоянны, в отличие от таких, как вы и вся ваша компания. Что поделаешь. Уж мы всё хотим исправиться, да ничего не поделаешь… Не поделаешь, - эти фразы он сказал как-то скороговоркой, затем открыл дверь. – Николас, а разве тебе не к дяде Алексу? Изменено 11 апреля 2011 пользователем Ариадна Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 11 апреля 2011 Поделиться Опубликовано: 11 апреля 2011 Ариадна Сразу всех и не отгадать... Надькевич, если я не ошибаюсь фигурировал где-то как телеграфист с солипсизмом (я центр мира, остальные - глюки), кроме того он чем-то повторяет базис Вингерфельдта. Скрытый стрелок вроде что-то мне напоминает, но никак не вспомню что... Кстати: Помимо всего прочего, маленький коллектив содержать легче, чем кишащую и бунтующую толпу. Так и туи. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 11 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 11 апреля 2011 Все герои этого полчища - выдуманные. Стрелок и машинист - просто довольно популярный стереотип. Из одного старого криминального фильма я запомнила лишь образ киллера в очках, хладнокровного и расчетливого. Так же образу приданы некоторые черты Неда Ленда (Двадцать тысяч лье под водой) остальное моей больной головой выдумано. Надькевич - тоже из головы взят. Да, по задумке чем-то напоминает Вингерфельдта юных лет. Главное, Ворд многих ошибок и не видит. И я иногда не вижу... Потом, когда завершу, устрою масштабную чистку ошибок. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 11 апреля 2011 Поделиться Опубликовано: 11 апреля 2011 Ариадна Интересное совпадение, помниться когда-то натыкался на это Телеграфист Надькин - как устойчивое словосочетание могло и запомниться с минимальным отклонением. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 12 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 12 апреля 2011 (изменено) А-а, помню это произведение. Читала когда-то, но давно-давно, уж и забыла, что такое существует. Вероятно да, совпадение.) Удивительны возможности человеческого мозга - не помня произведения, помнить самое яркое.))) Скрытый стрелок вроде что-то мне напоминает, но никак не вспомню что... Да и ещё. Позднее характер этого персонажа буду раскрывать. наиболее подробно на его личности остановимся после.Как раз успею всё продумать. Изменено 12 апреля 2011 пользователем Ариадна Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 17 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 17 апреля 2011 Глава девятая - Итак, господа, позвольте представить вам мой новый усовершенствованный вид электродвигателя. Электромотор - только двигатель для ведущей машины, точно так же как паровой двигатель, за исключением того, что в нём используется электричество вместо пара. Электродвигатели настолько несовершенны теперь, когда паровые становятся более дешевыми. Человек, который узнает, как заставить электродвигатель сделать то, что теперь делает паровой двигатель, и сделает это наиболее дешево, наживет себе состояние, если у него будет своя голова на плечах. Моя нынешняя цель – как раз развить эту индустрию и сделать её максимально доступной для людей. Кое-каких успехов в этом деле я добился, - Александр Вингерфельдт довольно закрутил ус и отошёл назад. – Я ещё способен кое-чего вам продемонстрировать. Вся толпа пошла вслед за единственным источником электричества, представленного никем иным, кроме как этого великого учёного, и он провёл их в маленькую комнатёнку, которая была вместо офиса. На директорскую она далеко не походила. Стол был весь завален, и видно было, что его лишь недавно оставили в покое, а сама комнатка создавала далеко не прекрасное впечатление. Выцветавшие обои, лёгкий полумрак в светлое время суток и маленькое пространство. Впрочем, сам хозяин не спешил расстраиваться. Глаза его горели, он готов был поделиться всеми идеями, настигшими его в пору вдохновения. Он был счастлив, когда знал, что нужен кому-то. Люди в интеллигентных костюмах вскоре заполнили всю комнату, и Вингерфельдт, дожидаясь, пока они войдут и всё осмотрят, закурил дорогую сигару. Взглянув на них из-под густых бровей, какое-то подобие улыбки мелькнуло на его губах, после чего он взял в руки свою трость и застучал по полу. - Господа! Я попросил бы вас разойтись, а то вы заслоняйте мне то, что я хочу вам показать. Всего-навсего, отойдите в сторону, и вы не пожалеете о своей потраченной сюда поездке, - дождавшись, пока люди отойдут к стенам, Вингерфельдт ещё раз многозначительно на них посмотрел и взял тросточку в руку. – Что ж, теперь я вам покажу это произведение, прославившее меня на весь свет. Посмотрите вниз, господа, не пожалеете. Лёгкое удивление мелькнуло на лицах собеседников великого учёного, когда они увидели под своими ногами… карту Европы. Она была искусно нанесена на пол, мало того, на ней самолично основателем компании были подписаны и подчёркнуты какие-то города. Карта была изрисована чем-то красным, не оттирающимся, как казалось на первый взгляд. Города и границы стран были подписаны на немецком языке, но нормальным, не готическим шрифтом. Дождавшись, пока все осмотрят это произведение искусства, Вингерфельдт, стоя на Дунае, начал говорить хрипловатым, но полным удовольствия, голосом: - Посмотрите сюда, господа, - трость гулко ударилась о пол, и коснулась корявой надписи «Будапешт». – Здесь у нас недавно открылось новое предприятие. Вы думаете, чему оно посвящено? Да, электромоторам. Я пару недель провозился с ними, упорно совершенствуя их, добился того, что теперь мой бизнес пойдёт вверх. Здесь же и располагается то самое место, в которое я не жалея вложил большую часть своих средств, с надеждой, что это новая индустрия позволит мне продолжать своё великое кредо изобретателя. Я считаю, что в дальнейшем можно смело расширять просторы моих занятий. Было бы только финансирование, - он с укором взглянул на стоящих в плащах господ. – Вон там дальше (он указал на Швейцарию) располагается главная контора моей новой, очередной компании – «Wingerfeldt Electromotor Company», на которую я и возлагаю надежды. Все мы знаем и помним Генри О`Читтера, я прав, господа? Я думаю, помимо прибыли, новое развитие индустрии принесёт мне ещё полную победу в нашей затянувшейся борьбе друг с другом. Я могу показать и на деле свои моторы. Нам всего-навсего надо выйти на улицу, где у меня уже стоит автомобиль. Как вы помните, электромобили – лишь недавно развивающаяся индустрия, и такому политику в предпринимательском деле, как мне, было бы просто стыдно отстать от века и не понять этой простой истины. Бесспорно, сейчас уже начинается массовое производство других автомобилей, с двигателем внутреннего сгорания, но пока этот вид транспорта из-за своего шума и визга не приживается в нашем мире. Генри Форд, работавший в своё время на моё предприятие, и знавший мои первые шаги, организовал свою компанию по производству автомобилей с ДВС. Пожелаем ему удачи, господа. Я намерен дальше идти по своей, заранее просчитанной траектории. Уже скоро будет пятнадцать лет, как я работаю изобретателем, за это время у меня ещё не было ни одного провала. Те достижения, к которым я иду сейчас, превосходят все ожидания даже видавших виды людей. К чему я это говорю? Я с уверенностью могу сказать, стоя одной ногой в Германии, а другой на Австро-Венгрии… - И долго ты так будешь раскорякой стоять? По комнате пробежался громкий смех, который растворил грубый голос Вингерфельдта, рассмеявшегося громче всех. -… Что я нахожусь в апогее славы, а мир у меня практически лежит в кармане. Большая часть новых развивающихся направлений промышленности были запатентованы мною, на моих патентах вырастает индустрия и энергетика двадцатого века. Вы слышали только про электромоторы, господа. Вы думаете, это всё, чем я страдал в последнее время? Я работаю по девятнадцать часов в сутки. Я одержим идеями, идущими откуда-то сверху. Да, да, я найду им применение, и уже нахожу, сидя за своим столом и вытягиваю ноги на протяжении площади всей Турции. Я хожу уже по миру, а скоро я могу держать его уже в своих руках. Нет, я не преувеличиваю, господа. Дела мои развиваются, причём в верном направлении. На изобретения я пока не истощим, что я сейчас и поспешу вам разъяснить. Я не считаю, однако, что стою твёрдо на ногах – ибо ничего в жизни нельзя предугадать. Так и тут получилось. Итак, господа, готовы ли вы посмотреть на то, чему я хочу посвятить в ближайшее время все свои умения и знания? Я развиваюсь не только в направлении электромоторов, есть ещё много вещей, интересующих меня ничуть не меньше. Вингерфельдт гордо подошёл к своему столу, решительно сгрёб рукой в сторону все свои гайки, ржавые гвозди и другие принадлежности, без которых его стол был бы просто невозможен, а затем кивнул на развёрнутые чертежи на столе. Люди нависли над его столом, лишив учёного всякого пространства, дышали в затылок. Довольно посмотрев на них, дядя Алекс вновь обратился к чертежу: - Вот посмотрите, пред нами лежит попытка усовершенствования биржевого телеграфа. Да, да, того самого, с которого я и начал свою карьеру, как изобретателя. Если мне удастся воплотить в жизнь все свои идеи, мы получим незамедлительную прибыль. Сейчас я смело хочу вложить все свои капиталы в одно дельце – я хочу засветить весь мир. Нет, это не удачно подобранная метафора – я действительно хочу сделать так, чтобы тьме подвластна была лишь улица. Я хочу убрать в прошлое все нынешние разработки в виде керосиновых ламп и газового освещения и подарить миру новый вид освещения. Да, над лампой накаливания я трудился очень давно. Бесспорно, не я её создатель, как таковой, я уважаю деяния своего коллеги, создавшем её. Моя цель, как говорят американцы, довести её «до рыночных кондиций». Я начал давно проводить опыты с её усовершенствованием. Время покажет, напрасно или нет. Вингерфельдт, явно нервничая после своего большого монолога, принялся накручивать свои усы и искоса поглядывать на ожидающих чудес слушателей. Среди публики стоял один щуплый журналист, делающий какие-то заметки в своём блокноте, и следящим за каждым движением великого учёного. Вингерфельдт сбросил в пепельницу от сигары пепел, и вновь взглянул на людей. Взгляд их был прикован к бардаку, царившему прямо тут же, на столе изобретателя. Дядя Алекс поспешил дать пояснение: - Чтобы что-то сотворить, мне нужно богатое воображение и куча хлама. В конце-концов, вещи должны всегда лежать под рукою, как верно заметил один из моих ценнейших сотрудников компании, Гай Гезенфорд. Имеющий дома в точности так же заваленный стол. По-моему, наше отличие с ним в бардаках заключается только в разных марках ржавых гвоздей и яркости этикеток электротоваров. - Кстати о вашем преемнике Гае, - вставил своё слово молчавший до сих пор журналист. Это правда, что вы достали его из трущоб Уэльса, где он промышлял воровским делом? - Конечно же нет, как вы могли поверить в такую дурь? Он – один из ценнейших сотрудников нашей компании, и ни за какие гроши не повёлся бы на такую опасную и требующую ловкости работу. Личность он благородная для этих целей. - Но ведь он не имеет образования. А как же вы объясните все эти слухи и его вечно проявляющуюся сноровку? Вингерфельдт сокрушенно покачал тяжёлой головой, словно бы она весила несколько тонн, и с усмешкой обратил свой взгляд вновь на чертежи своих гениальных идей, которые он намеривался воплотить в скорейшем итоге в жизнь. Ещё сбив пепла с сигары, он повернул свою голову в сторону журналиста и нетерпеливо произнёс, обижаясь, что его оторвали от настолько важного для его судьбы монолога: - С какой это стати вас интересуют простые работники моего предприятия? Вон их сколько у меня, волей-неволей собьёшься со счёта. Под моей властью уже 100 различных компаний организовано, почему вы ими не интересуетесь? Чем провинился мой служащий? - Если вы так говорите, значит, вы что-то скрываете, - невозмутимо ответил журналист. – Оттого интересна эта личность, что в его руках сосредоточились все нити управления компанией. - Что за вздор! Я – единственный руководитель всех своих предприятий, и больше никаких умников делить со мной славу мне не надо. Гезенфорд – рядовое лицо моей компании, осуществляющие с моего согласия всякие выгодные сделки и не больше. Если вы решили написать сенсационную статью о его воровской жизни, которой никогда и не было – то милости прошу, понимаю, вам деньги нужны больше, нежели знания. Только боюсь, это будут ваши последние деньги – потому как оскорбления своей сущности мой служащий не потерпит, и когда будете сидеть за печатной машинкой моей компании прошу хорошенько подумать вас, прежде чем писать. Гай не сговорчив, груб, для вас это очень плохо кончится. Вы потом пощады просить будете – но уже будет слишком поздно. Я тоже не имею образования. По вашей логике я жестокий мошенник и матёрый вор? Могли бы спросить и что-то более умное. Вингерфельдт фыркнул от презрения, и принялся долго исследовать взглядом свои бумаги и хаос, царивший на столе. Журналист ещё что-то отметил на своём блокноте, чему завтра суждено было появиться во всех газетах. «Характер у него не привлекательный: он тщеславен и груб» - царила запись прямо в блокноте. Характеристика, которую писали на Вингерфельдта, была далеко не приятна, как ему самому, так, вероятнее всего, и читателям. С газетами бороться бессмысленно – тем более, что сам Вингерфельдт успел в своё время запустить когтистую лапу и в эту отрасль – в бытность разносчиком газет, он на вырученные деньги организовал свою, которая выходила во всех поездах. На вырученные деньги можно было закупать инструменты и материалы для химических опытов, и дядя Алекс тратил на них все свои последние сбережения. - Ах, мне не нужно кучи денег, дайте мне только хорошую лабораторию, - любил он говорить. Имея много денег от своих разработок, он применял их единственно в этом направлении, ведь на то и были все основания у него. Миллионы шли единственно лишь на изобретения. Он убегал роскоши и праздности – в этом величие его характера. Вингерфельдт никогда не жил в богатых роскошных домах или квартирах, был простым и не замысловатым. Всю свою жизнь он бы отдал, чтобы лишний раз посидеть в своей лаборатории. В ней он провёл большую часть своей жизни. Он терпеть не мог официальных приёмов, суеты, шума. Второе, здоровое ухо, сильно болело от перенапряжений, в то время как в лаборатории кроме звуков, издаваемых при опытах, не было никаких других. Он работал сутками напролёт, буквально вырывая время для сна – такова особенность Вингерфельдта, злостного трудоголика, нещадно эксплуатировавшего свои возможности и всё, что он когда либо знал или умел. Журналист взглянул на сидящую мощную фигуру великого учёного и поспешил поинтересоваться, хмуро окинув взглядом его при этом: - По неофициальным данным, говорят, в вашей компании появился новый человек, которого вы за копейки взяли и решили, что он будет работать за десятерых. - Откуда такие данные? – усмехнулся Вингерфельдт, дымя сигарой в сторону журналиста. - Я не буду их раскрывать, ибо человек пожелал остаться анонимным. Этого работника зовут Николас Фарейда. Примечательно, что вы сразу взяли его в основной костяк своей главной компании. Что вы можете сказать по этому поводу? - Фарейда? – глаза дяди Алекса поблёскивали от интереса. Он словно что-то бы припоминал. – Этот славный малый? Я уверен, что ему предназначается великое будущее в среде изобретателей, пусть и видел я его мельком лишь два раза. Внутренние дела компании не имеют к вам никакого отношения. Я не хотел бы, чтобы весь мир знал, какие сигары я курю, и какой пастой чищу зубы. Так что ограничивайтесь данными, которые вам по зубам. Что ещё о нём я могу сказать? Боюсь, как бы этот человек не затмил всю мою славу, которой я так успешно добивался в течении многого времени. Вингерфельдт в задумчивости подложил руку под нос, и долго сидел, размышляя о своём. Тишина образовалась в этом маленьком пространстве. Учёный слышал даже вдохи и выдохи присутствующих. Да, он чувствовал в Фарейде что-то опасное. Способное лишить его чего-то важного. Восхищение Гая по поводу талантов Николаса тоже сильно настораживало. Вингерфельдт ещё несколько секунд выстукивал победные марши пальцами по столу, и всё же, придя к какому-то единому выводу, встал со стула, озарённый славной идеей творения будущего. В руке у него опять задрожала трость. - Господа! Проследуйте за мной в лабораторию. Я ещё не договорил вам о своих лампах накаливания. Вы понимаете, как я нуждаюсь в финансировании. Иначе бы я вас сюда не звал. Да, на моём счету сотня компаний. Но расширение предприятий требует больших средств, вы знаете и прекрасно понимаете это, господа. Идёмте, я покажу вам на делах свои изобретения, слов я использовал достаточно для их описания. - Вы уверены, что затмите Читтера?- спросил кто-то из толпы. - Затмить? Разве я собирался его затмевать? Я просто решил взять в руки свою заслуженную прибыль, которая до этого момента всё хранилась в его нефтяных источниках. Читтер – талантливый предприниматель, но в электричестве ничего не смыслит. Всё-таки он больше политик и нефтяной магнат, а для чего полез в это чуждое ему дело – я сам понятия не имею. Мало того, все свои средства он смело возложил в свои генераторы и другие машины постоянного тока, которыми угрожает моей репутации. Только боюсь, ни к чему это не приведёт. - Вы долгое время конкурировали с ним за право быть на большом рынке. Эта конкуренция продолжается и по сей день? - Что ни говори, а у Читтера имеется куча связей, недаром он – нефтяной король. Нажил себе хорошее состояние за счёт разворовывания нефтяных запасов Аляски, один из моих работников раньше работал на него. Это жестокий человек, ищущий выгоду лишь для себя. Сейчас наступило время денег – и он поплёлся на эту удочку в том числе, о чём вероятно никогда не жалел. Всё же, его призвание в политике. Я сам толком не понимаю, зачем он полез в то дело, где всё уже до него расхватали, а кусочками маленькими он далеко не привык манипулировать. Может, это объясняется гораздо проще – попытка борьбы с моей империей. Александр Македонский, Ганнибал, Тамерлан, Чингисхан – все они пытались завоевать мир. Не удалось никому. Первым это удаётся мне, - сделал откровенное признание Вингерфельдт, задумчиво куря дорогую сигару. - Вы считаете, что он не справится со своим делом и заранее обречён на поражение от вас? - Я не считаю, я так и не познавал высшей математики. Я только чувствую и излагаю свои мысли по тому или иному поводу, опираясь на свой опыт и знания. Так вот, Читтер – поступил очень недальновидно, вкладывая свои миллионы в это сомнительное для него дела. Да, я уверен, он прогорит с ним, как бы оно прекрасно у него не шло и не развивалось. В конце-концов, с его умениями можно податься в политику, да и доходов от нефти, я считаю, уже хватит на безбедное существование. Мы ещё не упоминаем, сколько он утащил золота во время Золотой лихорадки, или от испытания динамита Нобеля. Чего только стоит сказать о его способностях по поводу прекрасного уничтожения всех своих конкурентов, не смотря на довольно безобидный вид, который часто любят снимать журналисты. В душе это самый хитрейший лис всей Европы. Больше Вингерфельдта не расспрашивали не о сотрудниках его компании, не о планах, не о злостном конкуренте по ту сторону света, вынашивающего свои чёрные планы по свержению устанавливающейся монополии постоянного тока, единственным источником которого служил, естественно, сам учёный. Он дальше продолжал увлечено рассказывать о своих занятиях и делах, надеясь таким способом взбодрить этих каменных господ финансировать его дела. После отказа банкира из Госпича, требовалось вернуть себе расположение этих людей – без денег нет и изобретений. Люди слушали его с излишней придирчивостью, словно бы он сдавал экзамен в свой университет, где преподавал. Когда люди разошлись, обещав всё же помочь с деньгами,- всё-таки лекция Вингерфельдта произвела на кого-то впечатление, этот же финансист и поспешил задать ему один-единственный вопрос, удививший изобретателя: - Вы рассказывали о своей лампе накаливания. Сколько вами уже проведено опытов? - Более пяти тысяч. - И все не удачные? – удивился финансист, сняв с головы чёрный цилиндр. - Ну почему же? – разбушевался Вингерфельдт. – Я приобрёл сразу несколько преимуществ этим ударом. Во-первых, теперь я знаю 5 000 способов, как НЕ надо делать лампу накаливания. Во-вторых, я на 5 000 способов ближе к верному варианту. - А вы оптимист, - отметил, улыбнувшись, финансист. – Но это же и 5 000 поражений. Неужели вы считаете, чтобы подарить людям свет, надо пройти через 5 000 провалов? - Изобретая лампу, я не прошёл через столько поражений. Я открыл 5 000 способов не делать этого! – нахмурился Вингерфельдт, дав понять, что всякий другой разговор окончен. Можно было отсчитывать деньги. И великий учёный задумчиво в своём кабинете отметил на карте Европы несколько новых ярких красных точек. Там где заканчивалось вдохновение изобретателя, открывался талант бизнесмена. Прибыль – вот что стало главной целью всех людей мира. Но если кто-то жил не столько ради обогащения, сколько ради пользы человечеству, то большая часть всё равно предпочитала деньгам большую часть жизни. Такой манией, к примеру, дядя Алекс никогда не страдал. Вингерфельдт опустился в своё кресло и прикрыл глаза – это был своеобразный вид отдыха от переутомлений и нагрузок, выпадавших то и дело на его долю. Иногда дремота заменяла сон. Она позволяла все мысли привести в порядок, выбрать нужные и забыть бесполезное. Итак, чего он добился за несколько часов – получил финансирование от высших лиц. Это хорошо. Продолжаются искательства в направлении в пользу человечества – поиски лучшей лампы накаливания. Тоже хорошо – верного варианта он добьётся своим упорством и трудом. А чего же тогда плохо? Хм, нет ничего такого примечательного. Отсутствие плохих новостей –есть хорошая новость. Хотя да, Фарейда… Как он мог забыть этого нервного серба со смешной фамилией? - Могу ли я зайти к господину Вингерфельдту? – спросил Николас секретаря. Из-под очков взглянул несколько раздражённый, нервный взгляд женщины. Она быстро окинула взглядом высокого и худого молодого человека, несколько смущённого и ожидающего ответа от неё. - Господин Вингерфельдт не имеет возможности принять всех желающих его видеть, - последовал механический отчеканенный ответ секретарши. – У него только что прошло важное совещание, ему нужен отдых. - Я работаю в его компании! Он сам меня звал к себе! Секретарь подняла глаза на худощавого и начинающего раздражаться мужчину и без тени удивления заметила, записывая что-то в своих бумагах: - К Александру Вингерфельдту приезжают с других концов света, но это не увеличивает числа часов в сутках. Сначала запишитесь к нему на приём, а потом и будем разговаривать. Николас потерял всякую надежду и стал дальше раздумывать о варианте действий в его ситуации. Словно пришло озарение, и он положил руки на стол, с жаром выпалив несколько фраз – его последнюю надежду заставить секретаря исполнить требование. - Профессор Драгнич, из маленького посёлка Слимян. Он преподавал вместе с Александром в Карловом университете. Они были коллегами. Он послал меня с заявкой сюда. И да, у меня есть очень, очень важные сведения от господина Драгнича. - О! Это другое дело. Я сейчас доложу о вас, господин… - Фарейда. Николас Фарейда. Через несколько минут раздались громкие шаги человека и вразвалочку, словно морской волк, из кабинета вышел полноватый мужчина, хитрым взглядом зорких глаз окинувший Николаса. Он усмехнулся, поняв, как удачно вспомнил об этом человеке, после чего приказал секретарше запомнить нового работника. Через пару минут они вошли в кабинет того, кого во всех уголках мира именовали «чародей из Праги». - Так вы говорите – Драгнич? – спросил тихо Вингерфельдт вошедшего Николаса, смотрящего под ноги. – Вам он был знаком? - Да, - кротко сказал серб. – Он преподавал в нашей школе физику. Это он отослал меня к вам сюда. Учиться. Мои мысли были поехать в техническое училище в Граце. - Хм, и с какой же рекомендацией он отослал вас сюда? - «Я знаю в мире двух гениальных людей – один из них, человек, к которому вы едете, а второй из них – вы! И попробуйте мне на это возразить – даже слушать не буду». - Как это на него похоже. Я рад даже, что вы какое-то время учились у такого прекрасного физика, как он. Увы, сам-то я не имею и малейшего намёка на образование, естественно, приходится все свои незнания компенсировать множеством различных опытов. Когда вы в последний раз видели профессора Драгнича, как он выглядел? Что говорил? Чем занят в настоящее время? Ну, не молчите же. Такого града вопросов Николас меньше всего ожидал, и поэтому на какое-то время даже растерялся от неожиданности. А Вингерфельдт закрыл глаза, что на миг создалось впечатление, что он потерял всякий интерес к стоящему робко сербу. Николас же прекрасно понял, что на самом деле тот всё слышит и ждёт ответа на выше поставленные вопросы. Надо отвечать… - В последнее время он кроме книг и преподавания ничем не занимался. Я же просто оказался его способным учеником, и вот он решил всю свою энергию передать мне. С ним всё хорошо было на тот момент, когда я уезжал. Он верит, что мне суждено великое будущее. Осталось поверить самому. - Довольно пафоса, - оборвал его Вингерфельдт. – не для того я вас звал, чтобы вы мне тут расписывали свои планы на будущее. Видите вон ту карту Европы? На полу которая? Красными точками отмечены все мои предприятия и фабрики. Недавно появилась новая возможность развивать свой бизнес, и я не стал его упускать. Я первый, кто занимается продажей электросистем (генераторов), естественно, я рад, что у меня есть люди, разбирающиеся в этом. Вы толком пока ещё не знаете – что за работа вас ждёт, верно? А я могу открыть вам эту тайну… Сказав эти слова, Вингерфельдт сделал величественный жест рукой, А взгляд Николаса упал на маленькую брошюрку, лежащую на столе у великого учёного. На ней был изображён в точности с таким же жестом человек. Вероятно, Вингерфельдт тоже посмотрел в этом направлении, потому что поспешил подметить сербу, буравившему взглядом эту бумажку: - Это так меня прославили в среде прессы… - он многозначительно посмотрел на Николаса и замолк, ожидая реакции серба, который поспешил взять в руки эту брошюрку. На листочке, несколько потрёпанном, была нарисована небольшая юмористическая картинка, напомнившая Нииколасу о своём детстве, полном преданий и различных народных сказок, рассказанных матушкой. В центре красочной картинки был изображён волшебник с хмурым лицом и одержимыми идеями глазами Вингерфельдта в длинном, опускающимся до пола наряде, чем-то напоминающем звёздочёта. В руке у него была, как и положено волшебнику, зажата палочка, из которой падал сноп искр, другая рука показывала что-то величественным фирменным жестом учёного, а сам он стоял на облаках. Вся картинка была наполнена светом и яркостью, а подпись внизу загадочно гласила: «Чародей с Харватова» -последнее слово означало улицу, на которой стояло главное здание компании Вингерфельдта, широко известное на всю Европу. Место пусть и не совсем удачное для известной личности, однако тихое, и этим оно привлекало сюда людей. Улица находилась на исторической границе Старого Места и Нового Места и представляет собой практически прямой угол. Она c двух сторон огибала здание пражского магистрата. - Вас что-то смущает? – прервал тишину голос Вингерфельдта, эхом отразившийся от стен. – Ах да, как я мог забыть… Вы в Праге не как я, многого не знаете. Вас наверное смутила подпись – чародей с Харватова, я прав? Тогда позвольте окунуть вас в историю Праги вместо справочника. Названа улица в честь Якуба Харвата члена магистрата Нового Места, жившего во второй половине 14 века. В свое время он был владельцем этой территории, здесь стоял его дом и прилегавший к нему сад. Позднее он велел сад застроить: здесь было возведено 18 домов, которые, собственно и образовали улочку, очертания которой сохранились и до нашего времени. Мне сразу понравилось это место, и я решил организовать здесь своё местопребывание. Мои товарищи, конечно особо не оценили моей идеи, однако позже вынуждены были смириться с ней, и позднее поняли мою правоту. - Мне всё-таки непонятно, - сиплым голосом произнёс Николас, у которого откуда-то ком встал в горле. – Неужели вы не можете сотрудникам своим дать отдельные офисы? Почему они вынуждены работать в таком пылу и жаре? - Ах, мой юный друг, сколько тебе ещё предстоит понять и узнать, - вздохнул обречённо Вингерфельдт, после чего отложил брошюрку в сторону, присыпав её солидным ворохом всяких там бумаг. – Мне нужны деньги. Да, это кажется, что дядя Алекс успешно развивается, что он держит мир в кармане, отчего и ходит так успешно по Европе каждый день. Да, я говорю всякие сказки известным банкирам и финансистам, рассказывая им о том, как у меня прекрасно продвигаются дела вперёд. А на самом же деле всё обстоит совсем не так. Я всё время нахожусь на грани срыва, чем-то я напоминаю акробата, идущего с балластом по протянутой от одного дома до другого верёвкой – один неверный шаг – и я свалюсь в бездну отчаяния. Вся эта карта под твоими ногами – лишь блеф моего могущества. Опять же, из-за экономии я не стал покупать и вешать её на стену, зато в моём доме всегда были припасены краски, действие которых и можно здесь увидеть. Я часто размышляю, смотря на эти красные кружки, означающие наши многочисленные предприятия. Мне легче так, на полу, видеть что происходит и подбирать наиболее правильные решения, надеясь на свою интуицию, обычно меня не подводящую. Что мне ещё сказать? Ах да, я первоначально замышлял сделать отдельные офисы для свои сотрудников, но тут каждая копейка на счету, и я не мог позволить себе такой роскоши. Впрочем, народ был рад в принципе, что их дядя Алекс приобрёл солидное здание для такой могущественной компании. Они не жалуются. И все те, кого ты видел, так и знай, работают на чистом энтузиазме, веря в счастливое будущее. - Это конечно, печально, - согласился Николас. - Да брось! – махнул рукой, словно мух отгоняя, Вингерфельдт. – Это я склонен извечно всё преувеличивать. Да, выберемся и из этой ямы. С такими головами не пропадёшь. Конкуренция пусть и обострилась на рынке, но я уверен в дальнейшем процветании нашей компании. Да, мы потерпели поражение с электрическим счётчиком голосов на выборах, и меня частично лишили финансирования. Но я уверен, моя последняя лекция возбудит интерес к скромной персоне с Харватова. Мою деятельность это никак не подрывает изнутри, как это часто бывает у всяких учёных… - Вы ведь долгое время занимались наукой. И сейчас продолжаете. Неужели вы успеваете и в университете преподавать,и делами компаниями заниматься? - Я работаю по 16-19 часов в сутки, - отрезал Вингерфельдт, и, выждав определённой паузы, с живостью решил продолжить неожиданно оборвавшейся разговор. – О да, наука… Но я не отношусь к когорте учёных: я – профессиональный изобретатель, и только. Эти две вещи, названные ранее, очень разные. Изобретательство одно из самых дорогих и ценимых вещей во всё мире. У него нет конца времени, нет конца денег. Время - деньги, и в нашем мире больше востребованы именно такие люди, как я. Нежели те мелкие профессора, читающие и переписывающие книгу за книгой, и не приносящие особой пользы людям, впрочем, как и вреда. Правда, зачастую они уводят людей с пути истины своими поверхностными рассуждениями, и клевещут на того, кто избрал верный путь вопреки их воле. Эти мелкие, серые людишки порой готовы на всё, доказывая, что того или иного явления не может быть, даже если оно и может быть, и происходит у них на глазах. Они будут с пеной у рта доказывать какие-то формулы и в итоге добьют тебя на суде общественности своим коронным вопросом: «А есть ли у тебя высшее образование?» Вингерфельдт вздохнул с некоторой печалью, поняв, что мог наговорить лишнего. Однако сделанного уже не воротишь. Он достал некоторые из своих бумаг и принялся их быстро заполнять ручкой, качая головой вверх-вниз, как китайский болванчик. Кроме шороха бумаг в кабинете больше ничего не было слышно. Николас некоторое время размышлял над только что сказанными в запале словами Вингерфельдта, после чего поспешил напомнить о своём существовании одним-единственным вопросом: - Так что там, с моей работой-то? - Ах, работа же, - виновато улыбнулся дядя Алекс. – Виноват, что забыл. Я всегда теряюсь в пространстве и времени, когда занят своей любимой работой. Ну-с, посмотрим, что мы имеем на данный момент. Рука его решительно сгребла в сторону все бумаги, которым он несколько минут назад так рьяно уделял внимание, и стала рыться в завалах на столе, пока, наконец не выгребла небольшую толстую папку. Раскрыв её на нужной странице, Вингерфельдт довольно улыбнулся. - Ну вот, я нашёл работу, которая должна прийтись вам по душе. Как вам нравиться работа по устройству и ремонту генераторов и электродвигателей? Пусть и однообразная, но зато прибыльная. Перспектива есть хорошая, - Вингерфельдт напряжённо вглядывался в свои бумаги, и, почесав в голове, оторвался от них с просветлённым выражением лица. – В Швейцарии наша телефонная компания так же делает успехи. Если у неё и дальше всё будет хорошо, я вполне могу направить вас работать туда – заодно уж и незнакомую страну посетите. Или в Будапешт. В общем, перспектива есть. Вам главное – работать и оправдать моего доверия. Николас согласно кивнул, поняв, что ему доверили великое дело. Да, тут есть где размахнуться… Гай был прав, говоря, что будет ещё благодарить его за эту встречу с ним. Серб некоторое время размышлял о перспективах великого изобретателя Вингерфельдта, смотря на карту Европы под своими ногами. - А сейчас ваша компания, собственно, на чём специализируется? Чем занимается сейчас? - О, об этом можно поговорить, зайдя ко мне в лабораторию. Главное, не позволяй мне засиживаться в ней за работой – я тут же уйду в себя, и меня оттуда даже сам сатана не вытащит. Пошли, там я покажу, чем занимаюсь в последнее время… Александр Вингерфельдт проворно вскочил на ноги и быстро, что казалось почти невозможным представить, поспешил куда-то наверх, за ним так же проворно кинулся Николас, боясь упустить из виду озарённого идеей свыше учёного. Резко дядя Алекс остановился, открыл дверь и они оказались в лаборатории. Большой, просторной. Вингерфельдт гордо обозрел взглядом своё детище, после чего не спеша вошёл в него, поманив рукой Николаса. На улице к тому времени медленно спускался вечер, весь день был напряжённый, что только сейчас они оба заметили, что произошло на улице. Вингерфельдт в этом усмотрел свой знак, слегка улыбнулся и поспешил произнести вслух: - Вот видишь, на улице наступает тьма. А я скажу, что скоро человек будет вправе распоряжаться этой тьмой, и она попадёт в полную зависимость от нас. Я работаю над этим проектом увлечённо. Русский учёный Лодыгин изобрёл лампу накаливания с вольфрамовой нитью, недавно моя компания закупила все патенты у него на производство подобной чудо-техники. В один прекрасный день, зажигая его лампу, я пришёл к неожиданному для себя решению: в ней было много недостатков, а следует сказать, что любая вещь, попадающая ко мне в шаловливые руки, живой уже не уходит – не важно что это за вещь, но я прежде всего начинаю думать и строить планы, как её можно усовершенствовать. Эта загадка меня не покидает много дней, пока я не начинаю экспериментировать. Постоянно. Час за часом. День за днём. - Но разве не проще ли было все свои опыты просчитывать и вычислять? – искренне удивился этому необычному способу решения поставленной задачи Николас. – Ведь это гораздо проще и быстрее получается. И меньше усилий. - Всё это конечно прекрасно, молодой человек, но… За свою жизнь мне так и не суждено было постичь высшей математики, о чём я глубоко сожалею. И вынужден теперь всё своё время тратить исключительно на то, чтобы компенсировать свои глубокие незнания постоянными опытами и экспериментами. Они приносят определённую пользу. Ах, я всё рассказываю о себе, а вы всё молчите, да на ус мотаете, хитрец! Так не пойдёт наш разговор, о нет! Оба негромко рассмеялись, но их смех отразился от стен подобно раскатам грома. Николас обозрел огромную лабораторию своего начальника и невольно поразился её размерам. Это было самое большое помещение во всём здании! Уж чего-чего, а денег для своей лаборатории Вингерфельдт никогда не жалел. Его работники, как выяснилось несколько позже, тоже пользовались этой одной лабораторией, в ней был просто рай для проведения самых различных опытов. Грех этим не воспользоваться! И пользовались, по полной программе. Столы здесь, на удивление, не были завалены всякими бумагами и хламом, не смотря на грозное заявление самого великого изобретателя, по поводу того, что для создания изобретения нужно богатое воображение и куча хлама. Она была больше всего освещена, и чем-то напоминала маленький зал, по крайней мере, акустика была как в больших театрах… - Да, ради этой лаборатории, я, пожалуй, и закупил это здание со всеми его потрохами… - Вингерфельдт ещё раз оглядел помещение, и Николасу даже на миг показалось. Что изобретатель прослезился. – Впрочем, от ответа на мой выше поставленный вопрос это тебя не спасёт. Что хочешь изобрести? Откуда такая тяга к физике? С рождения, или же профессор Драгнич оказал на тебя страшное влияние? - Ну, тут повлияло много факторов, - начал рассказ Николас, смущённо оглядывая столы в лаборатории Вингерфельдта. – да, можно сказать, такие наклонности изобретателя начались у меня очень давно. В детстве часто проявлялись вспышки неведомого мне происхождения, я долгое время был не решительным, и ещё не знал, где лежит моя судьба. Лет с тринадцати я увлёкся уже техническими книгами, стал строить на местной реке турбины, уже начал понимать своё призвание. Да, профессор Драгнич оказал на меня большое влияние своими опытами с его самодельными изобретениями – я до сих не могу прийти в себя после того восторга, который испытывал на его занятиях при виде этих чудес техники. Тревога мелькнула в глазах Вингерфельдта, когда он услышал эти откровения. На это обратил внимание и сам Николас, однако вслух ничего спрашивать не стал, так как испуг в глазах великого изобретателя сменился привычной простотой и весёлостью. Он резко прервал серба с его идеями, подвёл к столу и извлёк несколько материалов из-под небольшой кучки использованных. - Я ищу наиболее подходящий материал для моей нити накаливания. Наиболее экономный. Я провёл уже более пяти тысяч опытов. И сегодня продолжу это печально занятие во благо великой цели, для которой я и живу здесь. Вот, над этим я буду проводить свои эксперименты сегодня. И всё же, я добьюсь своего, вот увидишь! И мир засветится лампочками моими, всюду будет гореть свет, и мир навсегда отойдёт от боязни тьмы и устроит себе ночную жизнь. И лишь тогда люди поймут, как много они потеряли… Вингерфельдт резко прервал свою лекцию, с выжиданием вглядываясь в лицо стоящего рядом Николаса. Глаза учёного долго и сосредоточенно пожирали лицо нового работника компании, затем дядя Алекс словно что-то отметил про себя, обернулся, убрал со стола всё лишнее, что он доставал и прошёл куда-то вперёд. Немного постояв, он вернулся обратно к сербу, зажав в руке какую-то бумагу и загадочно сверкая своими печальными глазами. - Ну вот, кажется, я сказал практически, всё что мог, - вздохнул с неприкрытой грустью Вингерфельдт. – Завтра ты после занятий приходишь в это наипрекраснейшее здание и попадаешь с этих пор всецело под влияние Аваса Бекинга, пусть не талантливого, но довольно полезного работника. Я думаю, работёнку он тебе найдёт прямо завтра – не сможешь долго выпутаться. Однако ж, деньги получать как-то надо, согласись? Вот и со мной так же. - Я одного понять не могу по поводу той брошюрки… Почему вы прославились, как «Чародей с Харватова»? И откуда у вас такое прекрасное умение владеть своими пальцами рук, как у искусного и матёрого вора? - полюбопытствовал Николас. - Любопытство – не порок. А причина смерти, - усмехнулся Вингерфельдт, пытаясь скрыть своё удивление. – Да, чёрный юмор дяди Алекса. Так меня прославили мои изобретения. Слава меня уже давно догнала и обогнала вперёд. Я уже за ней не поспеваю. Но я скажу один факт, и я думаю, тебе всё станет сразу же понятным – когда я начинаю что-то изобретать, на биржах начинаются паники и обвал котировок и акций. О чём это говорит? Я и впрямь похож на чёрнокнижника нынешнего столетия… Счастье моё всё же в том, что у меня независимость какая-то имеется – часть своих опытов и компаний я финансирую сам, поэтому никто не в праве потребовать с меня лишних денег. Хм, в твоих суждениях замешан Гай Гезенфорд? - Пожалуй, - улыбнулся слегка Николас, оставив грусть в глазах. - Ах он сорванец! – не смог удержаться Вингерфельдт. – И эту историю о нашем с ним знакомстве ты тоже знаешь, да? Что ж, мне остаётся признаться в оправдание, что да мол, не безгрешен ваш дядя Алекс. В пору своего прекрасного детства я делал, что только пожелаю (впрочем, этим же я занимаюсь сейчас), естественно, как человек, не имеющий образования, я обязан был знать всё. С девяти лет я работал. Неустанно. Без перерывов. Помимо продажи газет меня особенно прославили моя ловкость и сноровка. Да, мне не суждено было быть вором таким, как Гай, однако, при своём желании, я вполне могу этого добиться в самые короткие сроки, быстро и безболезненно. Я прекрасно владею многими фокусами и с картами, и с вещами, прекрасно справляюсь со многими виртуозными деяниями, наподобие того же мародёрства. Мне кажется, что тебе по ночи идти – удовольствия мало доставит, так что, дружок, ты ведь ничего не будешь иметь против, если я выставлю тебя самым наглым образом за дверь? Дяде Алексу нужен отдых – день был полон событий, я обязан отдохнуть. Мы обсудили всё, что должны были, так что теперь моя совесть перед тобой полностью чиста… Николас понял прекрасно, что его выставляли за дверь, и нисколько не стал противиться этому, прекрасно понимая все эти чередующиеся вспышки вдохновения с приступами усталости у Александра Вингерфельдта. Домой он ушёл, озарённый верой в счастливое будущее, обеспеченное и закреплённое лично самим великим учёным… - Ну и что ты думаешь об этом работничке, дядя Алекс? - Что я могу, сказать, Нерст, чует моё сердце – не к добру это. Уж слишком он талантливый, неприхотлив, кроток. Вполне возможно, в нём кроятся задатки великого гения - изобретателя. Если я прав в своих подозрениях, мы ещё увидим этого человека в деле, и он задвинет меня с моими успехами на полку, как ненужную вещь. И что тогда? То, ради чего я создавал это, убил всю свою жизнь – пойдёт впустую? Альберт Нерст поправил пенсне, после чего выразительно взглянул на своего босса. - Мы оба с тобой знаем, что в жизни случается всякое, не подвластное логике. Я верю твоим суждениям, и не стану их проверять – ты человек дальновидный и давно всё распланировал вперёд. Меня тоже напугал этот рассеянный и смышленый человек с внешностью Дракулы, но поверь, Алекс, я не вижу поводов для беспокойства. Мы не знаем ещё, получится что-то у него или нет. В любом случае – пока он трудится на нас, а не на конкурентов, и это существенный плюс… Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 27 апреля 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 27 апреля 2011 Глава десятая Николас сидел на скамейке на Лоретанской площади и с любопытством смотрел, на слетевшихся на зерно голубей. Они были самой разнообразной окраски: белые, серые, пёстрые. Они поднимали пыль с брусчатки, когда приземлялись на неё, и серб с некоторой грустью вспомнил, что уже осень вовсю начинается. Едва эта мысль его посетила, как листок сорвался с дерева, и плавно кружась, упал ему прямо на плечо. Серб спокойно стряхнул его со своего пиджака, и только потом отметил, какой красочный лист опустился на него. Ветер пронизывал спину, отчего побежали даже мурашки по коже. Николас в некоторой нетерпеливости провёл рукой по гладкой обложке небольшой книги, лежащей у него на коленях. На неё упала капля воды, и он поспешил взглянуть вверх. Небо было сплошь затянуто тучами, и казалось, вот-вот начнётся дождь. Николас вновь взглянул на голубей, и казалось, позабыл на миг обо всём на свете. Через несколько минут он вернулся к себе, после чего поспешил поинтересоваться: - Так это вы были в тот раз на концерте Вингерфельдта? - Было такое дело, - улыбнулась Драгутина, сидящая рядом. В руке она держала чисто белого голубя, который клевал из её рук зерно. Женщина взглянула из-под шляпы с некоторой улыбкой на Николаса. – Неужели вы видели меня в тот короткий миг? - Я кинулся было к вам, но вынужден был задержаться. Моей задержки хватило на то, чтобы потерять вас из виду. Как вы там оказались, на этом концерте? - Ну, это долгая и интересная история, - таинственно произнесла она. – Я её поподробнее могу рассказать, но в другой раз. Я думаю не будет зла в том, что я сохраню интригу до конца. - Ах, интрига! – хитро улыбнулся Николас, раскрыв свою книгу на произвольной странице, и пробежав по ней взглядом. Улыбка сразу померкла, и он полностью ушёл в себя, думая о своём. - Это, как я понимаю, стихи сербских поэтов? – спросила Драгутина, тоже смотря с любопытством в книгу, узнавая довольно родной язык. Николас кратко кивнул, подложив руку под голову, и с любопытством стал просматривать знакомые с детства страницы. Он погрузился в мир преданий и легенд, которые он знал с детства, которые будоражили всю его сущность. Разве останешься равнодушным к бессмертным подвигам своих земляков во благо Родины? Николас не смог, очень долгое время живя в этом мире, сотканным рассказами матери… Рука спокойно листала знакомые страницы, и вдруг резко замерла на одном единственном слове, относящемся к какому-то стиху. - Видовдан? – тихо спросила Драгутина, прекрасно зная это слово. - Тот самый памятный день в истории Сербии, - кивнул головой Николас, а перед глазами невольно заплыла картина того самого далёкого дня, в который и произошло то памятное событие. Видовдан – день национальной скорби Сербии. День великих побед и великого поражения сербской армии, оставшейся навсегда в сердцах потомках героической, несокрушимой… В переводе с сербского это название означает как день св. Витта – покровителя Сербии. В этот день, 28 июня 1389 года сербская армия вышла биться насмерть с турками. По преданию, к главе сербского войска, князю Лазарю сошёл с небес образ Бога перед битвой, и спросил его, что тот выбирает «царство ли земное», т.е. победу над турками и независимость Сербии, или мученичество ради Царства Небесного (а также обещание, что сербский народ до конца времён останется православным). Лазарь ответил, что «земное царство - на миг, а небесное царство — навек». Сербы потерпели сокрушительное поражение, отдав себя на 500 долгих лет ига. Согласно легендам, накануне «Видовдана», в глухую пору ночи все реки начинают течь красные, как кровь, потому что очень много воинов в тот день оставили свои жизни на Косовом поле. В «Видовдан» кукушки перестают куковать — в память о погибших косовских героях. В этот день в Сербии не поют и не веселятся. Николас, как истинный серб, знал всю эту историю наизусть, и приходил в трепет от одного упоминания этого национального праздника… Взгляд его погрустнел, что поспешила заметить Драгутина, следящая за своим собедником. - Так вы поступили уже? Как учёба, работа? - Прекрасно, - улыбнулся Николас, но взгляд скользил у него по листу из книги. На нём был написан текст старинной сербской песни «Погибель царства Сербского». Именно на этой странице и Николас, и Драгутина пересеклись взглядами. На небольшом листе было написано следующее, не оставившее их обоих равнодушными: « Милый Боже, как же поступить мне, И к какому прилепиться царству: Изберу ли Царствие Небесное? Изберу ли царство земное? Если ныне выберу я царство, Выберу я царствие земное, Краткое есть царствие земное, Небесное ж Царство будет вечно…» За чтением этой книги, стихов сербских и хорватских поэтов они не замечали ничего, удачно для себя проводя время в этом большом, но уютном городе, на этой площади среди голубей, столь любимыми обоими… Ни в Сербии, ни в Хорватии, ни в других балканских странах не существовало высших учебных заведений, и для получения высшего технического образования молодым людям, жаждущих знаний, приходилось ехать в такие крупные города, как Пешт, Вена, Прага и другие иноземные города, где их, разумеется, никто и не ждал. Много народа ехало поступать тогда, половина так и не прошла, развеяв свои мечты о хорошем будущем и возвратившихся в мрачную действительность. Множество терпело поражения, потоки охватывали эти крупные европейские города всегда перед экзаменами, да и кто не мечтал поступить в одно из самых престижных заведений во всей Европе, после окончания которого ты можешь найти нормальную работу, а не слоняться по улицам, продавая газеты и занимаясь прочей мелкой и малооплачиваемой работой. Николас тоже попал в это романтическое время, когда шла массовая миграция из своих сёл, мелких городов в другие страны. Полные опасностей и неизведанности. А что делать? Учиться надо. Поэтому-то Прага так и манила к себе – самое лучшее образование можно получить именно здесь. И Вингерфельдт этот город выбрал не случайно для своей компании. Здесь были самые лучшие перспективы для развития далее. Толковых работников, имеющих, да и не имеющих образование, можно было найти себе здесь легко, переманивая на свою сторону талантливых специалистов в своей области… И конкурентам, а в особенности главному врагу Вингерфельдта – Генри О' Читтеру, ничего не оставалось, как грызть локти от зависти, что все талантливые люди шли работать на этого полноватого мужчину с сигарой в руках и с горящими глазами гениального изобретателя. В каждой стране была просунута длинная рука дяди Алекса – филиалы компании были везде – и народ шёл, зная об авторитете сравнительно молодого учёного, пионера постоянного тока, и удачливого бизнесмена. Но вот наконец-то сбылась мечта Николаса, когда он наконец-то смог поступить в Карлов Университет! С первых же дней учения от отдался ему со всей страстью девятнадцатилетнего юноши, и читал книгами запоем по всем предметам, проводя дома (естественно, в отсутствие Гая) различные опыты и эксперименты, с головой окунувшись в точные науки. Разбирать механизмы, чертежи, делать вычисления – ему это нравилось, особенно, когда это приносило солидный результат, в виде моделей каких-то простейших устройств и изобретений. Ради этих знаний приходилось заниматься по восемнадцать-девятнадцать часов в сутки, естественно, ни в коей мере не забывая о своей новой работе, и на ней приводя в практику то, теорией чего занимались в университете. Вингерфельдт, однако, старался не усложнять жизнь нового работника, просто давая возможность попрактиковаться и попробовать свои силы в реальной жизни, а не только по вызубренным текстам или законам. Николасу пришлось обходиться лишь пятью-шестью часами в сутки, запивая всё это дело крепкой чашечкой кофе. Лишь потом он выяснил, что виной сердечным заболеваниям является именно эта злополучная чашечка, которую пришлось исключить из рациона, чтобы сохранить здоровье. В некрологах того времени, в Автро-Венгрии, родине любителей кофе, писалось, что 67 процентов смертей приходится именно от сердечных заболеваний… Тем не менее, каждый день Николас себя чувствовал достаточно бодро и был всегда готов к новым свершениям и подвигам. Хотя, на последнее, вероятно, влиял характер Гая, ненавидящий ноющих и стонущих людей, «юных стариков», как он сам выражался. В любом случае, Гай всегда держал в запасе одну-две фразы, чтобы развеселить и поднять настроение друга. Меткие слова, да точные заставляли улыбаться, пожалуй, даже каменную статую. Так или иначе, но ущерба от малого сна Николас никогда не замечал, наоборот, чувствовал себя здоровым и полным жизненной энергии. В одиннадцать часов вечера, вдоволь проштудировав книги по учёбе, он без чувств падал на диван, где ещё час как минимум размышлял над тем, что будет делать завтра. Он ложился спать, и читал, читал, пока не засыпал, думая о своём во время этого занятия, поэтому Гай неоднократно заставал его на утро с книгой в руках… В пять часов утра ровно он уже был на ногах, и можно уже было слышать его осторожные шаги по комнатам, а потом он шёл на быструю прогулку, повышающую работоспособность. После двадцати минут на улице, Николас вновь садился за занятия, с жаром читая свои учебники и тетради, буквально зачитывая их до дыр. Да, это не школа в Слимянах, где он учился вразвалку, и где учёба не приносила ему ни малейшего удовольствия. Потом он завтракал омлетом, приготовленном лично Гаем, и отличавшимся поэтому особенным, неповторимым вкусом, что с Гезенфордом Николас никогда не стремился соперничать в кулинарном искусстве – мастерство первого было явным, словно бы тот был раньше поваром… А к семи утра Николас уже шёл на лекции, после которых проводил свободное время либо на работе по ремонту электромоторов или в лабораториях университета. Следует ещё рассказать о нравах того самого университета. Как было сказано ранее, всех поступивших напутствовали на жизнь в большей части во благо учёбы, за которой должно забываться всё остальное. Считалось, что выходцы из этого заведения должны знать всё на свете. Поэтому книгами на дом загружали нещадно, Николасу приходилось брать с собой на работу литературу в редкие минуты отдыха он всё читал, читал, читал. После поступления каждый был предоставлен своим силам, никто из этой редкой когорты счастливчиков не «тянул», каждый отвечал сам за себя, любая оплошность в дисциплине или учёбе каралось немедленным изгнанием, что даже эти, казалось бы, неколебимые ряды счастливчиков были подобно пушинкам на ветру… Время ни играло абсолютно никакой роли: согрешил – проваливай! Вингерфельдт был довольно жестким руководителем всей этой оперетты образования, никогда и никого не щадя. Приветствовались самые краткие ответы, без «пускания тумана», как любил говорить тогда дядя Алекс. Поэтому за подробности нередко доставалось – говори всегда по делу да по существу. За длинные ответы снижались баллы успеваемости - так уж повелось… В любое время дня или ночи, зато, студенты могли, не сверяясь со справочниками выдать точную справку состояния железных дорог в Мекленбурге, нарисовать, не задумываясь особо конструкцию какого-либо двигателя, и по чертежу легко составить действующую модель. Доклады умели делать на любую тему – но зачем всё это будущему физику, пожалуй, не знал даже самый главный кукловод Вингерфельдт. Так или иначе учиться приходилось, не взирая на здравый смысл. Зато частенько проводились проверки, учишься ты или нет… В самый неожиданный момент раз в месяц заглядывал инспектор в университет – высокий и тощий человек в очках, проверявший тетради, карты, книги, всё, что попадалось под руку, следивший за тем, чтобы учащиеся всё делали сами. Было тяжело – но ничего, все оставались живы. Бывало, кто-то и не справлялся с возложенной ему нагрузкой – но это уже другая история. Преподавали так, что будь здоров. Однако нельзя сказать – что на их уроках было скучно и не интересно. Да были такие предметы, где старались себя чем-то занять, чтобы не уснуть, однако же, большая часть из них проходила с неподдельным интересом со стороны слушателей. А когда помимо лекций ещё и опыты показывали, аудитория вообще замирала, даже боясь дышать. Особенно Николаса влекли опыты профессора Джозефа Новака, увлечённо рассказывающем об электричестве. Его опыты влекли всю сущность серба, и последний сам работал у него наиболее охотно. Новак вёл лекции по электротехнике, показывая самые различные опыты на практике, используя свои самодельные изобретения и машины. Естественно, от этого становилось гораздо интереснее изучать данную науку. Слушая одну лекцию за другой, Николас невольно задумывался о недостатках и преимуществах всех этих механизмов и машин, прекрасно откладывая себе их в память. На одной из лекций ему пришла в голову мысль о несовершенстве машин постоянного тока. Эту свою мысль Николас стал развивать, заодно и думая, какие выводы помогли ему это осознать. Впоследствии, ему суждено было убедиться в своей правоте, только начиная углубляться во все хитросплетения электротехники. Николас не побоялся того факта, что Феррарис уже доказал в своём докладе о неоспоримой пользе именно постоянного тока, не побоялся он и того, что Вингерфельдт словно пазл, составил свою гигантскую империю именно на этом виде тока. Ещё не видя в натуре ни одной из подобных машин, пользовавшихся другим током, он уже рисовал в своём воображении её конструкцию. Своими мыслями Николас ещё не спешил ни с кем делиться – пока все его идеи выглядели достаточно сырыми. Чтобы им доверять. К тому же, высказанная им мысль могла быть встречена как абсурдная, что испортило бы всю репутацию. Однако Николас был убеждён в своей правоте, чувствуя внутренним чутьём, что выбирает правильный путь своей жизни. Однажды в университет прибыла полученная из Парижа машина Грамма – которую можно было использовать и как двигатель, и как генератор энергии. Это событие невероятно сплотило всех – и учащихся и преподавателей в одну кучу, кому бы не хотелось взглянуть на это чудо техники? Бедный профессор Новак вынужден был убегать подобно мыши от кота от своих студентов, которые, заинтересованные действием нового изобретения, ходили упорно за ним по пятам. Не был исключением и Николас, который всегда был в числе самых жаждующих и отчаянных. В конце-концов Новаку пришлось сдаться. На опыты с этой машиной стеклись учащиеся со всех концов университета, и бедному профессору пришлось лишать себя порой драгоценных минут отдыха, приводя в действие машину Грамма, используя её то в качестве генератора, то в качестве электродвигателя. В воображении Николаса стали отчётливо появляться первые идеи, в правильности которых он был убеждён на все сто процентов, законы электричества становились всё проще и яснее, и он невольно отдался полностью всей этой не изученной, но таинственной науке. Опыт с машиной Грамма расставил всё по своим местам. Николас, сидящей к ней ближе всех, словно бы почувствовал какое-то озарение. Новак, сосредоточённо стоящий напротив неё, казался неколебимым утёсом, а машина в свою очередь работала. Щётки изобретения сильно искрили, и это убедило Николаса в необходимости создания другого вида электродвигателей, в котором можно бы было избежать этой помехи. Машина Грамма по мнению молодого студента, являлась ничем иным, кроме как изобретением с неоправданными потерями. Идея для Николаса была столь ясна, что он поспешил подойти к преподавателю после очередной его успешной лекции. Уставший Новак неподвижно сидел над своими бумагами, выстукивая пальцами какие-то ритмы. Он настолько погрузился в себя, что даже не заметил, как к нему подошёл сзади восторженный Николас. Чуть не подскочив от удивления со стула, профессор несколько минут оглядывал высокую фигуру худощавого человека с горящими чёрными глазами. - А, это снова вы, - качнул головой профессор. – Вы что-то хотели меня спросить? Правда, я плохо соображаю, всё-таки устал с этими опытами, как и ожидалось. - Спросить? – слегка приподнял брови Николас. – Только лишь поделиться идеей. - Так что же, я вас слушаю, - профессор откатился на спинку стула, смотря на серба, готового ко всему. - Понимаете ли, ваши опыты с машиной Грамма натолкнули меня на одну мысль. Сам я работаю в электротехнической компании и имею какое-то представление о том, что я говорю, помимо знаний, данных на занятиях. Так вот, может это показаться странным, но я считаю, что это чудо техники не совершенно. Искрение и использование постоянного тока – вот главные недостатки машины Грамма, снижающие её работоспособность… Новак словно бы проснулся от своей спячки, резко вскочил на ноги. Возмущённый и оскорблённый. Николас спокойно выдержал негодующий взгляд профессора, а потом последний поспешил выплеснуть всё, что думал, в лицо молодому студенту, особо не пытаясь остановить рвавшуюся ненависть Новака: - Да ты кто такой, вообще, а? Что за бред? Я работаю с электрическими машинами не один год, как ты, а долгое и продолжительное время, и всё ради того, чтобы какой-то худощавый высокий молодой человек с безумным взглядом и смешной фамилией мне начинал рассказывать, что не правы ведущие учёные и изобретатели мира! Как тебе в голову пришла эта идея?! От нечего делать, да? - Позвольте возразить, - тихо произнёс Николас, глаза его сверкали. – Я уверен в своей правоте. На постоянном токе пусть и создана мощнейшая империя в истории, но для практического применения он плохо пригоден. Это же очевидно и ясно! - Слушай, дорогой, - разгневался Новак. – Ты решил верно меня высмеять и весь мой статус, я смотрю? Думаешь, раз тебе удаётся здесь учиться, так всё сойдёт тебе с рук?! Что за бред ты пытаешься тут мне расписать. Машина Грамма – последнее слово техники, и я даже слышать не хочу ничего против неё. Недостатки может найти любой умник вроде тебя. А вот скажи, ты бы мог бы их устранить и сделать двигатель лучше, чем те, что мы имеем? Нет? Тогда и молчи - Да, - невозмутимо сказал серб. От такой наглости профессор готов был рвать и метать. В бессилии и злобе он ещё раз оглядел абсолютно спокойного серба. О том, какие бури клокотали в душе Николаса, можно было только догадываться. Новак в бессилии опустил руки на стол, его всего трясло. Несколько минут он приходил в себя после приступа ярости, затем тихо, но от того не менее угрожающе, произнёс: - Ты же хорош в спортивных состязаниях. Я слышал, ты где-то даже выступал. С лёгкостью полученные оценки по другим предметам меня не воодушевляют. Пусть и другие профессора твердят, что ты «новая звезда среди неба изобретателей» и порочат тебе великое будущее, но со мной этот номер не пройдёт. Ты же учился там хорошо? Ну и учись, и нечего совать свой нос в другие дела, тебя не касающиеся. - Но переменный ток… - поспешил вмешаться Николас, чувствуя, что терпит кораблекрушение. - А вам на уроки не надо разве? – мстительно заключил Новак. – Если вы решили испортить мне настроение, то вам это прекрасно удалось. Можете себе галочку отметить в голове. Только прекратите зачитывать свой бред про переменный ток и оставьте меня в покое! На перескок с «ты» на «вы» Николас уже не обратил внимания и ушёл, оскорблённый в самое сердце. Ни профессор Новак, ни сам серб ещё не знали, что это короткая беседа приведёт к самым неожиданным результатам для них обоих. Непонимание истинного знатока электрического дела ещё только подстегнула Николаса, он ушёл из кабинета не столько униженный, сколько задавшись целью доказать этому миру обратное, свою правоту то есть. Николас стремительно проходил по университетским коридорам, разозлённый своей неудачей и ей же, по сути дела, вдохновлённый на действия. И тут уже все невольно обратили внимание на жгучего брюнета под два метра ростом, атлетически сложенном, а потом в руки Николаса случайно попало письмо, которое подтвердило слова Новака, особенно этими словами: «Ваш сын – звезда первой величины» - письмо адресовалось отцу Николаса! Удивлению тогда не было предела… Жизнь несколько дней после того памятного события потекла своим чередом. Да. Слухи в университете не прекращались по поводу ссоры ведущего преподавателя (по рейтингу того же Вингерфельдта), однако они нисколько не мешали развиваться другим, более таинсвенным и пугающим. То, что Николас был одним из ведущих студентов в области физической подготовки – никого равнодушным не оставляло, мало сказать, успехи этого иностранца сильно пугали. Ибо он везде стремился быть первым, и эта цель на удивление окружающих становилась явью – хотя тот, кто к ней шёл, особо к ней не стремился, что неоднократно подтверждалось знающими его людьми. Но самое интересное начиналось именно на предметах, связанных с точными науками – вот там, как говорится, «начинались чудеса в решете». Учитель, бывало, ещё продолжал диктовать условие задачи, как получал мгновенный и точный ответ на неё. Какого было его удивление, когда это был никто иной, как этот серб, с самого начала посеявший среди учителей какие-то подозрения хотя бы той заинтересованностью им Вингерфельдта… С подобной лёгкостью он получал отличные оценки по всем предметам. Этот день окончательно убедил Николаса в решительных действиях. Как обычно, он пришёл на лекцию профессора Новака, не имея ничего за душой кроме тетради для конспектов и ручки. Лектор проводил его суровым взглядом, как врага народа, после чего, дождавшись в первый раз всех, даже опаздывающих студентов, решился начать. Новак пребывал в весёлом расположении духа, но Николас сумел разглядеть злобные искорки в его глазах. Взгляд профессора всю лекцию пожирал серба… Новак начал как всегда тихо, неопределённо, постепенно повышая голос, и заходя откуда-то издалека. Он наизусть рассказал всю историю электричества в довольно сжатом формате, и, окончив вступление, перешёл к делу, не отрывая взгляда пронзительных глаз от лица сосредоточенного Николаса. - Все мы знаем, как востребован стал в наше время постоянный ток – люди наконец-то нашли ему применение, стремясь направить его энергию всецело на благо человека, и стараясь для этого не покладая рук. Появилось много причудливых вещей, люди изобретают, сочиняют. Достаточно сказать, что сам Александр Вингерфельдт, это уже подсчитано, где-то раз в полтора месяца берёт патент на новое изобретение и спешит во чтобы то не стало его реализовать. Однако среди нас есть люди, - он выразительно взглянул на Николаса, и все поспешили повернуть лица к нему. – Которые считают совсем по-другому. Они предлагают абсурдные идеи по поводу использования опасного переменного тока, причём, что я замечу, эти люди столь невежественные в электричестве, смеют заявлять это с таким видом, словно бы они уверены в своей правоте на все сто процентов и знают наперёд, как и что будет. Для чего я об этом вам с таким пылом рассказываю? Чтобы впредь не возникало подобных кощунственных идей, я готов продемонстрировать вам, как ошибаются эти люди и доказать всю опасность переменного тока для человека. После этих эффектно сказанных слов профессор Новак начал читать длинную лекцию о переменных токах, иногда останавливаясь, чтобы что-то показать или продемонстрировать на своих изобретениях. Да, это произвело большой успех в аудитории! Один лишь Николас молчал, пожирая глазами преподавателя, но оставаясь совершенно невозмутимым. У всех уже не осталось никаких сомнений к концу лекции о правоте Новака, однако Николас остался Николасом. Серб после окончания занятия вышел абсолютно ни о чём не тревожась, ни сказав ни слова, думая о чём-то своём, далёком. Профессор с лицом победителя проводил его фигуру до дверей, мысленно торжествуя. Николас резко обернулся, и, взглянув в лицо Новака выпалил единственную фразу, стоя в дверном проёме: - И всё-таки я прав – и я создам первый в мире двигатель, работающий на переменном токе! Удивлению Новака не было предела, когда он это услышал, вновь порывы ненависти и ярости охватили его – но выплеснуть их было не на кого – Николас ушёл, твёрдо веря в свои слова. И этой его неожиданно посетившей идеи не суждено было остаться лишь на словах - он будет посвящать ей всё своё время. Высказывания Новака лишь подстегнули Николаса к новым открытиям, навстречу которым он так смело шагал…. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 3 мая 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 3 мая 2011 Глава одиннадцатая Шёл 1907 год, неизведанный, пугающий. Авиация в те года ещё только начинала развиваться, и поэтому небо ещё оставалось каким-то недостижимым, нависающим. Сколько веков уже люди пытались подняться в воздух, сколько сделали чертежей – не счесть! Небо всегда хотелось покорить, подчинить себе. Да, мечта всех детей любого времени – взмыть в воздух подобно птице и полететь, рассекая его… И приходилось с вожделением глядеть на это голубое небо, мечтая, что когда-нибудь оно перестанет быть таким высоким и человек сможет приблизиться к звёздам ближе. Это удалось в конце девятнадцатого века – и человек взмыл в воздух, первый раз в истории! Да, полёт был недолгим, но он разом перевернул всё в мире вверх-дном! Впервые человек может покорить воздух. Впервые! Сколько неудачных попыток других изобретателей прошло, сколько людей отдали свои жизни на то, чтобы хоть на чуть-чуть взвиться вверх – это имело своё значение – на энтузиазме подобных людей и состоялся первый в мире полёт, с которого и начинается история авиации нового столетия. Первые аппараты были тяжелы и непригодны для полётов, самый первый больше 800 м не пролетал, и вся эта когорта романтиков кинулась исправлять эту проблему в самом срочном порядке. Теперь все знания ушли на то, чтобы сделать летательный аппарат как можно более лёгким, чтобы увеличить продолжительность полёта. Самое главное – осталось уже позади, и имя француза Клемента Адера навсегда вошло в историю… И началась Эра Пионеров. Были выдуманы дирижабли, работающие на двигателе внутреннего сгорания, и это было зрелищем не менее интересным, чем первый полёт – особенно когда бразилец Альберто Сантос-Дюмон на своём дирижабле пролетел над Парижем из Сен-Клу, вокруг Эйфелевой башней (считавшейся уже тогда самым высоким сооружением в мире!), и вернулся менее чем через тридцать минут, чтобы выиграть приз. А затем началось строительство тяжёлых дирижаблей, способных переносить большие грузы, и наибольшую известность там приобрёл немецкий граф Цепеллин – это его именем называют дирижабли, и в плоть до Второй Мировой войны можно было услышать имя этого конструктора, побившего все рекорды других дирижаблей того времени. Строительство летальных аппаратов не стоит на месте и начинает так же развиваться вперёд. На этот раз в историю вошёл Самуэль Лэнгли – он создал первый аппарат, способный к полёту. Аппарат был назван изобретателем как «Аэродром» (впоследствии они приобрели нумерацию), они пролетали значительно большее расстояние, и один из самых значительных был сфотографирован Беллом – тем самым, которому принадлежит изобретение телефона как такового. Были и другие попытки – кончившиеся неудачами, однако они подтолкнули других изобретателей к делу. Здесь следует упомянуть Густава Уайтхеда, аппарат которого удачно совершал полёты протяжённостью в километр, по некоторым данным, наибольшим полёт был в десять километров – неслыханное чудо для того времени! Следующими великими изобретателями в этом деле были братья Райт. Им принадлежит изобретение воздушных змеев и различных планёров, которых они с успехом запускали в воздух. Ими был создан первый самолёт, наиболее успешный, и превзошедший все успехи предыдущих изобретателей, их можно назвать первой командой авиастроителей. Наиболее знаменитыми считаются их аппараты Флайеры. Флайер-III был прозван самым надёжным самолётом, который мог летать продолжительное время и вернуть пилота к отправной точке приземления, приземлившись без повреждений. Первый полёт такой машины длился ровно 39 минуты 23 секунды. Были и другие ранние полёты, появились на свет первые вертолёты и гидросамолёты, но неслучайно наше внимание заострённо именно на авиации, на самолётах и дирижаблях. Почему именно на них? Для этого всё-таки вернёмся в Прагу, в которой медленно протекала осень, и начинал отдавать концы 1907 год… Новости о первых успешных полётах быстро разлетались по миру, о них писалось во многих журналах, они не сходили с первых полос газет, естественно, будоражили всё воображение слушателей и читателей. Не прошло это и мимо Праги. В ведущем городе Европы, городе культуры и науки, тоже проходили события, связанные с этим мероприятием. Люди были заинтригованы последними новостями мира, кто-то даже коллекционировал вырезки из газет со статьями о Цепеллинах, Райтах и других. А большая часть людей втайне мечтала, что вскоре в воздух подняться можно будет и простым людям, и потрогать звёзды рукою, ощутив себя птицей… Романтика преследовала всё начало столетия – начиная с телеграфистов (ещё одного бурного течения романтиков, о нём – позже) вплоть до любителей авиамоделизма. Самолёты ещё только начинали входить в моду, вживаться. Пробовать свои силы. Впоследствии им суждена великая роль в мировой истории, далеко не последняя! Любой выдающийся промышленник, магнат и т.п. обязан следить за рынком и смотреть, что востребовано там, а что нет. «Никогда не изобретай того, на что нет спроса» - слова, ставшие почти девизом Александра Вингерфельдта, очень явно отражают всю эту сущность эпохи. Поэтому газеты не сходили со столов не только простых граждан, но и ведущих производителей мира. И их заместителей в том числе, да. Эта отрасль манила всё новые и новые умы, да и кому не хотелось осуществить своей детской мечты и взмыть высоко в воздух, забыв уже обо всём на свете и получив массу новых впечатлений и эмоций? А потом пронеслась по Праге весть, мгновенно сплотив всех людей в одно общество. Суждено было пройти первому полёту и здесь, в этом центре Европы! Эта весть разом пронеслась от центральных кварталов до близлежащих деревушек, и появилось множество желающих посмотреть авиацию – «железных птиц» вживую, хотя бы вдали, хотя бы в воздухе! Как тут не заёрзать на месте всем ведущим компаниям во всех видах деятельности, а тут ещё и сами организаторы этого полёта пообещали, что прокатят на самолёте любого желающего из когорты магнатов. Деньги делались на пустом месте – и даже в этой романтике полётов магнатам хотелось усмотреть новый способ наживы своих денег. Чтобы разом увеличить свои капиталы – а вдруг их вложение денег в капиталы новой развивающейся индустрии приведёт к существенной прибыли? Риск? Да. Самолёты могут прийти в моду – и точно так же выйти из неё тихо и незаметно. Как электромобили, которых потихоньку начинают вытеснять конвейеры Форда и других производителей, гонявшихся за скоростями… Как отказаться от такого интересного предложения? Может, в воздухе и станет понятно, стоит ли финансировать это довольно шаткое и рискованное дело? А небо манило. Страшно, как что-то неизведанное, но оттого и не менее интересное. Как собственно и ожидалось, всем компаниям хотелось поучаствовать в этом проекте, что они даже согласились спонсировать его некоторое время, оплачивая непредвиденные расходы, показывая тем самым свою замечательную связь с наукой того времени, что того же плохим не считалось, благо изобретателям удавалось в буквальном смысле завоевывать мир почище всех военачальников, и не менее полным завоевание это было интриг, чем всякая политика… А тут ещё одна новость, заставившая шире раскрыть кошельки предприимчивым господам, рассчитывающим на прибыль в области авиастроения. Известно, что первые опыты с летательными аппаратами особо не финансировались, что останавливало развитие прогресса авиастроения, естественно, организаторы этого проекта в Праге тоже хотели заполучить свою выгоду с этого дела и потребовали солидной суммы – авансом как бы. Что делать – и компании согласились даже на такое, благо любопытство взяло верх над подозрительностью, а тем более здравым смыслом. Изобретатели не хотели идти по стопам своих коллег, которых мгновенно лишали денег – оно и понятно. Финансировать вызвалась компания Вингерфельдта, разом обогнав конкурентов, тем самым сделав себе прекрасную рекламу. Поэтому быстро организовали это мероприятие на одной из местных площадей – самой большой в Праге. Предложение поехать туда рассматривалось недолго в компании Вингерфельдта – ровно столько, сколько бы хватило на то, чтобы выслать делегацию из двух человек, как это водится, в самый последний момент. К своему же несчастию, сам основатель компании удачно приболел к тому времени, да и лабораторию покидать не хотелось… Это памятное событие ехали запечатлеть в памяти Гай и Мориц Надькевич, страстные любители всего интересного и неизведанного. Полёту суждено было состояться нигде иначе, как на поле, что было в близлежащих окрестностях от города. На этом «аэродроме» на скорую руку и суждено было разместиться всем зрителям – зато места всем хватило, что нимало важно! Вот и пошёл народ, заинтригованный и воодушевлённый. Кто-то приходил, что называется, за тридевять земель, чтобы посмотреть всё это чудо… - Бабушка, а уж ты-то зачем сюда пришла? – поинтересовался Мориц. - На птиц железных посмотреть, внучек, - отвечала старушка, указывая пальцем на небо. Люди с раннего утра поджидали этого памятного события, но их усиленно отгоняли прочь, и им приходилось чуть поодаль смотреть на стоящую «железную птицу». Один её вид произвёл незабываемое впечатление. Когда публики собралось предостаточно, а в особенности когда приехали и дошли все влиятельные лица, решено было начать мероприятие. Из-за громадного летательного аппарата показалась небольшая голова человека, поспешившая улыбнуться, едва увидев зрителей. Затем оказалась вся фигура полностью. И всем стало ясно, что это и был тот, кто сегодня будет проводить прокат по воздуху. Удивлению Гая и Морица не было предела. Они ожидали увидеть немного другое… - Мне казалось, - прошептал Мориц, - здесь будут сами изобретатели, а тут… - Не унывай. Ты просто завидуешь, что слетать суждено мне, а не тебе, - подмигнул правым глазом Гай, и Мориц послушно кивнул, как китайский болванчик. Удивительно, что пражский народ как-то сразу полюбил авиацию. С первых же минут. Первыми в воздух суждено было взлететь самым предприимчивым людям, так сказать, почётным гражданам. Слегка колыхалась желтеющая трава, летательный аппарат напоминал нечто среднее между стрекозой и этажёркой. - По законам физики, - начал паясничать Мориц, сам не зная того, о чём говорит. - Да, я согласен, шмель не должен летать, но, увы, летает! – выдавил улыбку Гай, перебив своего напарника и оруженосца. Гай надолго ушёл в себя, что и не заметил, как успели слетать другие люди до него в свой первый в жизни полёт. Даже аплодисменты и воодушевляющие высказывания людей остались незамеченными до той поры, пока Гезенфорд не опомнился от толчка извне. Мориц подтолкнул своего босса вперёд, и Гай наконец-то пришёл в себя, подходя к этой огромной махине, именуемой самолётом. «Как может летать это тяжёлое сооружение, которое тяжелее воздуха?!» - пронеслось у него в голове. Пилот добродушно улыбался, ожидая подходящего с опаской Гая. Треск мотора, брызгающего на траву касторовое масло, наполнял сердца зрителей сладким ужасом чего-то необыкновенного. Они ещё пока не могли придти в себя после этого удачно свершившегося полёта других людей вверх – где ж это видано, чтобы человек смог покорить небо! Гай шагал через поле, не видя путей к отступлению, ибо газеты (ах, эти газеты!) уже растрезвонили на всю Австро-Венгрию, что он, заместитель гениального изобретателя и предпринимателя в одном лице, полетит именно сегодня – 21 октября… - Ну-с, - хлопнул в ладони пилот, стоящий тут же, неподалёку. – Раньше я был офицером пехотного корпуса, а теперь управляю летальными аппаратами, не так давно изобретёнными в нынешнее время и усовершенствованными моим знакомым приятелем. Хорошая работа. Эх, прокачу! Правда, прежде чем лететь со мною вы подумаете, не боитесь ли вы высоты, а тем более моей неуправляемости? - Ах, гори оно всё синим пламенем! – махнул рукой Гай. – Слетать в небо и умереть! - Ну, тогда полетим… Пропеллер уже начинал вращаться. Пилот помог Гезенфорду забраться в кабину, крепко стянул на нём ремни, велел держаться за борта обеими руками. Затем сам забрался в кабину, натянул очки, и они поехали вперёд. Гай повернул голову и, заметив в толпе Морица, стоящего разве что не с разинутым от удивления ртом, успокоился, помахал ему рукой и взглянул на небо. Оно было ясным. Этажёрку начало трясти всю полностью, вплоть до последнего винтика, она стала набирать скорость, а всем сидением Гай ощущал каждую кочку и каждый камешек под собой. А потом… она взлетела! Сначала оторвавшись от земли передними шасси, а потом задними, машина взмыла в воздух. Сердце объял страх, перемешанный с новыми чувствами и эмоциями, разом охватившими человека. Гай невольно оказался вжат в сидение, но это не мешало ему повернуть голову в сторону, и только тогда он понял, как высоко находится. Предметы, люди стали медленно удаляться внизу. Они летели навстречу облакам, подобно птицам! Кто бы мог подумать, что детская мечта станет столь отчётливой явью. Летальный аппарат всё набирал скорость в полёте, сердце бешено колотилось, в какой-то миг какая-то волна прокатилась по животу – не понятно от чего, от страха ли или от волнения… Гай не отрывался от пейзажа внизу, он почувствовал страшную боязнь высоты, которая никогда не преследовала до этого момента. Выпасть из кабины было не таким уж сложным делом. Затем его всего охватил неописуемый восторг, присущий ребёнку, и, позабыв рекомендации пилота, он вскинул руки к небесам, некоторое время крича от восторга и восхищения – такого ему ещё никогда не приходилось чувствовать и ощущать. - Ну, хватит вопить! – раздался голос пилота, вернувший Гая обратно с небес в кабину самолёта. – Ну что, полетим к облакам, или назад сворачивать? - К облакам! – с жаром крикнул Гай, словно могли быть ещё какие-нибудь сомнения по этому поводу. Да, не Мориц, не Вингерфельдт, даже Николас, все они не ощущали сейчас того, что чувствовал и переживал сейчас Гезенфорд! Валлиец с восхищением смотрел на развернувшиеся внизу ландшафты, поля, дома… Пилот что-то сделал рукой в своей машине, и она перестала подниматься, после чего принялась рассекать одно облако за другим, делая впечатление от полёта совсем незабываемым. Гай с жадностью ловил ртом чистый воздух, увлечённо наблюдая, как нос самолёта рассекает причудливые барашки облаков. А вот и Прага! Такой себе её сверху Гай, наверное, никогда в жизни представить не мог, она показалась ему таким сказочным зелёным городом, что сначала он и не мог понять, что это и есть тот самый город, в котором он уже жил столь долгое время для себя. Увидев реку Влтаву, он всё расставил для себя по местам. Пилот резко повернул машину, они стали снижаться, пока не оказались на уровне моста, где на этой дряхленькой, но подающей надежды машине суждено было случиться трюку – пилот удачно провёл машину вокруг одной из башен, описав тем самым полукруг, что восторгу Гая не было предела. Вингерфельтдту суждено было разориться на эту индустрию – ведь слово всегда оставалось за Гезенфордом, да ещё какое слово! Напрасно заболел дядя Алекс… Они ещё долго рассекали облака, пока наконец самолёт не полетел по направлению к пригороду Праги. Показались знакомые поля и леса, летальный аппарат стал медленно снижаться, пока не приземлился на сухую жёлтую траву, покачивающуюся от ветра. В голове всё ещё не укладывался тот прекрасный полёт, Гаю казалось, что он всё ещё летит в воздухе – настолько сильны были впечатления. Он взглянул на часы и с удивлением для себя отметил, что полёт длился всего полчаса, показавшиеся в воздухе вечностью… «Может, на небе теряются пространство и время?» - подумал он про себя. Может. Всё может быть. Гай почувствовал, как у него затекли ноги от долгого сидения в одном положении. Он проворно выскочил из самолёта, едва пилот помог ему справиться с ремнём. Своей ловкостью Гай удивил до крайности стоящего бывшего офицера пехотного корпуса. У Гезенфорда резко приподнялось настроение – хотя первые шаги от такого впечатлительного полёта было сделать трудно, и приходилось останавливаться, ноги отходили постепенно. Затем Гай неожиданно подбежал к Морицу, схватил его радостно за плечи и потряс несколько секунд взад-вперёд. - Веснушечкин, ты даже не представляешь, какое это счастье – впервые пуститься в полёт! Я видел всю Прагу сверху, я рассекал облака, я…. - А не самолёт? – спросил Надькевич, освобождаясь из тисков своего босса, напуганный этим неожиданным проявлением внеземной радости. – Я искренне рад за тебя… И за твой первый полёт. - Не, ты даже не представляешь, как это прекрасно – пролетать на такой высоте и видеть всё и вся как на ладони! – Гай провёл рукой по волосам Морица, тем самым сделав ему новую причёску наподобие этой: «я летела с сеновала, тормозила чем попало». Надькевич и валлиец подошли к пилоту того самого самолёта, всем своим видом намекая на серьёзный разговор. В глазах Морица сверкали искорки зависти и сожаления, когда он глядел на стоящий на траве летальный аппарат. Пришлось плохое настроение заглушить мыслями, что когда трясётся каждая гайка этого самолёта, приятного мало. Да он бы и сам вряд ли бы полетел – он вряд ли вытерпит огромную высоту под собой, дрожь его охватит мгновенно… Нет, хорошо, что его не пригласили летать наравне с влиятельными лицами. - А это кто? – улыбнулся пилот, глядя сверху вниз на пятнадцатилетнего мальчишку. - Мой оруженосец, - с гордостью сказал Гай, протолкнув его вперёд, чтобы на него успели все насмотреться, словно бы это было диковинное животное. -А-а, - кивнул головой пилот, приподняв светлые брови. – У вас остались какие-то вопросы ко мне? Так, позвольте мне догадаться, уж не вы ли тот заместитель Александра Вингерфельдта, запамятовал, как вас зовут… Гезенфорд? Господин Гезенфорд? - Он самый. Моё имя Гай Юлий Цезарь. Для друзей просто Гай, - усмехнулся он. – Да, вопросы имеются. И предложения в том числе. Ухо пилота насторожилось при последней фразе. Отреагировав на имя Гая улыбкой, он решил уделить больше внимания этой довольно интересной паре, представляющей целую монополию, подмявшую Европу. Что-то просчитав в голове, пилот запоздало кивнул головой: - Так, я вас слушаю. - Если наша компания окажет вам финансовую поддержку, вы ведь будете дальше развиваться, и мы сможем иметь от этого выгоду? Если мы поможем вам организовать ваше дело, последует ли ваше развитие изобретательства и совершенствования тех же самолётов? – Гай хищно впился в свою жертву, но пилот устоял под взглядом коршуна. - Если будет финансирование, будет и результат. Вы всё-таки решились во время полёта вложить все свои деньги в это дело? Уверены ли вы, что оно принесёт вам коммерческую выгоду? Может, самолётам не суждено великое будущее, и они уйдут в тень, и станут лишь динозаврами наших дней. И тогда все вложенные деньги попусту прогорят. - Может, кажется, если бы, - как я ненавижу эти слова! – возмущённо крикнул Гай. – Я чую прибыль везде, и поверьте, оно принесёт нам выгоду. Эти слова закреплены будут пусть моими впечатлениями от полёта. Что за вздор! Не суждено им быть динозаврами, если индустрия будет успешно развиваться. Жаль, я здесь вижу лишь управляющего самолетом, а не тех, кто их производит… - Это дело поправимое, - мягко возразил пилот, смущённый возмущением Гезенфорда. Всё это время Мориц стоял, внимательно изучая землю под своими ногами, словно бы в ней была зарыта та самая коммерческая выгода, о которой так ожесточённо спорили оба. Один удачный полёт стоил пилоту обретённой работы и состояния, а Гай уже мысленно продумывал, как бы получше запустить свою когтистую лапу в новую бурно развивающуюся жилу, где при хорошем подходе можно было получить хорошие деньги. Только вот Мориц вероятнее всего думал о чём угодно, только не об этом. Он жалостливо глядел на своего босса, и не выдержав, спросил голосом замёрзшего человека: - Г-гай, когда мы отсюда уйдём, а? Чай не май-месяц, я не хочу из-за тебя простудиться… Гай, ты меня слышишь? Ау! И пилот, и Гезенфорд склонились над какой-то бумажкой, лежащей на самолёте, на ней что-то помечал ручкой валлиец, словно и не замечая своего посиневшего от холода товарища. Лишь когда Мориц стал уже чуть ли не танцы плясать, чтобы согреться, Гай вспомнил о его существовании и треснул себя ладонью по лбу, пожав перед этим руку пилоту, показывая, что сделка совершена. - Мориц, прости меня, твоего доброго приятеля, бросившего тебя на холод судьбы! Потерпи ещё немного, и я тебе… Мороженое куплю, точно! - Нет, никаких мороженых! – отказался и без того холодный Надькевич. - Держись, приятель! – и Гай снова обратился к ожидавшему его пилоту. – Господин, да простят меня за то, что я вас отвлекаю и заставляю ждать народ, но это ещё не все вопросы… Можно спросить, а кто вас научил управлять самолётом? И где? - Погодите… Он порылся у себя в кошельке, извлёк небольшую бумажку, как понял Гай, визитку. Удостоверившись, что это именно та, которая нужна, он торжественно вручил её валлийцу и поспешил отойти куда-то назад, к людям. Гезенфорд быстро прочитал, что на ней написано, сунул её во внутренний карман своего пиджака, после чего подхватил Морица и повёл его прочь. Он поднял руку в знак прощания с пилотом и поспешил увести околевшего телеграфиста. Чтобы согреть Надькевича, им пришлось зайти в первое попавшиеся на пути здание, которым оказалось местное здание культуры и просвещения. В нём проходила выставка – но это не волновало никого. Медленно Мориц стал оттаивать. На бледном лице проскочил румянец. Гезенфорду невольно стало жалко его, что едва тот стал согреваться, Гай купил ему стакан горячего шоколада, не смотря на его дороговизну. - Ну, так и прошёл этот памятный день, - прошептал Гезенфорд, удобнее устраиваясь на стуле. – Не знаю, правда, как отнесётся Вингерфельдт к тому, что я нашёл новое применение его уходящим и без меня в никуда деньгам… - Да уж, - согласился Феликс, тыкая не поддававшиеся вилке макароны. – Дела сейчас у него складываются далеко не прекрасно. Хотя дядя Алекс намекал, что нашлись спонсоры для его дел. Заказов маловато будет, это да… в долгах, к счастью не погрязли ещё. - Ну, может, всё ещё наладится, как в былые времена. Выдвинув свою гипотезу, Гай уделил внимание заказанному салату, ловко накручивая его на вилку. Несколько минут они молчали, уплетая еду, причём за звоном вилок больше не было ничего слышно. Гай, однако, и в этой тишине умудрился увидеть что-то юмористическое: - Ах, друг, неужели мы идём по стопам дяди Алекса, и решили выучить азбуку Морзе? Увы, мы таким образом вряд ли поймём друг друга. Хотя, хорошо подходит для передачи секретных сообщений… - в доказательство Гезенфорд наглядно постучал вилкой о край тарелки, делая то короткие, то длинные постукивания. На Феликса это особо не подействовало, однако он улыбнулся оригинальному предположению Гая, так славившегося своим остроумием. Один раз удачно подцепив макаронину, он стал подносить её ко рту, но в последний миг она свалилась с вилки вниз и испачкала дорогую скатерть. Сценка окончательно развеселила Гая, обладавшего далеко не прекрасным в этот день настроением. Они сидели на стульях с хорошей обивкой, при свечах, собственно, как и все, кто был здесь. Это создавало атмосферу таинственности. Скатерти были тёмно-голубого цвета из прочной ткани, опускались на пол. Стол был украшен искусственным букетом из цветов, тут же лежала интересно оформленная подставка для салфеток. Один из самых старейших ресторанов Праги – именуемый довольно интересным названием «У Красного Места» - по названию здания, в котором он находился. Находился он в живописном местечке возле Карлова моста. Особо известен был в это время своими терассами, на одной из которых и сидели Гай с Феликсом, наблюдая картину вечера. С их места открывался чарующий вид на панораму Старого Города и самого моста, которыми они и спешили любоваться. Негодяй Феликс, однако же, своё обещание сдержал и сводил в ресторан за свои деньги. Осталось Гаю лишь угадать подвох. Сначала надо занять выжидающую позицию, что он и сделал. - Да, нынче Вингерфельдту не повезло – а тут ещё и приболел… - Думаю, он поправится быстро – с его неутомимой жизненной энергией, которой хватит, чтобы осветить весь мир. Это не каламбур, - ответил на вопросительный взгляд Гая Феликс. – Мне жалко этого несчастного магната, который и в руках-то никогда не держит всей своей прибыли. Они там целыми сутками просиживают в лаборатории, ужас просто! - Они? – удивился с набитым ртом Гай. - Недавно в проекте стал принимать участие Альберт Нерст, он усиленно помогает нашему дорогому товарищу в его проектах. Как раз тогда, когда тебя послали на испытание самолётов, наш мистер холодность решил подключиться к делу. Хотя, они уже давно работают вместе, с тех пор как Нерст присоединился к нам. Да, неужели так прекрасно обстоят дела в мире с авиацией, что ты с таким упоением мне о ней рассказываешь? - Ах, если бы Вингерфельдт ещё понял бы значимость моих мыслей. Он обычно привык к тому, что я люблю острить, да деньги расходовать в самые бесполезные дела. Хотя, честно признаюсь, самолёт произвёл на меня большое впечатление. Если грамотно и умело вести бизнес, то можно добиться ошеломляющих успехов. Дядя Алекс ещё молод и свеж, если он ещё применит свои способности и в этом русле, это будет просто… Здорово! Правда, жаль мне его в последнее время. - Это да, - согласился Феликс, прикончив свою тарелку макарон, и приступивший к десерту из какого-то аппетитного сочетания, что Гаю ничего не оставалось, как глотать слюни. – И всё же, за него не стоит беспокоиться. Меня стал пугать больше Генри Читтер. Он стал необычайно ёрзать на своём месте, словно предчувствуя что-то грандиозное. Ты, может, обратил внимание, что долгое время мы не видели, не слышали его. Боюсь, что этот чёрт из табакерки на другом континенте ещё покажет всем нам. Сразу ведь активен стал. - У него же другой часовой ремень, тьфу ты, пояс! – усмехнулся Гай своей удачной оговорке. – Они встают позже нас. Куда ему с нами тягаться. А? Забудь ты этого гениального магната, в мире есть вещи гораздо более интересные. В доказательство своей правоты Гай извлёк из-под стула газету, приготовленную заранее на этот удобно представившийся случай. Феликс с хитрым взглядом проследил внимательно за всеми движениями своего товарища по ремеслу, ожидая увидеть что-то гениальное и интригующее. Как показано в последствие, его ожидания нисколько не обманули. - Вот, смотри, что в мире происходит, олух! – Гай развернул газету на первой странице. Кинул её Феликсу. У последнего начался дикий припадок смеха от увиденного. - Что там такое? Гезенфорд с непонимающим видом взял газету в руки и невольно удивился тому, что в ней было написано. Феликса прорвало на смех, и он захохотал так, что задрожали стены. Потом хохот перерос в повизгивание и кончилось хрюканьем. Из глаз потекли волной слёзы. На первой странице Гай вычитал заголовок: «Неожиданное признание Генри Читтера о компании своего главного конкурента и соперника Вингерфельдта». - Это конец, - улыбнулся Гай. – теперь все газеты посвящаются только одним нам. Куда катимся? - К славе, - успокоившись, предсказал Феликс. - То-то и оно! – фыркнул Гай, продолжив исполосовывать свой салат вилкой. Опять воцарилось молчание, пока Феликс не протянул руку за лежащей на скатерти газетой. Рука Гая мгновенно его остановила, пресекая все попытки свершить намеченное. В конце-концов он всё-таки высвободил руку, и Гай не смог удержаться от комментария: - Прежде чем что-то взять, говорят «пожалуйста». А не нагло захватывают и присваивают себе средь бела вечера. - Ах, Гай, солнышко ты моё! Я ж забыл, когда ты кого-то обкрадываешь, ты всегда стараешься быть вежливым. И просишь у всех прощения и говоришь волшебные слова. - Вежливость – лучшее оружие вора! – многозначительно произнёс Гай, убрав руку с газеты, чем и поспешил воспользоваться Феликс. Обокрасть самого Гезенфорда – такая возможность может представиться лишь раз в жизни, и нельзя упускать её! Феликс с воодушевлением пролистал газету, что-то прочитал в ней интересное, отложил на стол её и присел в позу заинтересованного человека. Гай словно бы не замечал ничего вокруг кроме своего салата, пока, наконец не съел его полностью, и с тем же воодушевлением взялся за чашку кофе, игнорируя десерт. Отпив от неё немного, Гезенфорд кивнул на газету, и с интересом спросил своего лучшего друга: - Ну, я смотрю, по твоим глазам, ты вычитал что-то очень интересное? - Как знаешь, - вздохнул Феликс. – События в мире не луче наших. Ты же знаешь, я любитель политики, а тут такое происходит. Печально мне как-то жить. Прошла Гаагская конфереция несколько лет назад за всемирное разоружение, после которой все стали стремительно вооружаться… Кайзер Германии продолжает давить на угнетённые Австро-Венгрией народы, успешно готовясь к новой войне, в то время как русский царь продолжает одиноко рубить дрова в своём Зимнем дворце. К чему я это? В общем, всё просто прекрасно в мире… Нужен только жалкий повод – и пойдёт цепная реакция, начнётся война, и понеслось… - С твоим философским разумом только и делать, что работать в своём маленьком магазине, успешно мастеря часовые механизмы всех видов и вариантов, - поспешил заметить Гай, постепенно выпивая свою чашку кофе. - Увы, у меня разум лишь начитанного человека. Не знаю, хорошо это, или плохо. Зато это маленькое прибыльное дело позволяет отречься от всей мирской суеты, зато знаешь как тихо и спокойно в этом маленьком уголке Золотой Праги? Там можно целиком заниматься любым делом, не то что в вашей ораве молодцов, где царит страшный ужас и шум, и каждый норовит отомстить друг другу… Нет. У меня такого никогда не было, и я надеюсь, не будет! Гай громко фыркнул. Нелюдимость была присуща всем тем, кто так или иначе входил в костяк молодцов Вингерфельдта. Пока ещё ни одному работнику этого маленького «домашнего» предприятия не удавалось долгое время работать в коллективе – возникало ощущение, что дядя Алекс нарочно подбирает людей с несносным характером, но вот чудо! Объединённые вместе, они могли долго и продуктивно работать. Гай допил до конца кофе, и ещё раз пролистал свою газету с присущим ему любопытством. - Знаешь, Феликс, мен вот уже начала пугать вся эта наша банда разбойников – конечно да. Выбор Вингерфельдта пал просто удачно на них. Они на удивление хорошо помогают в опытах ему. Знаешь, недавно мне наш Старик рассказал одну интересную идею – от безысходности: в последнее время у него очень туго с деньгами, что мы и обсуждаем. Возникают проблемы с помещением компании – Вингерфельдту, чтобы не закрыли его лабораторию (читай: НАШУ лабораторию), приходится платить шерифу пять долларов ежедневно. Нам уже почти отключили газовое освещение, скоро великая и могущественная компания погрузится во тьму. Если так всё и будет падать вниз, то… - Увы, падать вверх мы ещё не научились, - согласился Феликс, о чём-то думая напряжённо. -…То дядя Алекс продаст это здание на знаменитой уже улице Праги, и вся наша банда переместится к нему на дом, где у него просто прекрасно оборудован цокольный этаж – а короче, подвал. Тоже хорошее место. - По соседству с баночками «Яд» и «Опасно!»? О да, жаль, там ещё нитроглицерина не хватает… Для полноты счастья. Боюсь, из всех нас повезёт там больше всего одному лишь Надькевичу – можно сказать, это для него – это рай. Он единственный, кто хоть что-то понимает в этих ёмкостях с жидкостями. А мы – простые смертные. Кстати, ты не рассказал, как старик отреагировал на починенные часы? Что стало с оригиналом и новыми? - Оригинал вернулся к Вингерфельдту. А новые – ко мне в квартиру. Николас найдёт им применение. Правда, я вот лично до сих пор не понимаю, зачем эти часы нужны позарез дяде Алексу, особенно, если мы учтём, что его любимой фразой является эта: «Я добиваюсь многого, потому что у меня нет на столе часов». - Их отсутствие не увеличивает числа часов в сутках, - заметил мудро Феликс. – В Старике есть много непонятного, однако без этого человека жизнь была бы куда скучнее, чем она есть сейчас. Александр Вингерфельдт помимо всего прочего. Получил довольно интересное прозвище «старик» - отнюдь не из-за возраста. Всклоченный, взмыленный, часто не заботясь о том, какое впечатление производит он на зрителей, он ходил и работал в таком виде. Лишь на официальных приёмах можно было увидеть его в менее раздражительном виде. А дяде Алексу нравилось скандалить, чего уж тут скрывать. При этом в душе он остался вполне добродушным человеком, и ни один работник из тех, что были у него, никогда не вспомнит о нём, как о жестоком и злобном руководителе. Строгость – да. Это одна из черт, без которых бы компании развалились ещё в самом начале их создания. Вингерфельдт легко, словно играючи, управлялся со всеми делами компании, просто выбирая нужное русло куда можно направить всю свою неукротимую энергию. Ему стоило лишь дёрнуть за ниточку, как кукла (компания) начинала работать, шевелиться. Он был первым, кто нажил состояние на электричестве. Несмотря на все его достижения, в мире до сих пор продолжали господствовать керосиновые лампы и газовое освещение, неэкономное и дорогостоящее. Правда, в записях дяди Алекса на этот счёт попадается весьма любопытная формулировка: « Мы засветим весь этот мир, не взирая ни на какие расходы в области производства. Если где-то нить накаливания чуть лучше, чем у нас в лабораториях, это говорит лишь о том, что нам надо не взирая на расходы узнать, почему и отчего, чтобы устранить эту неполадку у нас». Таким образом, основное окружение («костяк») был выдрессирован на все случаи жизни. - Я слышал, в нашей компании всесильный Бекинг стремиться попасть в когорту экспериментаторов дяди Алекса. - А разве он не оттуда? – невинным голосом спросил удивлённый Феликс. – Он же механик, для него святое – что-то мастерить, причём мастерить умело и незатейливо. Зря, что ли Вингерфельдт таскает ему чертежи своих гениальных изобретений? - Думаю не зря, - подмигнул Гай Гезенфорд правым глазом, заметив, что Феликс своим черепашьим темпом тоже поспешил всё доесть, что было у него заказано. – Кстати, друже, ты меня до ночи будешь держать тут или как? Ты думаешь, отчего я кофе пью? На моей совести одна бессонная ночь. Которую мне предстоит сегодня так удачно провести. Так что, не мори меня сильно долго, иначе Вингерфельдт просто порвёт в клочья за моё опоздание на такую важную (для него) работу. - Ладно, если ты сам того желаешь, - усмехнулся Феликс. – А я пока наши света оплачу, если ты не против… Вряд ли Феликс знал, что подлый Гай посмеет следить за ним. И расшифрует всю подоплёку этих событий и ресторана в частности. С таким нюхом надо было идти в сыщики, хотя и в ворах тоже неплохо – денег больше платят. Феликс подошёл к официанту, что-то шепнул ему на ухо, тот согласно кивнул и куда-то увёл его. Через несколько минут показались повар и друг Гая, последний дружески похлопал по плечу повара. У Гезенффорда глаза стали по десять геллеров. Он хищно улыбнулся, раскусив это дело века. Едва вернулся Феликс, Гай поспешил прижать его к стенке: - Ну, колись, друже, что это был за умник? Ты знаешь этого хмыря не понаслышке? - Ах, Гай, Гай, несносный Гай, - качая головой, улыбался Феликс. – Всё-то ты видишь, всё-то ты чувствуешь. Да, такого гения уж точно не проведёшь… Это мой давний приятель. Ты думаешь, почему я пригласил тебя сюда? Повар мне задолжал один ужин, и тем самым мы сегодня за дарма поели. Особенно это выгодным оказалось для такого умника, как я. - Оно и видно, - вздохнул Гай, решив не обдирать своего друга на 50 крон. – Что это ты делаешь с моим шарфом, а? - Ну, он же не мой… - потупил взгляд Феликс, слегка улыбнувшись. - Да, он глухонемой! Дай сюда! – вырвав своё сокровище, он намотал его себе на шею и пошёл вперёд, подхватив и Феликса. Они пошли вперёд, подшучивая и улыбаясь во весь рот. А из головы не выходили впечатления первого полёта. Это был решающий день в жизни. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 7 мая 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 7 мая 2011 Глава двенадцатая Альберт Нерст, человек не от науки, носил в обществе прозвище «Академик». Только такой умник, как он, мог не имея ни малейшего представления о роде деятельности своего напарника и босса Вингерфельдта умудряться постоянно что-то ему советовать, помогать, вертеться под ногами, все формулы умело переводя на язык человеческий. Собственно говоря, холодный и нелюдимый Нерст вполне заменял всю шумную банду лиходеев, никогда не надоедая и готовый работать целыми сутками вместе со своим боссом над любым заманчивым проектом, не щадя ни сна, ни здоровья. С тех пор, как Альберт попал в эту компанию, он очутился в ближайшем окружении Вингерфельдта, помогая тому своими высказываниями по поводу того или иного случая. Этот день так же ничем не отличался ото всех предыдущих, так же проведённых в лаборатории. Здесь жили. Рабочие столы заменили спальные места. И всё ради исполнения одной-единственной заветной цели, ради которой и сна не жалко, чего уж говорить. Альберт Нерст проснулся от какого-то шума, доносившегося из лаборатории. Он подскочил на месте, но когда открыл глаза, понял, что причина громкого звука уже пропала. В лаборатории стояла кромешная тьма, которую и представить было трудно. Потом раздался звук около стены и зажглось газовое освещение. Показался Вингерфельдт с угрюмым лицом, но сохранявший спокойствие даже в такой кромешной тьме, потерпев очередную неудачу. - Не? – спросил зачем-то Нерст, прекрасно зная ответ на вопрос – он был изображён на лице самого Алекса. - Всё по-прежнему, - вздохнул Вингерфельдт, собирая с пола осколки от испытуемой лампы. – Я напугал тебя, дружище? Как хоть спалось тебе этой ночкой? - Я не помню, чтобы я спал, – вздохнул Нерст. – Я уснул прямо над чертежами. - Мы все сейчас изнурены, но нельзя прекращать ни одного опыта. Ах, как мне хочется задрать нос Читтеру, публично опровергающему все мои идеи с изобретениями. - Это сущий бред, - согласился Альберт. – Все его статьи и деятельность направлены лишь на то, чтобы отнять всю нашу славу, и без того прогорающую. Это человек, не ведающий жалости. Алекс, стой где стоишь! Нерст проворно метнулся вниз, присел на корточки и поднял несколько осколков от лампы, на которые чуть было не наступил Вингерфельдт. Альберт сокрушенно покачал головой, когда увидел, что случилось с лампой после очередного опыта. Впрочем, подобные взрывы проходили здесь неоднократно, и к ним уже привыкли все. Вингерфельдт тоже посмотрел в сторону лампы, и произнёс, стараясь поддержать в такой ситуации самого себя: - В любом случае, мы добьёмся своего, Нерст, верь мне. - Ах, я уже не знаю, кому мне верить… У меня нету выбора, светлейший дядя Алекс. - Понимаешь же, - глаза Вингерфельдта заблестели новыми надеждами. Он не отрываясь смотрел на огрызок стекла, который несколько минут назад был лампой накаливания Лодыгина. – Если нам удастся сделать эту лампу, мы добьёмся великих результатов. Газовое освещение, керосиновые лампы – все они канут в лету вслед за паровой машиной Уатта! Мало того, я не говорю только о лампе. Она уже придумана до нас. Наша цель сделать так, чтобы она была доступной каждому человеку. Чтобы она дольше служила человеку, вот для чего мы тут работаем в поте лица! Я не говорю о лампах, я говорю о целой системе освещения. Чтобы в каждом доме вечером горела такая лампочка, освещающая путь к истине. Да что там лампы накаливания – там дело пойдёт дальше, едва мы собьём с неё дорогую цену, вот увидишь! И тогда мы сможем жить не только в этом обшарпанном помещении, которое лишь буквально именуем лабораторией… Это, это будет наша империя! На руинах прежней. Разве ради этого не стоит трудиться целыми днями? Это мы делаем не для себя, а для всего мира. Когда наша лампа будет применяться в домашнем быту, уж не это ли – мечта и счастье изобретателя? - А разве не награда – высший помысел изобретателя? Чтобы пойти дальше, нужны деньги, - вставил со своего места Альберт Нерст. - Ну, и это в том числе. Особенно сейчас… Перед Нерстом стоял невысокий человек в прожженном кислотами халате, с всклоченными волосами и горящими идеями глазами. Да, во время работы он не был похож на такого магната, которого видели все официальные лица. Вингерфельдт в лаборатории о своей внешности думал в самую последнюю очередь. Он жевал листья табака, думая о чём-то своём. Дядя Алекс подошёл к столу, достал из папки бумаг небольшую газетёнку и угрожающе шёпотом начал: - Есть большая вероятность того, что нам придётся покинуть это помещение, в котором сейчас находимся, и за которое я выгреб последние геллеры из своего кармана. Мне уже угрожают, что отберут всё здание за налоги, людям не нравится то, что мы не платим налоги. Нечем платить. Теребить свои же компании – это ещё хуже. Мы стоим над пропастью. И ещё… Я боюсь темноты! - Значит, лампу надо изобрести обязательно, - сделал вывод из разговора Нерст. – Кризис сейчас решил надавить на нашу компанию более жестко и сильно. Работников мало, денег мало. А вот идей много. В конце-концов, не будет же это вечно продолжаться, а? И что же пишут в газетах? - Пока я продолжаю раздувать миф о нашей непреклонности и непобедимости. То-то будет скандала в прессе, когда нас выгонят вон из здания за долги! – многозначительно взглянул Вингерфельдт на Альберта. – Боюсь, что до публичного скандала и дойдут наши делишки. Впрочем, и этот вариант развития событий я уже давно продумал в своей голове. Наша лаборатория просто может переехать в мой дом. К тому же меня уже давно ругали мои домочадцы, что я редко прихожу домой… В любом случае, у меня там и природа, и народа поменьше будет, и деятельность повеселей. - Да уж, я помню, Алекс, как умеет готовить твоя жена, - улыбнулся Нерст. – Ты во всём умудряешься находить плюсы. Меня удивляет это качество. А потом ты расскажешь, что как раз долгий переезд к тебе в тихий пригород позволит сделать не что иное, как развить физическую активность своего тела, я прав? Впрочем, я только за. Тем более, раз так поворачиваются обстоятельства. Но неужели. Ты хочешь сказать, милый, что твою карту Европы, считавшуюся истинным символом компании, ты тоже перенесёшь в свой подвал к своим прекрасным баночкам, а? - Вообще-то идея этой карты взята именно из моего подвала, - широко улыбнулся Вингерфельдт, оставшись вполне довольным собой. Он отошёл к столу и сокрушенно покачал головой. – Я изучил множество книг, но пока ещё ни в одной не нашёл решения проблемы. Можно. Конечно отвлечься и заняться чем-то другим, но… Не изобретай то, на что нет спроса. Вот мой девиз. Он подошёл к столу, после чего принялся разбирать груды книг, явно выискивая какую-то нужную. Вингерфельдт разучился спать за всё это время, он глотал книги залпом, не останавливаясь ни на секунду. И всё, чтобы найти нужное решение проблемы. Напряжение не сходило с его пасмурного лица, когда он перебирал множество всяко-разных бумаг. Можно было сойти с ума от этого занятия. Затем он вдруг что-то вспомнил. И обернулся к Нерсту, продолжая просматривать залежи бумаг: - Слышь, в газете уже упоминается имя Николаса Фарейды… Того самого, которого мы недавно взяли на работу. Вот, можешь прочесть из любопытства, - он бросил газету своему коллеге. - «Работник знаменитой компании Европы, работает, как африканец!» - удивлённо вычитал Нерст. – До чего докатилась пресса. Уж откуда им-то знать о наших делах? А тем более об этой сделке? - Это уже детали… Важен сам факт! Вингерфельдт слегка улыбнулся, сам невольно поражаясь остроумию прессы. До последней новости доходили разве что не со скоростью звука. Кто и как туда это всё передавал – неизвестно. В любом случае, читателей заинтриговать журналистам удалось просто прекрасно. «Опять этот Фарейда! Если так дела пойдут дальше, он уже обгонит и меня по числу появлений в обществе», - отметил про себя с некоторой улыбкой Вингерфельдт. В душе у него осталось нехорошее впечатление, затмить которое он пытался, выкручивая остатки испробованной лампы из того самого места, в котором она находилась. Нерст искоса взглянул на него из-под своих пенсне, словно бы узнал что-то ещё интересное. - Алекс, вот смотри, что тут ещё написано. Упоминается имя некоего Генри Форда… Какое совпадение, не правда ли? - И что там пишут про этого умника? – продолжал скрежетать стеклом Вингерфельдт. - Пока вроде ничего интересного, помимо того, что конвейер его сборки получает широкое применение в Америке. В любом случае, нам никогда не поздно свалить в эту страну, ставшую просто раем для предпринимателей и подобного рода изобретателей. - Увы, Альберт, ныне я определяю течение научного мира. Пусть это и шаткое положение, я на него вступил совсем недавно, однако, что-то мне подсказывает, что буйное течение умных голов в Прагу вышло не из-за повышения акций чешских крон. Это приятно видеть имя знакомого нам героя, однако наша цель сейчас абсолютно в другом… Вингерфельдт раздражённо выкинул остатки лампы в ведро, и присел на стул, уронив голову на руку, словно боясь, что она упадёт, как хрустальный шарик. Огонь угас в его глазах. Лицо приобрело усталый вид и состарилось лет на десять из-за своей кислой мины. Было видно, что настроение этого человека было подвластно лишь колебаниям окружающей среды, что и приобрело здесь трагический оттенок. Нерст, видя что даже такой неколебимый титан, как Вингерфельдт, пребывает в отчаянии, хотел было его успокоить, но тишину первым прервал сам дядя Алекс, достав из кармана сигара и в задумчивости закурив её. - Ни к чёрту всё это не годится, Альберт! Дела не идут ни в какую, мы терпим одно поражение за другим. Будь я на месте Читтера, я бы уже давно скрутил бы всю нашу компанию в бараний рог. А тут ещё опыты с этой проклятой лампой накаливания. Зачем мы их ведём? Мы просидели так уже в этом помещении эдак месяц второй, и ни на фунт не продвинулись в достижении намеченной цели…. Мы не имеем никаких результатов, кроме безвозвратно потраченных нервов. И надежды, которая не покидает нас уже столько времени. - Но мы ведь стали ближе к верному пути, если я не ошибаюсь? – вновь встрял Альберт, цитируя самого Вингерфельдта. – А вдруг верный путь находится в двух шагах, а мы так возьмём и нагло бросим наше дело, которому так отдаём своё время? Должен быть результат. Сколько на него уйдёт времени – не важно. Хватит киснуть, Старик! Уж не ты ли учил меня оптимизму? Взгляни на улицу, и пойми, что всё, что ты делаешь, ты делаешь ради всех этих мелких и простых людишек. Ради них на свою жизнь ты тратишь копейки. Ради них мы тут с тобой стали жить, совсем позабыв о наших домочадцах… - Наших? – переспросил Вингерфельдт, и Нерст смущённо осёкся, начав протирать стёкла пенсне. – он всегда так делал, когда нервничал, или вспоминал что-то неприятное. - Я бы не хотел рассказывать о своей прошлой жизни. - Я просто переспросил, но не задался целью так уж тебя потревожить. Альберт, ты мне ведь никогда и не рассказывал ничего о себе. Позволь, я задам тебе один-единственный вопрос касательно твоей жизни ещё там, в Америке. Что всё-таки заставило тебя покинуть эту страну неограниченных возможностей? - Это долгая история, я бы не хотел освежать её в памяти. Единственное, что я скажу вслух, в этом виновен Генри Читтер. Я до сих пор вздрагиваю при виде его фотографии на первых полосах газет и журналов. Меня пугает человек с усами кайзера и взглядом чувствительного хищника. - Так чего уж ты так боишься? Неужели те события прошедших лет так сильно отпечатались в душе, что хочется их поскорее забыть? После утвердительного кивка Нерста, Вингерфельдт замолк и больше уже ни о чём не расспрашивал. Он открыл какую-то книгу на произвольной странице, что-то вычитал там, и кивнул головой в знак понятия. Затем неторопливо пересёк лабораторию, достал ещё одну нить накаливания, протёртую углём. Несколько минут он искал пустую колбу по столу, и наконец найдя её, с удовлетворением вернулся к точке своего первоначального положения. - Ты знаешь, Нерст, моя племянница уже выступает в хоре, в мелком пражском объединении. Её мечта – попасть в этот знаменитый театр, в котром мы недавно давали концерт для публики, может быть, ты его ещё помнишь? И тогда время её работы резко сократится на мою контору. Однако, это её путь. - А кого-то другого приобщить, это не? – спросил удивлённо Нерст, удивляясь резким перепадам настроения и тем в разговоре. – Того же Надькевича… Я чувствую, он просто печалиться от нечего делать. Гай его периодически вытаскивает куда-то, но это явно не помогает. - Главное, чтобы он не повторил моих ошибок, - усмехнулся Алекс, вынув сигару изо рта. – Я в его года был сущим кошмаром всей немецкой нации. Моя склонность к обогащению и хулиганству не знала пределов. Ты читал «Тома Сойера»? Это и есть прототип меня в детские годы. Альберт, скажи на милость, ты куда складываешь нити накаливания? В этом хаосе я без тебя не справлюсь. Давно хочу здесь порядок навести, а ведь всё должно быть под рукой. Да и для опытов постоянно всё требуется. Некогда мне, как ты знаешь. Нерст смутно взглянул на своего босса, встал из-за стола, и измерив шагами комнату, подошёл к одному из столов, на который были помещены всякие сосуды и баночки. При удачном стечении обстоятельств, если их обронить, могла произойти утечка этих кислот, и тогда бы всё, к чему они бы прикасались, было бы разъединено. Однако к подобного рода вещам Вингерфельдт пристрастился с детства. Нерст достал коробку, стряхнул с неё пыль и вручил Старику. - Так-с, - Алекс открыл её и несколько секунд внимательно изучал содержимое. – Скоро денег уже и на эти опыты мне не будет хватать в полной мере. Впрочем, отбросим все чёрные мысли в сторону. Друг мой, пока я буду измываться над газовым освещением, пожалуйста займи себя приготовлением других нитей. Я чувствую, этих нам тоже не хватит. Так и будет работать в паре. - Если б найти это решение этой гигантской задачи! Нерст присел за ближайший к нему стол, и принялся за свою нудную утомительную работу, повторявшуюся изо дня в день. Но то было свойство Вингерфельдта – вдохновлять людей на подвиги, и тогда они уже не жалели сил и энергии, полностью отдаваясь делу. Альберт тоже неважно выглядел. Руки скользили из-за пота, волосы так же были всклочены, но чего ещё можно ожидать от ночлега на рабочем месте? Столы заменяли кровати, а лаборатория – дом. - … А этот умник опять продолжает свои дела, хо-хо! – продолжал что-то рассказывать Вингерфельдт, но лишь затем, чтобы в помещении создавалось ощущение, что кто-то есть, и просто чтобы сбить меланхолию, бушевавшую в связи с последними событиями. Альберт знал, что еженедельно Старик делает взнос шерифу в размере пяти крон, чтобы не закрывали его лабораторию. Компания была на грани банкротства, представая в свете могущественной державой. Лишь работники знали, что вся эта система уже давно прогнила насквозь – и вопрос лишь в том, когда она рухнет окончательно. Нерст сунул в рот мышьяка, и долго стал разгрызать его зубами, не видя ничего кроме нитей накаливания. Несколько иначе начиналось это утро в другом конце города. Без взрывов ламп во время экспериментов, но имеющее свою особую притягательность. Окна как всегда были открыты, а утро начиналось с прогулки – что помогало освежить голову и провести достаточно бодро всё своё утро, а затем уже и приниматься за всю свою нужную работу, которая работой порой была лишь на словах – на деле очередным развлечением. Разум человека способен самое скучное и нудное превращать в интересное и забавное. Собрание всегда проходило на кухне, поэтому после просыпания Николас шёл именно туда – это было единственное место квартиры, где интересы обоих её жителей пересекались утром. Для кого что – у кого-то макароны смысл завтрака, у кого – каши, а у кого и бутерброды, без которых жизнь была бы просто скучна и неинтересна. - Знаешь ли ты, - усмехнулся Николас, следуя заразительному примеру Гая в насыщении желудка, и намазывая маслом бутерброд. Он взвесил его слегка в воздухе и продолжил,- сколько энергии в хлебе с маслом? - Ну, просвещай меня, раз знаешь, - не стал упорствовать Гай, заинтересовавшись. - Её хватит, чтобы 15 минут идти быстрым шагом, или ехать на велосипеде столько же, 6 мнут прыгать или спать полтора часа, а если отнестись к технике – чтобы машина со скоростью 80 километров в час ехала семь секунд, или же, чтобы лампочка мощностью в 60 ватт горела полтора часа… - Увы, сейчас такой лампы нет, - вдруг встрял Гай, для которого последняя фраза оказалась решающей. – Но я верю и надеюсь, что вся деятельность дяди Алекса взялась не на пустом месте. И не на пустом месте она окончится. Николас кивнул головой, после чего доел свой бутерброд и взглянул в окно. Погода была прекрасная – не смотря на то, что конец осени неутомимо приближался. Солнце светило, но переставало греть. Гай внимательно проследил за взглядом серба, после чего куда-то удалился, а пришёл уже с газетой, вынутой заблаговременно. Он вручил её Николасу на осмотр, и сел ожидать реакции. Взгляд серба сразу же упал на первую страницу, где было… его имя! Удивлению просто не было предела. - Удивлён? – тихо спросил Гай, довольный собой. – Я давно пытаюсь вычислить того человека, который продаёт всю информацию о нас прессе, но он умело скрывается… - Меня удивляет другое, - поспешил заметить Николас, напряжённо вглядываясь в текст статьи. – Помимо всего прочего, они знают, на каких условиях я попал в компанию. Да и заголовок статьи просто прекрасен. Ещё и обо мне что-то написали, о моём характере. Интересно. Николас пролистал газету и отметил для себя, что на каждой странице так или иначе попадаются имена Вингерфельдта, его компаний, и конкурентов. Изредка мелькают попытки чего-то другого – но они малы и не заметны. Все газеты трубили исключительно про их компанию, словно по какое-то чудо... Были и восхвалительные, и унижающие заметки, ни на те, ни на те журналисты не жалели ни копейки, умело орудуя пером. На последней странице Николасу попался сатирический рисунок на Вингерфельдта. Он долго всматривался в него, после чего поспешил прокомментировать, не щадя слов: - Юмор в упадке, как я смотрю. Подобного рода карикатура была раньше в сатирическом журнале «Панч» на Бисмарка. Разве что это карикатура на карикатуру, - он слегка улыбнулся, отложил газету в сторону. На ней чётко виднелось название – «Злата Прага», это было неофициальное название Праги среди всех путешественников и посетителей города в мире. В последствие, это прозвище так навсегда и закрепилось за столицей Богемии. Гай взял в руки газету, внимательно изучая её содержимое, после чего резко открыл её на заветной странице с карикатурой. Дядя Алекс был довольно известный герой, как для журналистов, так и для карикатуристов. На рисунке в конце странице был помещён портрет самого Вингерфельдта в виде заядлого путешественника, сидящего с трубкой на стуле и смотрящего на карту Европы под своими ногами. Рядом виднелись записные книжки и всякие туристические заметки. Точками отмечены наиболее известные предприятия, а подпись гласила: «Гм, ха! Куда же направить стопы?». Даже с одеждой карикатуристы постарались, превратив её в одежду истинного заядлого путешественника. Гай долго смотрел на рисунок, пока его не оторвал от неё голос Николаса: - В мире существует человеческий мозг, который представляет огромную ценность в промышленном и деловом мире его оценивают в 15 миллиардов долларов… Не миллионов, а миллиардов! И этот мозг принадлежит Александру Вингерфельдту, - слегка заметил Николас. - Ах, вот он чем всё это время занимался! – вдруг, словно пришло озарение, догадался Гай о сущности вопроса. – всё подсчитывал стоимость мозга дяди Алекса, а? Вот отчего я тут наслушался про твои проблемы с учёбой. Всё сидишь на лекциях да считаешь. Знаю я уже, что твой мозг – огромный калькулятор, в котором всё считается в уме. - И во сколько же ты его оцениваешь? – поинтересовался Николас, вставая из-за стола. - Стой! Куда идёшь! Я не буду со спиной разговаривать! - А с моим профилем подойдёт? Да, откуда тебе известно про мою учёбу. Не уж-то у вас в компании знают всякую, даже малейшую новость? - Твой мозг оценят патентное бюро, Вингерфельдт, и Карлов университет. Я умею считать только на пальцах и только прибыль. Да уж, у дяди Алекса, а особенно у его племянницы, язык родился раньше их самих на свет. Вся компания знает о твоём заговоре против постоянного тока. Ты мне лучше вот скажи, ты тогда там, с Новаком, как, серьёзно что ль? Серб пожал плечами, как-то сразу теряясь от подобного каверзного вопроса. Ну что можно было ему сказать? Рассказывать о своей пока ещё сырой идее, не имеющей никаких доказательств и оснований? Но разве он что-то изобрёл? Он даже машины постоянного тока видел лишь несколько раз в жизни! Может, он и в правду был не прав тогда, перед Новаком? Профессор ведь авторитетный всё-таки. И как Николасу вообще идея такая в голову пришла? В любом случае любая гипотеза заслуживает тщательной проверки и перепроверки. Смелые утверждения без доказательств, лишь слова, пустые слова… Но ведь эта мысль не случайно посетила его голову! Замкнутый круг получается… - Наверное да. Я себя как-то чувствовал не очень. Наверное, это изобретение просто повергло меня в такие дикие чувства, что я уже не силился проинести что-то стоящее в те дни. Бывает со мной такое… - Смотри у меня! – пригрозил пальцем Гай. – Знаю я тебя. Глаза страшатся, а руки делают. Не имея никакого образования летишь вперёд паровоза – людей готовить надо к своим открытиям. Иначе они будут просто не поспевать за тобой. Дядя Алекс долго смеялся над этой историей с профессором. Извинись хоть перед Новаком. Даже если ты и прав – враги тебе не нужны. Они и так найдут тебя. Старик, кстати сказал, что тебе лучше всю свою энергию употребить на более прибыльные дела – говорит, скоро найдёт тебе занятие, чтоб не страдать подобным времяпрепровождением. Что с тобой, Николас? Тебе дурно от моих поучений? Серб отошёл назад, явно опираясь обо что-то. В глазах промелькнула боль, затем она повторилась с ещё большей силой, Николасу стало ни с того, ни с сего тяжело дышать, он больше приблизился к буфету, было видно, что ему становится всё хуже и хуже. Затем серба скрутило от боли, он просто задыхался! Гай со всех ног подбежал к нему, явно обеспокоенный происходящим. Гезенфорд стал искать глазами в поисках каких-нибудь лекарств и прочих вещей, годных к первой помощи, но ничего не оказалось поблизости. Серба трясло, словно в лихорадке. Картина была довольно страшная… Николас сквозь зубы, терпя боль, прошептал одно-единственное слово, на обдумывание которого у Гая ушло несколько секунд: - Персик… Гай мгновенно сорвался с места, не успевая обдумывать свои шаги и мысли, так как ноги неслись впереди него – привычка, выработанная годами. Гезенфорд ещё раз пробежался глазами по комнате, вскоре и нашёл яблоко раздора. Вернее. Персик раздора, лежащий на столе, и на который так страдальчески смотрел Николас, которого било в конвульсиях. Подхватив этот злополучный фрукт в руку, Гай подбежал к открытому окну, точно прицелился и попал прямо в голову полицейского, бывшего тут поблизости, после чего исчез из окна, как ни в чём не бывало. Несколько минут Николас просто приходил в себя, пытаясь отдышаться после случившегося с ним приступа. Гай кружился возле него, подобно коршуну. Сербу стало легче после того удачного броска, затем Гезенфорд помог ему подняться на ноги. Николас прошёл немного вперёд, неуверенно держась на ногах. - Что это было? – тихо спросил Гай. - А не видно было? Это реакция моего организма на этот фрукт. С детства меня преследовала эта мания. Иногда доходило и до более ужасных последствий. К слову сказать, мой брат страдал подобной же болезнью. - Брат? У тебя есть брат? - Был, - отрезал Николас, опустив голову. - Прости, - отвернул голову в сторону Гай, после чего с воодушевлением взглянул на своего подопечного, похлопал его по плечу, и поспешил задать неожиданный для Николаса вопрос, заставший последнего врасплох. – Мила-ай, а ты в бильярд умеешь играть? Или в снукер хотя бы, а? Мерно стучали часы в маленьком магазине на небольшой улице Праги. Причём где-то стучали в разнобой. А в некоторых местах можно было услышать и кукушку, и прочие интересные вещи, например, каждые полчаса в некоторых из часов начинались разыгрывать целые представления. В самом углу небольшого магазина сидел задумчивый Феликс, провёртывая в голове все свои аферы и действия, на выдумку которых он был просто прекрасно горазд, что и проявлялось то и дело. Он прочитал ещё одну газету, в печали посмотрел на окно. Раздумья не давали ему покоя. Так уж он был устроен, что ему постоянно надо было знать и слышать обо всём. Человеком он был начитанным, а что касается воровской карьеры. То в этом плане он скорее был просто интеллигентом среди воров, и вряд ли бы пошл на те низкие поступки в виде мародёрства, предпочитая редко, но зато срывать гигантские куши. Впрочем, это не мешало мнению окружающих, которое окрестило Феликса как доброго, отзывчивого и тихого молодого человека с задатками старого аристократа. Жил тихо, неприметно, однако в этом плане он чем-то напоминал Нерста: за безобидными внешними данными крылся характер опасного и коварного человека, не боявшегося влипнуть во всякие опасности и аферы. Достаточно сказать, что Феликсу всегда удавалась выигрывать там, где всё решалось одним лишь везением. Он мог не задумываясь срывать большие деньги, удачно делая ставки на выигрыши, и ни разу в жизни не ошибался в этом. В любой азартной игре он был профессионалом. И помимо магазина, который содержал на личные деньги, он так же посвящал время (особенно по ночам) именно хождениям по всяким азартным играм, где мог до второго часу ночи нещадно рубиться в шахматы, бильярд, карты. А ещё много читал по политике – недаром так ожесточённо готов был вступить в споры с Гаем, причём эти знания не ограничивалась простыми газетами. Никто, как он, не знал экономического развития любой страны, он с точностью мог воспроизвести статистику любого государства, и это давалось ему особо легко и непринуждённо. Числа в его голове укладывались просто прекрасно, поэтому в этом плане он был просто незаменим для Вингерфельдта и его компании. Вдруг дверь со скрипом отворилась, Феликс медленно повернул голову, оторвался от газеты и взглянул по направлению шума вправо. В магазин ввалился весёлый Гай, подняв вихрь воздуха, подбежал к стулу, на котором сидел его друг, поманил рукой Николаса и занял выжидательную позицию. - Ну, и чего ты решил меня навестить? Не уж-то, ещё подобные часы Вингерфельдту сломал? Увы, не успею ещё раз работать в авральном режиме. И не проси. - Да какие часы! – махнул рукой Гай. - Мы по делу, - улыбнулся таинственно Николас, обозревая всю площадь магазина, обставленную со вкусом, и явно должную заинтересовать покупателей. – Как насчёт прогулки по городу? - С посещением местного игорного заведения? – усмехнулся Гай, пожирая глазами Феликса. - Господи, Гай, куда ты впутал этого молодого человека?! Уж ладно мы с тобой, грешники великие, но он. Ты меня иногда поражаешь. И неужели ты так удачно промыл ему мозги, что он согласился?! - Да, всё именно так. Я просто хочу научить его играть в бильярд. Разве это плохая цель, и она не подлежит исполнению? А у тебя же есть связи, и не отнекивайся. Ответственность поделим пополам. - Это нескромный намёк на то, что ты не согласен отсиживать свой срок один? – усмехнулся Феликс, после чего поднялся из-за стола, достал табличку «закрыто» и ключ от магазина. Он взглянул на Николаса. – Пока я буду собираться, пожалуйста, разберитесь с окнами. Прикройте их, чтобы никакая собака не подсматривала за моими часами без оплаты просмотра! Когда с магазином было покончено, все трое вышли на улицу. Особенно выделялся Феликс в своём поразительно интеллигентном пальто – на улице уже скоро осень кончится, поэтому чтобы не замёрзнуть, приходилось кутаться. Бодро и достаточно весело они шагали по площади, обсуждая всё на свете, пока Гая кто-то за язык не дёрнул. И он поспешил обратиться к Николасу: - Ты мне честно скажи, не уж-то ты всё успеваешь с учёбой и работой? И как отношения с Новаком? На оценках ли не сказывается? - Разве за плохую учёбу способны отчислить из компании? – поинтересовался Николас. – Пока всё нормально. Жить можно, так или иначе. - Достаточно того, что дядя Алекс и так служит утешительным примером для двоечников всего мира! – Гай развёл руками, заехав по лбу Феликса, который в свою очередь машинально подсёк под ноги своего друга и подхватил его в полёте. - А я вот другого не понимаю, – честно признался Феликс, ставя на ноги своего друга Гезенфорда. – Раз уж мы тут все свои, все о делах компании ведаем, то позволь задать тебе лишь один вопрос – чем занимается вся эта команда, набранная дядей Алексом в данный момент? На мой взгляд, там есть много бездействующих людей. - Там нет бездействующих людей, - возразил Гай. – Ума Вингерфельдта вполне хватит на то, чтобы никто и ни при каких условиях не страдал бездельем. Сейчас он всех прижучил к своему проекту, так что все – от Надькевича до старины Нерста, все они сидят и трудятся во благо людей. Не надо тут рассказывать, что в компании дяди Алекса всё так печально. Этот домашний коллектив вполне жизнеспособный и прекрасный для работы, что и подтверждается многими годами упорного труда. Николас слушал особо внимательно их обоих. Успевая смотреть по сторонам, он отмечал про себя узкие пражские улицы, их дома. Невольно он остановился на полпути и взглянул на эмоционального Гая, который что-то начинал увлечённо рассказывать своему другу, идущему рядом, и кивающему подобно китайскому болванчику. - А у меня такой вопрос, - вставил своё слово Николас, дождавшись, пока остальным будет сказать нечего. – За что ты так оберегаешь Надькевича? Гай удивлённо приподнял брови, не ожидая подобного вопроса. Однако ответа не лишил он Николаса: раз спрашивают, значит надо отвечать. - Ну что тут сказать, - пожал плечами Гай, и мгновенно из вора превратился в обычного, полного заботами человека, которым по сути дела и являлся в большее время в своей жизни. – Надькевич просто ужасно жалостливый человек. Мне жалко этого парнишку. Вокруг него создан собственный маленький мирок, сам по себе он одинокий и печальный. Почему он такой ершистый? Всё по тому же – от малого общения. Дядя Алекс тоже заметил в нём это качество. Которое напомнило ему о самом себе. Вот для чего он взял его к себе в команду. В любом случае, из этого химика-самоучки может получиться довольно толковый работник, просто он ещё об этом не знает. Надькевича у нас любят все в команде… - Особенно Гай! – вставил свой рупь двадцать пять Феликс, любивший подобными краткими фразами показывать свою позицию и отношение к той или иной теме разговора. - Ну, естественно, - улыбнулся он сам, строя из себя невинную овечку, и не отрицая ничего… Они прошли дальше, осматривая всю Золотую Прагу по сторонам. Эти маленькие уютные домики особо привлекали внимание Николаса, имевшего обыкновение обозревать всё необычное и интересное со всех сторон. Они свернули в какой-то переулок, улицы стали ужасно узкими, но наверняка подобному заведению, в которое они направлялись, не положено быть в центре города, открытым для всех желающих и не желающих. Постоянно куда-то сворачивали, то и дело толкая Николаса при каждом повороте, так что когда они пришли, у того распухло плечо от боли. - И последний поворот! – провозгласил радостно Гай, и они осторожно вошли на следующую улочку, оказавшись перед высоким, построенном в готическом стиле зданием. На улице было полностью безлюдно. Дом был сам по себе тёмный, пасмурных тонов, что не вселяло радости в души и сердца всех троих. Феликс, видя, что Николас отчаянно пытается найти вход в здание, оттолкнул его в сторону, открыл небольшую железную дверь, и они оказались в широком помещении, полном людей. На них никто не обратил внимания, и вся эта троица прошествовала вперёд, огибая некоторых попадавшихся на пути людей. - Нам прямо, - как гид, произнёс Гай, успев одновременно с кем-то раскланяться, сняв свою кепку. Феликс о чём-то заговорил с одним из статных господинов, а затем все трое вошли в небольшое помещение с открытой дверью. Оно было слегка затемнено, причём эта тьма так больно ударила в глаза после яркого света в прихожей, что у Николаса разболелись глаза, и он сначала вообще ничего не видел дальше собственного носа. Потом глаза стали привыкать к этой чарующей обстановке. В помещении находилось совсем немного людей – помимо себя, Гая, и Феликса серб насчитал ещё порядком десятерых человек, половина из которых наверняка относились к руководящему звену этого игорного заведения. Все трое не обращали внимания на людей, разбросанных в различных углах комнаты, двигаясь предпочтительно прямо, и плывя по доскам, словно призраки. В дальнем углу помещения тускло светила масляная лампа, оставляющая золотые отблески на казавшихся чёрных стенах. Едва все трое подошли туда, лампа загорелась вдруг ярче, осветив разом половину помещения. Николас смог разглядеть стоящий тут же бильярдный стол, к которому они и направлялись. Серб поднял глаза вверх, ища глазами того, кто сделал освещение мощнее и увидел коренастого господина с каменным лицом. Феликс во мгновение ока оказался рядом с ним и слабо улыбнулся. - Ах, здорово, Альбрехт! – Он пожал руку каменному господину, извлекая из кармана монеты. Потрясши их в руке, он просунул их стоящему неподвижно мужчине и ловко пересыпал их к нему в ладонь, после чего продолжил разговор. – Здесь двадцать дукатов с точностью до последнего геллера, как ты и просил. Если ты не веришь мне, можешь их пересчитать. Я ручаюсь за свою честность! В это время Гай стал кружить, подобно ястребу возле стола, с трогательностью провёл по покрытию рукой и вздохнул. Затем оба достали длинные кии, и с выжиданием взглянули на серба. На миг в помещении воцарилась грядущая тьма – масляная лампа слегка потухла, потом вновь разгорелась, потрескивая и шипя, словно тающая сальная свеча. Феликс аккуратно подошёл к столу и расставил шары по своим местам, как гласили правила одной из старых английских игр – снукера, довольно популярной на родине Гая. Расположив шары, как надо, он отдал свой кий Николасу и довольный отошёл в тень, куда не попадал луч масляной лампы. Гезенфорд уже выбирал шар для забивания, а Феликс поспешил обратиться к Николасу, краем глаза следя за всеми новаторскими действиями своего лучшего друга: - Сразу хочу предупредить, чтобы потом вопросов не возникало, - это довольно-таки тайное общество. Так что простому смертному сюда не попасть – да простым гражданам здесь бывать и не надо, да и держится всё это заведение на одном честном слове. В нашей компании все играют в бильярд. Некоторые из наших, например, прекрасно справляются и с другими производными от него играми. - Все, - мягко добавил Гай, улыбнувшись. – Это я, Феликс, и Нерст. Мы почти профессионалы в этой игре, да и не только в этой, и давние посетители этого прекрасного тихого здания, о котором не догадывается полиция уже много-много лет. - Да, так что ты учти, дружок, что это никак не должно отразиться на Университете – хватает и так последних событий! Так уж и быть. Мы обучим тебя исключительно за свой счёт, но мы тебя предупредили, значит, за дальнейшие твои действия с нас ответственность снимается. - Какие тут могут быт проблемы – мы же сейчас не на деньги играем, - сверкнули на свету глаза Николаса. – Если вся проблема заключается в том, чтобы никто не узнал об этом помещении, и что надо держать язык за зубами – так вопрос снимается. - Смотри! – пригрозил пальцем Гай. – Я тебя предупредил. А дальше, как знаешь. У каждого своя дорога в этой жизни. И пересечься не могут ни одни пути. Сказав эти слова, он вновь подошёл к столу, после чего выбрал удачный для себя шар и прищурился. Высчитав в уме его траекторию, он обошёл стол и наточил мелом кий для удара. Затем прицелился, замахиваясь для удара, и через несколько секунд несильно ударил по белому шару, который в свою очередь совершил интересную траекторию, пройдя через полстола, коснулся красного шара, тот подтолкнул ещё один, который и свалился в лузу, некоторое время вися на волоске, пока наконец не лишился точки опоры. Это произвело впечатление на стоящего тут же рядом Николаса. Очередь дошла и до серба, которого Гай с хотой стал обучать своей любимой игре. Шары покатились интенсивнее по столу, подбадриваемые одобрительными и неодобрительными возгласами Гая, который смело комментировал весь момент игры. Так же валлиец поспешил отметить, смотря на серба довольным взглядом, что у него есть все задатки профессионала этого дела. Высокий рост, сноровка, просчёты в уме, - то что и требуется для этой игры. Во время забивания шаров в лузы приходило какое-то душевное спокойствие, которого, например, не хватало в обычное время. Для этого и стоял бильярдный стол у Гая в его кабинете – он помогал уйти от нервных перетрясок, и забыть полностью всю эту мрачную действительность. Пусть и приходилось иногда играть самому с собой. Однако это не убавляло результативности, что высоко ценилась в обществе. Вот и здесь оба так сосредоточённо смотрели на столы, что забыли уже обо всём на свете, смотря только на шары и на лузы. Оба были сильно увлечены этой игрой, что ни на шаг не отходили от стола, прохаживаясь взад – вперёд, и тем самым нарезав уже не один километр вокруг стола. А игра была действительно захватывающей, особенно после объяснений несложных правил, и поэтому она быстро увлекла серба своей лёгкостью и интересом. Странно, что раньше он к подобному рода играм относился более скептически, не подозревая о том, что они могут быть такими же интересными и увлекательными. Понимал это и стоящий рядом Гай. Оба позабыли уже обо всём на свете, и порой даже забыли о треске масляной лампе, о течении времени, видя лишь стол и шары. Они разом отвлеклись от серых будней и унеслись прочь… Домой они вернулись поздно ночью, всё ещё находясь под впечатлением от игры. Николас всё это время размышляло чём-то своём. Даже не подозревая, что именно с этого дня жизнь поменялось на корню, и причём не в лучшую сторону. Но время стремительно неслось вперёд, оно бежало, текло, дни сменялись ночами, солнце продолжало светить всё бледнее и меньше, но оставляя багровые отблески на домах, деревьях, и всём, что попадалось под его лучи, и всё же даже оно продолжало светить так же, по-прежнему, не меняясь из года в год. И лишь однажды, гуляя по парку вместе со своим другом-однокурсником Сцигетти, он невольно воскликнул, глядя на картину пламенного заката: - Я так и не могу понять одного, - произнёс Николас, озарённый какой-то новой идеей, и долгое время молчавший обо всём на свете, что приходило в его пытливый ум, - если всё же существует Высшая Сила, то почему солнце одинаково светит как для добрых, так и для злых людей? Почему часто ест тот, кто не работает, а тот, кто работает обречён на полунищенское существование? - Справедливость – понятие несправедливое, - отвечал Сцигетти, пропуская остальную часть вопросов мимо ушей, и тем самым прекращая разговор… Николас был всё более тих и нелюдим, за что был прозван «волком-одиночкой» в обществе. Он не любил весёлых и больших компаний, чувствуя всегда там себя скованно, и стремился как можно скорее улизнуть из подобного общества. Он не понимал радость принадлежать к толпе, не любил принадлежать этому животному существованию в стаде, которое лишено своего мнения и подвластно лишь мнению большинства, которое обычно представлял один человек. Неумолимы были законы капиталистического мира, и он прекрасно это понимал. В нынешнем обществе самым главным были деньги, достижению которых люди придавали наивысший смысл жизни, не брезгуя никакими путями к достижению своей цели. За всё его время пребывание у него были лишь два близких человека, с которыми он не боялся делиться своими взглядами и убеждениями – это был простодушный и весёлый итальянец Сцигетти, особо не уделяя внимания учёбе, веря во что-то наивысшее, и Гай Гезенфорд – в котором Николас видел надёжную опору своим дальнейшим планам. Причём влияние последнего было так велико, что подчас настроение всецело зависело от слов, сказанных валлийцем. Вместе с ним они любили рассуждать на различные темы философского характера, подолгу гуляя в парке, порой нарезая в нём не один круг. И если Сцигетти был более безобиден к пониманию многих истин, и порой представлял из себя больше хорошего друга и простого парня, то Гай выделялся своими знаниями и начитанностью, готовый ответить буквально на любой вопрос. Валлиец всегда стремился уйти подальше от мирской суеты. И чем-то в этом плане напоминал Николаса, не боясь отшельнического образа жизни, а наоборот, всецело предаваясь ему. Для этих целей он и держал свой бильярдный столик, помогающий избавиться от нервного напряжения и на миг позабыть тяжёлые призраки настоящего, подумать о чём-то светлом, хорошем. Он так же никогда не стремился к общественной жизни, живя тихо и незаметно. Когда он разговаривал с Николасом – в его голосе звучала неприкрытая обида, причиной которой Николас назвал не что иначе, как белую зависть. Тогда и он смог частично понять душу одинокого служащего компании. Особо никого Гай в друзьях не держал, хотя и легко мог общаться с любым человеком в виду своих широких познаний. И всё это шло от изувеченной жизни. Его отвергло общество, и он не стремился пойти против его мнения, выбрав свой путь, который видел гораздо выше путей других людей и их предрассудков. Да, он завидовал Николасу, и особо не старался этого скрывать. Гай ничего огромного не добился в жизни, и вся его карьера могла в любой момент развалиться, подобно карточному домику, не смотря на все его умения и многочисленные таланты. Знания не пробили ему дорогу вперёд, и он просто жил, медленно хирея в этом обществе. Слава? Но это слава метеора, и если сейчас его имя мелькает в газетах, то по прошествии времени о нём забудут все, и уже никто не вспомнит несчастного парня из Уэльса, умиравшего от голода в холодных трущобах великой страны… Сам же Николас уловил в этом союзе не только приятного собеседника, но и будущего делового партнёра, к мнению которого стоило прислушаться, а вот сам Гай в душе прекрасно понимал, что этот серб для него не просто ходячий мешок с деньгами, но и просто отдушина, и повод отвлечься от бедствий, которых на его время хватало с лихвой. Однажды они всё так же гуляли по парку вместе с собакой Гая, оба о чём-то размышляли. Любуясь на красоту вокруг, как Николас решил завести разговор на ту же самую тему, что и пытался со Сцигетти. - Понимаешь ли, - немного подумав, ответил Гай, почёсывая собаке за ухом и присев на колени, тем самым отвернувшись от Николаса. Он запустил руку в шерсть своего любимца, и она буквально потонула там, - всё не так просто. Это называется Нравственным чувством. Способностью отличить добро ото зла, и этим качеством обладает лишь человеком. Оно и является причиной всех наших сомнений и предрассудков. Он всё ещё сидел спиной к собеседнику, затем поднялся с колен и выразительно взглянул вперёд. Гай был не из таких, кто любил по сотне раз изучать знакомое лицо собеседника, объясняя это лишь тем, что лицо почти не изменится, а вот природа и погода вокруг меняются за доли секунды, и можно пропустить гораздо больше интересного и важного. Серб взглянул несколько свысока на худощавую фигуру своего приятеля, и продолжил разговор довольно задумчивым тоном: - И чем же оно может принести вред людям? - Ах, Николас! Ты ещё не был знаком с обманом и поворотной стороной общества. Весь этот маскарад создан лишь для того, чтобы скрыть своё истинное лицо. Все люди в этом хороводе только и делают, что уничтожают друг друга, хотя бы взглядами. Внешне всё кажется безалаберным, в то время как на самом деле здесь таится наивысшее зло света. И всё из-за Нравственного Чувства. - Ты считаешь, что все мы лишь жалкие, не способные к самосовершенствованию существа? - Нет людей. Есть лишь жалкие букашки, из которых только малая часть смеет называться этим гордым именем. Все мы лишь жалкие песчинки в руках Высшей Силы, и мы никогда не знаем, куда подует ветер, а что-то ещё планируем. Все люди на Земле лишь жалкие подобия совершенства, все мы жалкие, безнравственные полуживые существа. - Значит и я тоже жалкое полуживое безнравственное существо? - И ты, друг, и даже я. Я жалею о том, что не был рождён птицей, этим наивысшим началом в природе. Они не ведают о распрях и пороках. Вполне счастливо, пусть и не осознанно, проживая свою жизнь. Николас на миг умолк и полностью ушёл в себя. Разговор прекратился на полуслове, и из парка они выходили, так не разу и не обмолвившись лишним словом, словно бы дали обет молчания. Они шли не спеша, собака то и дело крутилась у них под ногами, и Николас не удержался от того, чтобы почесать её за ухом и тем самым доставить и себе, и псу удовольствие. Здесь он и возобновил разговор: - Таковы все люди. Лгут, претендуют на добродетели, которых у них в помине нет, и не желают признавать их за высшими животными, которые действительно их имеют. Зверь никогда не будет жестоким. Это прерогатива тех, кто наделен Нравственным чувством. Когда зверь причиняет кому-либо боль, он делает это без умысла, он не творит зла, зло для него попросту не существует. Он никогда не причинит никому боли, чтобы получить от того удовольствия; так поступает только один человек. Человек поступает так, вдохновленный все тем же ублюдочным Нравственным чувством. При помощи этого чувства он отличает хорошее от дурного, а затем решает, как ему поступить. Каков же его выбор? В девяти случаях из десяти он предпочитает поступить дурно. На свете нет места злу; и его не было бы совсем, если бы не Нравственное чувство. Беда в том, что человек нелогичен, он не понимает, что Нравственное чувство позорит его и низводит до уровня самого низшего из одушевленных существ. - Вот ты и ответил на свой вопрос, Николас, - довольно произнёс Гай, сверкнув глазами, после чего снова замолк. Вечером того же дня Николас сел читать одну книгу о Средневековье. В ней рассказывалось о жизни одной из фабрик, где богатые хозяева нанимали себе множество рабочих, и женщин, и детей, и стариков, не отходивших от станов по 14-15 суток в день. Они почти не спали, ничего не ели, а за работу им платили копейки. Люди буквально умирали на работе, тощие, голодные, бессильные. Казалось от них остались лишь глаза. Это была медленная смерть. Яды, вдыхаемые при работе, множество болезней, - всё это косило людей десятками, а то и сотнями тысяч. И никто не помнил о них, не записывал и не знал их имён. Это были мёртвые души… « Не это ли и есть то самое лучшее проявление Нравственного чувства?» - думал Николас, откладывая книгу в сторону. Таков был Человек – относящийся порой к зверям лучше, чем к себе подобным. И в этом его беда… Прошла и эта беседа прочь, отпечатавшись в душе вместе со всеми вытекающими из неё последствиями. И продолжилась простая, житейская жизнь в небольшой квартире служащего огромной компании, переживающей далеко не лучшие времена. Утром куда-то стало пропадать хорошее настроение, и даже Гай не в силах был что-то сделать, теряя свой нескончаемый оптимизм. Как будто в жизни было потеряно важное, имеющее смысл. Тем не менее оба всё списывали на погоду, тем самым разом решив все проблемы и продолжая заниматься своими делами, думая что так кризис пройдёт лучше, чем в него вмешиваться, или хуже того, паниковать. И в этом оба оказались правы. Гай всегда был излишне придирчив ко всем мелочам. На них он в первую очередь и обращал внимание, пользуясь своей феноменальной памятью в личных целях. Он давно стал замечать, что в неизвестном направлении стали сначала пропадать крохи со стола, потом отдельные куски хлеба, которые, как он помнил, до этого всегда лежали на своём законном месте. В нём проснулся дух сыщика, и он решил разгадать это ужасное преступление, внимательно следя за всем в доме. Гай давно заподозрил в этом нехитром деле Николаса – благо свалить больше было не на кого, разве что на домовёнка Кузю, существование которого так и не было никем доказано. В один прекрасный день он нашёл ключ к разгадке. Гай проснулся от едва заметного шума на кухне. Поняв, что здесь зарыта вся собака, он осторожно оделся и пошёл в кухню, боясь спугнуть кого-то, кто издавал эти звуки. Шум доносился за занавеской, где было открыто окно для проветривания. Громадная тень явно виднелась за шторкой, но она не испугала Гая, который как и должен был матёрый вор, осторожно подкрался к ней. Звуки были какие-то странные, чем-то напоминающие птицу, но имеющие и какое-то особое звучание. Оказавшись у шторки, он понял, что наступил момент истины. Гай решительным жестом распахнул занавеску, тут же перед глазами пронеслась белая пелена, раздался хлопот крыльев, его обдало множеством белых перьев, кто-то задел его крыльями, лапами… Гезенфорд так же стремительно ринулся обратно, прикрываясь руками от неведомых врагов, но спасаться было уже не от кого – голуби улетели, оставив на подоконнике солидный ворох перьев самых различных расцветок. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 15 мая 2011 Поделиться Опубликовано: 15 мая 2011 Ариадна Уффф... Наконец-то заставил себя прочитать столько! Постоянно оставлял открытым в браузере, но откладывал... В одинадцатой главе напрашивается пропуск строки или что-то подобное - минут пять осознавал каким образом Надькевич трансформировался в Феликса, пока не дошло что там разрыв повествования. В промежутках ещё какие-то мелкие обороты были странными, но в целом всё очень увлекательно. Надеюсь скоро появятся гениальные изобретения коварного серба и веские доказательства существования домовёнка Кузи, который на самом деле стоит за всеми таинственными событиями и конкурирующими фирмами. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 17 мая 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 17 мая 2011 Уффф... Наконец-то заставил себя прочитать столько! Постоянно оставлял открытым в браузере, но откладывал... Что поделать, если кратко писать я не умею.) Моё мини - сочинение занимает страницу. Оно того стоило В одинадцатой главе напрашивается пропуск строки или что-то подобное - минут пять осознавал каким образом Надькевич трансформировался в Феликса, пока не дошло что там разрыв повествования. Наверное, я что-то перемудрила, когда писала, на вордовском листе получается так, что никак собственно не отделишь эти два момента. Забыла, когда сюда переводила. В промежутках ещё какие-то мелкие обороты были странными, но в целом всё очень увлекательно. Да-да, не без них. Сначала завершу книгу, а потом и править буду - самой, когда перечитывала, попадались. Спасибо. Надеюсь скоро появятся гениальные изобретения коварного серба Время покажет... По крайней мере интересных сюжетных линий я приплету много, и их все увеличивается с моментом нарастания материала. И фантазии. П.с. Да, главный герой - это Кузя, и он ещё всем покажет! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 24 мая 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 24 мая 2011 Глава тринадцатая Авас Бекинг задумчиво сидел у чёрного входа в компанию, подложив руки под подбородок так, что с него можно было писать картину. Он вызывающе смотрел вперёд, не замечая ничего вокруг. Что его не интересовало. Услышав чьи-то шаги, он даже не обратил на них внимания, сочтя это излишним. Он был высокого роста, с мощными руками, которые у него были подобно клещам, в какое-то время ему даже не было равных в борьбе и подобным рода развлечениям, где надо было проявлять силу. Он был на голову выше большинства людей, попадавшихся ему, а в силе, дарованной ему от природы, ему просто не было равных. Однако сам по себе Авас был простодушен, и порой даже мухи не мог обидеть. С детства его приучали к тяжёлой работе, и это оставило свой отпечаток не только на теле, но и в душе, такой же простой и бесхитростной. Он так же не имел образования, как например и тот же Александр Вингерфельдт. Однако способностей в механике ему было не отбавлять – дядя Алекс всегда держал его на подхвате, принося свои готовые чертежи ему, зная, что он сможет справиться прекрасно с конструированием того или иного изобретения, в то время как сам босс мог занять себя чем-то другим, не менее важным. Чуть поодаль, так же расположившись на ступенях, сидел человек, бывший полной противоположностью Бекингу. Бари не обладал большой физической силой, был довольно неловок и неповоротлив в движениях, да ещё и похрамывал на правую ногу. Большую часть времени он любил молчать, лишь иногда выражая словами то, что у любого другого человека ушло на часы беседы. Он был краток, обходясь лишь меткими, но короткими выражениями, зато скор на дело. Внешность у него была неказистая, как и одежда, далеко не первого года ношения. В некоторых местах она была изорвана, испачкана, и скорее Бариджальд напоминал собой рабочего с какого-нибудь предприятия, чем работника в престижной электротехнической компании. Он так же стремился сторониться людей, словно бы их боялся. Однако с Бекингом его что-то роднило, и он часто увивался вокруг него, то то-то рассказывая, то просто сидя рядом с ним. И сам Авас не был против такого соседства двух противоположностей, сам чувствуя какое-то влияние маленького кроткого человечка. Авас Бекинг задумчиво провёл рукой по лицу, словно бы оно изменялось каждый день, и не найдя на нём ничего нового, с сочувствием взглянул на своего коллегу в изорванной одежде: - Мне искренне жаль. Неужели всё настолько печально? - Да, - кивнул рассеяно головой Бари, больше съежившись от холода, так как его одежда пропускала ветер. - Каков твой долг, товарищ? - 13 000 чешских крон, - ещё больше дрогнул голос голландского рабочего. Авас опустил голову вниз, явно опечаленный случившимся, и просто не зная, что можно посоветовать человеку в подобной ситуации. Бариджальд, едва приехал в Австро-Венгрию, не смотря на все свои умения и таланты, был всё же лишён всего. Ему казалось, что именно здесь вся жизнь наладится, и пойдёт так, как надо, но произошло то, чего он никак не мог предвидеть. В один прекрасный день всё погорело синим пламенем. Дом, который достался ему от родственника, сгорел, его гнали отовсюду, а самые близкие и родные люди лишили его последнего места пребывания, буквально выгнав его на улицу. Он так и ходил, скитаясь из одного дома в другой, со своей маленькой дорожной сумкой, в которой было только самое необходимое – еда и одежда, да несколько документов. Он давно погряз в долгах, не в силах справиться с ними. Вингерфельдт искренне сочувствовал ему, и хотя и давал деньги, их всё равно не хватало и они таяли на глазах. Своей правой руке Альберту Нерсту он как-то с грустью признался: «Таков удел каждого человека на этой планете: кто-то вообще не трудится и добивается блестящих успехов, а кого-то не смотря ни на что, жизнь избивает безжалостно и беспощадно. И изменить что-то здесь нельзя – всё это было уже запланировано кем-то там наверху». - И куда ты пойдёшь теперь, раз тебя изгоняют с твоего места временного жительства? - Я не знаю. Просто не знаю, - он опустил голову, чтобы никто не видел его выражения лица, на котором было написано всё то, что он когда-либо думал или делал. - Что тут не знать, - искренне возмутился Авас. – Я пока ещё не такой бессердечный и бесчувственный человек, чтобы доставить боль своими расспросами и ничего не предложить! Если тебе негде жить, это не значит, что мне плевать на тебя! В конце-концов, разве ты сам будешь против того. Если я приглашу тебя в свою квартиру? - Спасибо, это было бы просто замечательно, но… - его голос таинственно осёкся на полуслове. – Я не знаю, справлюсь ли я ещё и с этим долгом. Пожалуй, я переночую у тебя эту ночь. - Что значит «переночую»?! Человек, которому каждый день элементарно поесть негде, ещё будет спорить со мной насчёт того, что, дескать, у него всё есть и моя предусмотрительность есть лишь жалкий мираж? И не думай. Я вижу, что ты всем сердцем желаешь именно этого, однако стесняешься своих мыслей. Почему? Потому что ты, Бари, уже не доверяешь людям. Голландец качнул в такт головой, ещё более углубившись в себя и подтвердив высказанную мысль своего коллеги одним-единственным предложением: - Не доверяю… - Не хорошо это, - вздохнул Бекинг, но больше добавлять ничего не решился из-за искренних побуждений своей простой души. Они ещё так просидели некоторое время молча, не решаясь продолжить разговор, пока наконец другое событие не отвлекло их от своих радостных мыслей не в лучшую сторону. Не спеша приближался Витус, коротышка со злобным выражением лица и важной, как у петуха, походкой. Пока он шёл, Бекинг и Бариджальд ещё успели обменяться парой фраз: - Так я не слышал, ты переедешь ко мне жить или же решишься спать в трущобах? - Перееду, - неопределённо ответил голландец, и разговор был закрыт до лучших времён. Витус никуда словно и не торопясь, походкой бывалого работника, всё знающего и всё ведающего направился прямо к ним, насвистывая первую пришедшую на ум мелодию. Он взглянул с пренебрежением на сидящего на ступенях Бари, и по его меняющемуся выражению лица было понятно всё его отношение к этому обездоленному судьбой человеку. Он с язвой подметил Авасу Бекингу: - Мне кажется, можно было найти работника и получше, не позорящего всю нашу компанию своей одеждой и выходками! Я конечно понимаю, что сейчас установилась такая мода на рваные тряпки, но это уже слишком! Бедный Бари молчал как убитый, думая о своей судьбе. За него решился вступиться Бекинг, одной-единственной фразой прервавший весь дальнейший разговор, и тем самым завершив начинающуюся ссору между работниками предприятия: - Витус, я бы посмотрел на тебя, попади в такую жизненную ситуацию. А как там у тебя продвигается работа? Я слышал, дядя Алекс перебросил тебе пару новых заказов… - Да так, - увильнул от разговора Витус, словно бы ему была крайне неприятна эта тема разговора, что и являлось таковым на самом деле. – Потихоньку всё продвигается. - Посмотрим, - хитро улыбнулся Авас, - когда зарплату выдавать будут. Витус окончательно замолк, готовый провалиться сейчас хоть сквозь землю от стыда. Всё же работник из него был не такой уж и толковый. Впрочем, Вингерфельдт неоднократно хотел приставить его к какому-нибудь другому делу, но пока всё безуспешно – дела занимали всё остальное время, и подумать о благоустройстве своих работников он просто не успевал. В общем-то, на одних соплях и выдуманном важном имени всё и держалось – впрочем, не грех сказать, как и повсюду. Однако вместо того, чтобы устыдиться своего незнания, Витус обожал поносить других, выискивать их недостатки, и подмечать их меткими и остроумными фразами. Один раз его язык обогнал все ожидания, и пошёл против Альберта Нерста, за что и поплатился. Тот особо церемониться не стал, и хорошенько дал ему подзатыльника, что Витус ещё некоторое время шарахался в разные стороны при виде могучей фигуры Академика. А ещё он в душе побаивался Надькевича, ибо живой ум последнего способен был превратить хоть осколок льда в золото, было время и желание. Правда, последнего побаивались почти все в компании, ибо он был оруженосцем гая. Того самого Гая, держащего нитки связей и управления в своих худых, но решительных руках, и который смело раскручивал всю эту канитель заодно с Александром Вингерфельдтом. Правда, Нерст всё же в один прекрасный день очень метко выразился по поводу Витуса, признавшись всё понимающему Гаю: « Вот заведётся какая-нибудь гнида в обществе, и все старания остальных людей могут быть равны нулю!» Знал ли сам Витус о том, что о нём говорят в подобных застенках внутри компании? Знал конечно, оттого и кичился ещё больше, в душе ненавидя всех и вся, считая себя истинным идеалом красоты, ума и прочих каких-то там качеств. Правда, на землю его периодически опускали, и причём ещё ни разу не терпели в подобном предприятии поражения. И вот теперь этот Витус стоит здесь, перед чёрным входом с насмешкой смотря на Аваса и его верного друга, этого Бариджальда. Бекинг – такая личность – против него не пойдёшь, да ещё и слух внутри компании ходил, что он некогда боксом занимался, и действительно, руки у него были словно клещи. А этот голландец – мерзкое существо на свете, как паразит, от него толку мало, он хромой, не имеет жилья, погряз в долгах, да чего там говорить – ему-то и одежду нормальную не на что и негде достать! И где только дядя Алекс находит таких омерзительных для работы людей? Видно, выбора не было большого, что взяли именно этот отброс общества в компанию. - А чего мы здесь, собственно стоим? – вдруг опомнился Витус. - Это ты стоишь, а мы сидим, - вздохнул Авас Бекинг. – Мы готовимся к трудному рабочему дню. Мы-то, в отличие от тебя, пришли сюда работать. - Вряд ли сидя можно починить двигатель… - Откуда ты знаешь? Ты пробовал? То-то и оно. Бекинг широко улыбнулся, во весь рот, и в этот же миг увидел ещё одну приближающуюся фигуру человека. Нетрудно было догадаться, кто это был. Довольно простой стиль одежды, но подходящий для работы, быстрая походка, и этот взгляд, идущий куда-то сквозь людей. Если бы этому человеку суждено было бы ещё на кого-то наткнуться, он бы его естественно, не заметил бы, так как был слишком уж погружён в себя и свои любопытные размышления. Вот он оказался недалеко от них, оторвался от раздумий, и, увидев столпотворение у чёрного входа, тоже подошёл туда. - А, это ты, Николас! – кивнул головой Авас Бекинг, после чего поднялся с насиженного места и дружелюбно пожал руку студенту. – Наша будущая опора и надёжность? - Ну, насчёт опоры я не знаю, - поднял брови вверх Николас, смущённо улыбаясь. – А вот то, что надёжность, этого я отрицать не буду, а наоборот, выбиваться из сил, доказывая это утверждение. Он пожал руку Бари, с сочувствием взглянув на работника. Впрочем, голландец стал вызывать у него жалость сразу после их первой встречи своим несчастным видом. И вероятно, не менее такой же несчастной судьбой. Николас взглянул искоса на Витуса, но протянул ему руку по-джентльменски, в конце-концов, чисто из мотивов вежливости. Однако Витус этого не заценил, с брезгливостью убрал свою руку, словно бы Николас был прокаженный, и с такой же непрекрытой ненавистью заключил: - Я не хочу здороваться с человеком, который здесь явно лишний и зачислен по блату в наше заведение. Я не хочу заразиться подобной болезнью лени и слабоумия, как у него. - Ах, мне бы такую лень и слабоумие, - улыбнулся Бариджальд, и Витус побагровел от злости. Больше не нашлось других слов для разговора, поэтому все они несколько секунд просто пытались собраться с мыслями. Первым голос подал Авас Бекинг, поднявшись со ступеней: - Ну что мы тут, сидим, господа? Я думаю, работы не появиться от затёкших ног. Я прав, господа? В здании на удивление оказалось тихо. Людей не было вообще – словно бы все вымерли. Затем показалась чья-то фигура возле одной из дверей кабинета, но и она вскоре исчезла за поворотом. Здесь зато, было теплее, чем на улице. Но и не свежо, как там. Вдруг, словно кто-то услышал это утверждение Николаса, кто-то пронёсся по лестнице, срывая с её ступеней пыль. Воздух быстро закружился, отчётливо были слышны каблуки ботинок, словно кто-то куда-то торопился. Звук нарастал и приближался. Навстречу инженерам выскочил проныра Надькевич, красный от бега, запыхаясь, он смог лишь крикнуть: - Дядя Алекс нашёл вам работу! Срочно! Срочно! Срочно! К нему в кабинет… Мориц остановился на несколько минут, чтобы перевести дух, а затем рванул такой же скоростью обратно и вновь исчез за поворотом. Когда вся небольшая компания направилась туда, куда их послал Надькевич, и они подошли к лестнице, то смогли увидеть спускающегося Вингерфельдта. Тот в свою очередь с неодобрением взглянул на Морица и процедил: - Я понимаю, что послание срочное. Но это не повод отдавливать мне ноги! - Простите… - смущённо опустил глаза в пол телеграфист. Вингерфельдт только рукой махнул, видя, что и без этого от парнишки толку будет мало: - Иди уж, работай. Хватит время терять на пустые беседы… В своём нынешнем облике учёный произвёл удивительное впечатление на Николаса. В последний раз тот его видел, как могущественного магната, возвышающегося над остальными, а в данный момент перед это был обычный человек со всклоченными волосами, прожженном кислотами халате и нервным напряжением на лице. Лишь одни глаза хитро глядели из-под густых бровей. Он, чародей с Харватова, ловко достал из кармана какую-то бумагу и обрадовано произнёс своим хриплым голосом, подорванном вероятно, на работе: - У нас есть очень крупное дело. И я бы хотел всех вас в нём задействовать, заодно проверить липовые мои подчинённые, или нет. Сейчас часть из вас (а именно, все за исключением Бекинга), отправятся в срочном порядке к пристани. Да-да, именно туда. По прибытии я довершу свои мысли до конца, господа. Пока «избранные» выходили из помещения, из-за угла появилась вездесущая фигура Альберта Нерста, имевшего привычку всегда появляться вовремя. Он взглянул на своего босса с некоторым сожалением из-под пенсне, и тихо спросил, удивлённый решением великого изобретателя: - А почему именно Фарейда? Что ему там делать? - Ах, Нерст, Нерст! Мы ведь хотим узнать об этой чёрной лошадке поподробнее, правильно ли я говорю? А кроме как своей работы мы нигде не сможем этого вычислить. Опять же у нас всегда есть. На кого всё свалить. - Ну сваливать-то зачем? – усмехнулся Нерст. – А если он ещё и справиться со своей работой? - Тогда и поговорим, что за глупые вопросы! – нахмурился Вингерфельдт. Так называемый электромобиль, в котором дядя Алекс и вызвался их довести до места пребывания, поручив свою лабораторию целиком в хищные руки Нерста, то и дело скакал по колдобинам и кочкам, чувствуя всем и вся малейший камешек – дороги тогда её в Европе сделаны не были. Однако оптимизма и интереса последующих грядущих событий, ясно понятно, это не убавляло. Скорость была маленькая, впрочем, этот вид индустрии совсем недавно стал приживаться, и по улицам по-прежнему продолжали колесить кареты и лошади. А уж для таких магнатов и тех, у кого денег хватало, был создан электромобиль, ставший символом роскоши на какое-то время. Странно было смотреть на реакцию людей, видевших всемирную знаменитость в таком виде. Однако, сам Вингерфельдт нисколько не унывал, и казалось, о себе, а тем более о мнении окружающих, думал только в самую последнюю очередь, полностью отдавшись достижению своей грандиозной цели. Он резко затормозил, проворно вынырнул из автомобиля, и занял выжидающую позицию для быстрого разговора, всё время езды проведя в молчании – да и перечить с ним вряд ли кто-то бы решился. Таким уж он был грозным. - Слушаем меня внимательно, господа, и мотаем себе на ус, - Вингерфельдт подкрепил свою последнюю фразу делом, выразительно закрутив ус. – Сегодня мы получили важнейший заказ, определяющий, пожалуй, честь самой компании. В общем так, надо с этим разобраться быстро и прибыльно. Корабль «Орегон», принадлежащий судам пароходной компании «Уайт Стар Лайн», должен завтра отплыть в Северную Европу. Как он это сможет сделать – это уже наша проблема. Это уже мы должны создать и доработать . - Причём здесь мы? – удивился недосказанностью Николас. - В корабле проблемы с генератором. Завтра вечером он должен быть на месте. - Но это же невозможно! – воскликнул Витус. – За такой короткий срок найти и устранить неисправность в генераторе. - Всё это замечательно, но тонущий человек всегда спасается за любое средство, лишь бы остаться в живых, даже если бы это была бы бомба, - заметил Николас. - Кроме того, отмена рейса потребовала бы уплаты большой неустойки, так как все билеты уже распроданы, - подмигнул правым глазом дядя Алекс. Значит, решено. Надо предпринимать действия к решению проблемы. Вингерфельдт осторожно отошёл от машины, куда-то направился, где потом и исчез. Через какое-то время он вновь появился, ведя за собой капитана судна. Показав на него рукой, дядя Алекс отошёл назад, кивнул своим механикам, после чего стал заводить электромобиль. Вингерфельдт успел сказать ещё несколько фраз перед отъездом: - У вас своя работа, у меня – своя. И смотрите, не подведите честь компании. Иначе мы лишимся не только нашей лаборатории и здания на Харватова. Николас слегка кивнул головой, после чего стал с неподдельным интересом изучать капитана. Перед ним был рослый, решительный человек с глазами орла. Несколько минут они смотрели друг на друга, после чего капитан перевёл взгляд на стоящего позади, застывшего в наглой позе Витуса и оборванного Бари. - Это все? – спросил он, и после утвердительного кивка Николаса поспешил добавить: - Я думал, в компании такого известного изобретателя работают более интеллигентные люди… Впрочем ладно, идите за мной. - Значит, к завтрашнему вечеру вы должны быть на месте? - спросил Николас, взвешивая время, неожиданно рухнувшее на его плечи. Капитан коротко кивнул, и серб больше ни о чём не спрашивал. Николас был на голову выше капитана, не говоря уж о двух идущих за ним инженеров-электриков. Его фигура явно выделялась на фоне остальных из-за большого роста, однако он уже настолько привык к этому, что не предавал оному какое-либо значение. Они не спеша поднялись на палубу, по которой постоянно сновали туда-сюда люди, и капитан провёл всю компанию к корме судна. - Вы ели сегодня что-нибудь? Я думаю, работа предстоит кропотливая, и на неё понадобится много сил и энергии. - Ну… - немного расплылся в улыбке Николас. – С пяти часов утра кроме бутербродов с масломс я ничего не употреблял в пищу. - Это печально, - вздохнул капитан, продумывая какие-либо идеи в его голове. – Сейчас я вам покажу место поломки, то есть генератор, после чего накормлю. Когда в голове будут бунтовать мысли о еде, будет не до починки двигателя, я думаю. Он быстрее делал, чем говорил. Они спустились ниже по кораблю, после чего капитан указал рукой на перегоревший генератор, с выжиданием глядя на всю троицу. Первым не выдержал Витус, запаниковав сразу же, как увидел, что придётся сделать: - Разве можно за такой короткий срок найти и устранить неисправность?! Скольких бы это денег не стоило. Бари взглянул на него несколько с сочувствием, однако вслух ничего говорить не стал, прекрасно понимая, что на деле будет всё лучше видно, нежели на словах не авторитетного инженера-электрика. Николас окинул взглядом всё место работы, после чего поспешил обратиться к капитану, ещё помня о его предложении накормить досыта будущих работников: - Я так понимаю, вы нас накормите за свой счёт? - Пожалуй, - не решился поднять взгляд от пола капитан, не скрывая, что это последующее действие не доставляет ему никакого удовольствия. – Пусть это будет авансом. Знайте девиз Форда? - «Сначала надо создать условия для работы, а потом уже и саму работу»? – спросил Николас. - Вот именно, - вздохнул капитан, после чего вновь подошёл к лестнице. Как ни странно, первым вслед за ним кинулся Витус, для которого, наверное, вся поездка была лишь способом показать себя и лишний раз вспомнить о своей «значимости», но только не работать. Один лишь Бариджальд остался стоять там, где он стоит. Капитан хмыкнул, после чего спросил голландца в оборванных штанах: - Сударь. Вы решили выделиться? - Я не буду есть. Талант должен ходить голодным. - Твоё право, - не стал уговаривать капитан, втайне радуясь, что всё-таки еды на двух человек будет затрачено меньше, чем на трёх. Так или иначе, Бари остался здесь, кругами обходя генератор, и решив полностью посвятить себя решению поставленной задачи. Николас никуда не торопился, поэтому решил всё же отобедать,- желудок периодически напоминал о себе. Обедали они в небольшой каюте, причём накрытый стол был далёк от изобилия, видно было, что здесь держится строжайшая экономия во всём. Витуса, который как ни странно, сразу вызвал отвращение у капитана, отправили в соседнюю каюту, впрочем, он не был обижен таким невниманием, по-прежнему считая, что он всегда прав и всех лучше всё сделает. За обедом капитан быстро разговорился с Николасом, и к своему удивлению, нашёл в нём вполне приятного собеседника. Впрочем, не грех будет добавить, что именно Николасу капитан как-то сразу больше симпатизировал, остальных двух работников приняв за массовку, чтобы было видно, что в компании служит не один подобный инженер-электрик. Обед прошёл достаточно быстро и закончился на приятной ноте, после чего серб встал из-за стола и направился к своей заветной цели, успев лишь спросить: - Если что-то понадобится для работы, мы получим это? - Получите, если это поможет в достижении заветной цели, - усмехнулся капитан. Лишь одно небольшое происшествие в последствие уронило только что созданный приятным обедом авторитет Николаса. Когда серб поднялся на палубу, он на миг остановился у палубы, наблюдая за трепещущимися волнами за бортом. Именно эта заминка и стоила ему далеко не приятных последствий. На палубе показалась команда матросов, далеко не пребывавшая в прекрасном настроении, в чём Николас в последствие убедился. Сзади серба стали медленно повышаться голоса, слышалась откровенная злоба, ворчание многих людей. Поняв, что может быть уже поздно, Николас обернулся, и хотел было уйти по-тихому вниз, но опоздал, как это и бывает всегда. Серб направился вперёд, но в итоге оказался зажат между двумя группировками – команда разделилась, как это обычно бывает на правых и левых. В воздухе попахивало дракой, а деваться было некуда. Во мгновение ока посыпались со всех сторон удары. А Николас очутился случайно в разгар драки в её центре, между обеими группами. Поэтому приходилось защищаться с двух сторон одновременно, что сначала было крайне проблематично. Серб не имел ни малейшего желания участвовать в потасовке, однако с разбитым носом или сломанной челюстью ему ни в какую не хотелось быть. Приходилось отбиваться от сыплющихся со всех сторон на него ударов. К счастью сыграли тут роль физические данные Николаса. Уже было упомянуто ранее, что в спортивных соревнованиях ему не было равных, и он обладал достаточно высоким ростом. Здесь, например, он был наголову выше самого высокого из матросов. Длиннорукий, физически очень сильный, да ещё и соответствующего роста, он смог обеспечить себе безопасность довольно быстро, вырвавшись из потасовки. На беду, на палубу выскочил капитан. Вид дерущегося инженера из величайшей компании века не произвёл на него должного впечатления, оставив какое-то жгучее отвращение к сербу. Драку он достаточно быстро разнял, взглянул на Николаса, но от комментариев поспешил воздержаться, вложив все свои слова в свой ледяной взгляд, который, пожалуй, был гораздо холоднее льдов Антарктиды, не говоря уже о взгляде Нерста, которым последний славился. Надо было идти работать… Спустившись на нижнюю палубу, Николас уделили некоторое внимание корпевшему у генератора Бариджальду, который за всё время обеда, похоже не вылезал из-под него, возившись в темноте и успев изрядно испачкаться. Одежда клочьями висела на нём, лицо было покрыто пылью, весь он был просто чёрный, и казалось, что от прежнего голландца остались только лишь горящие глаза. Увидев склонившегося над ним Николаса, Бари тяжело вздохнул, что-то покрутил своим инструментом, затем выпрямился, явно недовольный собой. Серб осторожно вручил ему небольшой свёрток, в который старательно запаковал хороший кусок хлеба, искренне жалея несчастного голландца. - Нет, его невозможно починить! Тут придётся долго голову поломать над тем, что с ним можно сделать… Я не справляюсь. Прогоревшее это дело, Николас. Мы роняем в глазах людей авторитет. Дальше-то что? Сзади не спеша подошёл капитан. - Хоть что-то было сделано за этот период? - Кроме того, что я испачкался, ровным счётом ничего. Я не знаю, что просто делать. Это требует больших затрат, срока и денег. Это было просто безумием посылать нас сюда чинить этот чёртов генератор. - Я заплачу, - кивнул головой капитан, внимательно смотря на несчастного рабочего. Николас всё молчал, внимательно следя за всеми движениями голландца, в которых всё больше и больше стало сквозить отчаяние. Нервы потихоньку стали сдавать даже у Бари. Он ещё что-то покрутил несколько минут, потом в бессилии и злости со всей силы уронил свой инструмент на пол, потирая рукой от недовольства лицо, пытаясь успокоить разбушевавшиеся нервы. Николас прекрасно видел, что у Бариджальда уже начинали слезиться глаза от досады. - Может, я попытаюсь? – спросил тихо Николас, зная, что всё равно терять уже нечего. - Давай, - вздохнул Бари и встал на ноги. – Может, у тебя получиться лучше, чем у меня. Успехов! Казалось, что последняя фраза была сказана с сарказмом, но ничего злого Бари по жизни просто не мог совершить, при том он достаточно искренне смотрел на молодого сербского инженера. Николас подошёл к генератору, осмотрел его со всех возможных сторон, присел на корточки, внимательно его изучая. Сзади послышался насмешливый голос Витуса: - Сейчас он в миг расправиться с этой штуковиной. Видите, он уже открыл рот, чтобы произнести волшебные слова для полного ремонта генератора. Николас его, казалось бы, и вовсе не слышал. Он сосредоточенно вглядывался в генератор. На него с каким-то напряжением и надеждой глядели и капитан судна, и даже Бариджальд. Серб провёл рукой по двигателю, затем что-то взвесил в голове и довольно кивнул. Глубокие знания помогли ему быстро установить поломку, и он мгновенно принял единственно верное решение. Николас обернулся к капитану, произнеся лишь одну фразу: - Мне нужна проволока, чтобы обмотать катушку. - Сейчас, - горячо закивал капитан, у которого резко прокатилась волна облегчения. Он бежал окрылённый этим вердиктом серба. Бари посмотрел на Николаса с высочайшим уважением. Через несколько минут прибежал запыхавшийся капитан и довольный, вручил проволоку Николасу. Неисправность генератора состояла в коротком замыкании проводов обмотки. Чтобы устранить её, надо перемотать сгоревшую катушку. Дело это кропотливое, но постараться надо. Николас принялся накручивать на катушку проволоку, пыхтя от напряжения. У него довольно быстро стали уставать руки, но он не подал виду, и продолжал делать свою работу в этой темноте как ни в чём не бывало. Вернее, это была не совсем темнота – помещение тускло освещала керосиновая лампа, но она не позволяла отчётливо видеть предметы – отчего Николас несколько раз запнулся, приходя и уходя с нижней палубы. Видя недостаток в свете, капитан вновь куда-то убежал, вернувшись уже со свечой. Он присел на корточки рядом с Николасом, прекрасно освещая тому поле деятельности. Серб благодарно кивнул и продолжил работу. С балки упала капля воды, попав точно на свечу и потушив пламя. Капитан выругался сквозь зубы, Николас прервал работу. Потом выяснилось, что у капитана не имеется даже спичек с собой, чтобы зажечь вновь свечу. У серба от столь резко потухшего света встали в глазах цветные круги, и несколько секунд он пытался просто привыкнуть к царившей на нижней палубе темноте. - У меня вроде бы, были спички, - Николас порылся по карманам и скоро извлёк искомое, вручив одну-единственную спичку капитану. Тот с опаской взглянул на потолок, чиркнул ей о свой пустой спичечный коробок и поднёс к свече. Освещение вновь появилось, правда, сначала казалось, что оно вот-вот потухнет. Но оно не потухло и сделало правильно. Николас продолжил скрежетать инструментами, восстанавливая прежний приличный вид генератора. Глаза стали уставать. К тому же на палубе было жарко, что серб довольно быстро вспотел. Все смотрели на него, как на диковинное чудо, затаив дыхание и лишь наблюдая за постоянно находившимися в движение руками, которые ни на секунду не прерывались в своей напряжённой и требующей полной отдачи работе. Для полного свершения цели пришлось кряхтеть двадцать часов (!) не вставая с рабочего места, и продолжая обматывать проволокой сгоревшую катушку. С Николаса сошло уже десять потов, лицо было полностью красное – но это было лицо довольного человека, видя, что каждую секунду работы он близок к исполнению своей заветной цели. Видели это и остальные. Казалось, от такого тщательного осмотра, как у капитана, у последнего должна была вытянуться шея не хуже страусиной, однако этого всё же не произошло. Завершив работу, Николас бес сил упал на пол, уже абсолютно не тревожась о том, что он был грязным, а тем более влажным. Несколько секунд он так лежал неподвижно, пытаясь отдышаться, и все трое резко сгрудились над ним, готовые помочь, ежели что. - Жив? – спросил Бари, переводя взгляд на капитана. - Мёртвые не дышат, - скривил губу Витус, с презрением смотря на серба. Николас поднялся на ноги, капитан куда-то убежал, радостно сверкая и забыв уже обо всём на свете. Через несколько минут генератор заработал. Ноги Николаса ужасно затекли за это время, он страшно хотел спать, голова болела от такого перенапряжения. А на душе было радостно. Награда была приличная, и капитан, всё ещё не оправившись от такой радости отсчитал солидную сумму денег сербу, взглянул ему в чёрные глаза, немного поперхнулся, а потом произнёс, вновь смотря на целую пачку некогда своих крон: - Далеко пойдёте, сударь… Как вас? Николас Фарейда? Что за фамилия! Надо будет запомнить её, - он усмехнулся, а потом достал из-под подмышки газету. – Завтра о вас напишут статью на первой полосе газеты. Не забудьте прочитать! Через несколько часов кораблю предстояло отчалить, уже не выплачивая никаких денег пассажирам, полностью готовый к отплытию. Случай этот был одним из первых, начинающим прокладывать путь Николасу в этой тернистой жизненной роще, полной своих терновников, опасностей, крапивы и прочего. В те года многих людей так и именовали – «от крапивного семени» - в основном это относилось к адвокатам, которые, как известно, брались из неоткуда не оканчивая никаких высших учебных заведений, но так же относилось и к любым людям, которые пытаются заработать много денег, так же берясь непонятно откуда. Порой у них это получалось. Людей подобных было очень много, и они скорее напоминали трутней для общества. Однако кому-то что-то удавалось, но народ всё равно из-за большого числа подобных людей именовал их «от крапивного семени», ибо крапива распространяется очень быстро, и имеет много семян. Вероятно, мысли капитана были подобными при виде Николаса, инженера из глубинки, толком не учащегося нигде. Однако, в большей степени это относилось ни к кому иному, как к Витусу. Ибо он был действительным трутнем для компании, а по поводу Николаса Александр Вингерфельдт заметил довольно правдиво и честно: - Вот истинный инженер и изобретатель! И возле него не месту всякому крапивному семени! Однако подобные восторги были редки, и зачастую не возникали из неоткуда. Дядя Алекс с подозрением относился к деятельности своего «приемыша», внимательно и придирчиво изучая любое его нововведение. Особенно он любил подмечать все возможные ошибки ему. Тем не менее все прекрасно видели, что Вингерфельдт оставался вполне доволен этим сокровищем, которое удалось отыскать Гаю Гезенфорду. Вот и в этот раз, долгое время ворча по поводу своих личных неудач, обозлённый на весь свет, он сидел в своей лаборатории, когда сообщили эту прекрасную новость о новом подвиге Николаса. Он выслушал всё молча, ни разу не вставляя ни одного слова. Лишь потом он решил обратиться к Альберту Нерсту: - Ты знаешь, Ал, а этот малый опять сегодня отличился! Нерст обладал пусть и холодной, но бесхитростной душой, чем и пользовался Вингерфельдт, сливая в его душу все свои переживания и радости. После семьи, это был ближайший человек великому изобретателю, который, можно сказать, знал о нём всё чуть ли не в мельчайших подробностях. - И чем на этот раз? – Альберт протёр очередную колбу для опытов. – А как же там Бари? Витус? - Они годятся для массовки, не больше. Меня больше удивил Бариджальд, довольно талантливый человек в нашей банде. Он не смог справиться с моим заданием. Говорят, с поломанным генератором он провозился более часа, и в бессилии отполз, больше не в силах что-либо сделать. Он давно не показывал стоящих результатов. Меня это пугает, Ал. - Ты на что-то намекаешь? А как же Витустот же? По-моему, он больший трутень… - Витус хотя бы оплачивает нам здесь местопребывание. Он талантлив в музыке, даже рисует. Особенно чертежи. Пусть в душе это отвратительный человек. А вот Бари никакой пользы я не вижу. Он просто ходит к нам время препровождать и не более. - Твоё право, - вздохнул Нерст, не решившись что-либо возразить своему боссу. Возле здания компании стоял невысокий человек. Несколько минут назад он вышел, явно раздосадованный всем случившимся. Несколько минут он так постоял, пытаясь успокоиться и пошёл, похрамывая на правую ногу. Его поспешил догнать Николас, остановивший его на полпути. - Бари, постой! Я хотел бы сказать тебе… - Чего? – он горько усмехнулся. – Мне надо ничего говорить. - Это ведь из-за меня, да? Тебе ведь некуда идти! Да постой же, дай мне сказать всего пару слов, иначе потом уже будет слишком поздно… Бари! - Не надо лишних слов. Не надо. Это не твоя вина, не ты заварил эту кашу, не тебе её расхлёбывать. Иди, работай. И забудь об этом случае, великий инженер Николас Фарейда! Он вновь горько усмехнулся своей неудачной шутке и пошёл вперёд, не оглядываясь назад. Николас не стал его останавливать, поняв, что это полностью бесполезное дело. Солнце выглянуло из-за тучи, осветив небольшую фигуру человека, медленно уходящего вдаль. Он был полностью одинок в этом огромном и яростном мире, и никому уже был не нужен. Он был подобно крошечной песчинке, подбрасываемой ветром вверх, полностью одинок в своём несчастии, и наверное, уже никто не мог помочь ему, человеку, потерявшему лицо. Фигура Бари медленно исчезла вдали. Он пришёл в эту жизнь так же незаметно, как и ушёл, и это была жизнь метеора, некогда горевшего и мелькавшего, а теперь оставившего лишь в прошлом какие-то отсветы, рассеивавшиеся в воздухе. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 2 июня 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 2 июня 2011 (изменено) Глава четырнадцатая Мориц Надькевич на цыпочках проходил по коридору, боясь уронить своё драгоценное сокровище. Он оглядывался воровато по сторонам, боясь, как бы его не засекли, а потом шёл вперёд, тщательно выбирая дорогу, чтобы в дальнейшем ни с кем не пересечься. Душа пятнадцатилетнего мальчишки торжествовала, когда он взглянул, как на золото, на то, что нёс в руке. Руки были потными от волнения и радости. Он видел, что ещё немного и всё волнение будет позади. Рука плотно сжимала стеклянную колбу с серной кислотой. Да кто бы ему позволил взять в руки такую опасную и такую притягательную вещь! Да не один нормальный человек не дал бы. Значит надо было взять самому. Мориц специально выждал время, когда никого не будет в лаборатории. Ему это удалось. Да и смену он себе выбрал такую, когда большая часть людей, работающих здесь, была разбросана по самым разным местам, и в здании кроме дяди Алекса практически не было никого. Разве не лакомый ли кусочек для него? А Надькевич уже представлял, как проводит опыты с этой опасной жидкостью. Он дошёл до лестницы, буквально летя на крыльях радости. Мориц уже ничего не замечал вокруг, полностью отдавшись своим впечатлениям и улетев куда-то далеко-далеко в своих мечтах. Он почти вступил на первую ступень, как вдруг чей-то резкий голос из-за угла его поспешил окликнуть: - Мориц! Куда ты несёшь эту склянку?! Надькевич резко вздрогнул, явно не ожидая услышать чей-то голос. В испуге он выронил колбу. Несколько секунд всё было как в замедленной съёмке. Колба разбилась, ядовитая кислота с шипением растеклась по полу, коснулась стены, разъела обои и медленно потекла куда-то вниз со второго этажа на первый. Оба, и Мориц, и тот, кто его окликнул, стояли неподвижно, смотря за происходящим. Потом Нерст (а это был именно он) с горечью произнёс: - Что же ты наделал, Мориц! Что же ты наделал… Кабинет Вингерфельдта располагался именно рядом с лестницей. Сам «король изобретателей» сидел за несколько секунд до этого на своём стуле и внимательно листал бумаги. Он был явно сегодня не в духе, что-то ворчал себе под нос, списывая всё своё плохое настроение на погоду. Затем он в какой-то миг оторвался от своих записей, развернулся. Это-то его и спасло. Александр Вингерфельдт принялся вглядываться в пол, загадочно чертя таинственные фигуры вокруг двух красных точек, помеченных как «Грац» и «Вена». Он полностью ушёл в себя, как вдруг услышал шипение откуда-то сверху. Резко повернулся, взглянул вверх. И тут его охватил дикий ужас, парализовавший его на несколько секунд. Сквозь потолок какое-то вещество с шипением прорывалось, сделало в нём дырку, а потом медленно каплями упало ему на стол. Кислота разъела несколько бумаг, стол, и свалилась на пол, повредив покрытие. Через несколько минут Алекс полностью собрался с мыслями и выскочил из кабинета, дрожащими руками подхватив трость. Он быстро определил предположительное место, откуда стекала кислота, и быстро побежал наверх. Взлетев буквально по ней, подобно птице, Алекс остановился. Перед ним стоял, потупив глаза в пол, Мориц. Рядом стоял Нерст, нервно теребя рукав своего халата. - Что случилось? - Кислота проела пол, - невинно ответил Нерст, страшно волнуясь. - Да я понял, что это не стеклянные бусы рассыпались! – рассвирепел Вингерфельдт. Его глаза были готовы просто метать молнии. Но метать их было не в кого – все отводили в испуге взгляд. – Как она вообще здесь оказалась?! Кто её пролил? За поступки надо отвечать, - подумал Мориц, ненавидя себя в душе за свою беспечность и радость достижения лёгкой цели. Он взглянул на своего босса, можно сказать, отогревшего его, и невольно съёжился от страха. Да, наказание было бы просто страшным, если бы Вингерфельдт узнал бы о том, что это он сделал, да ещё и по какой причине. «Главное, чтобы не уволили». Надо говорить правду. Не смотреть в глаза Алексу. Не смотреть в глаза. Мориц открыл было рот, но тут же закрыл его. Нерст, казалось просёк именно тот момент, когда Надькевич должен говорить, и поспешил опередить его: - Это я, Алекс! Это я пролил кислоту… От удивления у Морица готова была вытянуться шея и вылезти из орбит глаза. Он ожидал, что тот скажет всё по-честному, особо ничего не преувеличивая, сухо и сдержанно, в свойственном ему академичном стиле. Сердце Морица бешено заколотилось от страха и ужаса. Ведь Нерст шёл покрывать его! Но он ведь знает, на что идёт. Надькевич всем сердцем попытался преодолеть в себе волнение и дикий ужас за только что свершённый им поступок. Блеснули глаза Вингерфельдта недобрым огнём. Но Нерст устоял перед его взглядом, волнуясь, пожалуй, не меньше, чем сам мальчишка. - Ты? – просто спросил дядя Алекс. - Я, - более чётко произнёс Нерст, переглядываясь с Морицем, дескать, не надо волноваться. - Как это произошло? – стали угасать яростные нотки в голосе Вингерфельдта. Алекс разваливался прямо на глазах, более становясь спокойным после всего случившегося здесь. - Я хотел отнести колбу с серной кислотой в зал. Мне она нужна была, чтобы провести с ней один опыт. Знаешь, мне пришла новая идея с лампой накаливания… и отчасти она тут и повинна. Я пришёл к ней ещё вчера. Кажется, я заговорился, и ушёл от дела. - Нет-нет, ты продолжай! – загорелись глаза Вингерфельдта. - Сначала я доскажу тебе эту историю до конца. Я дошёл до лестницы, как вдруг запнулся и у меня выпала колба. К счастью, рядом оказался Мориц, спасший меня от перелома позвоночника, и не позволившего мне откинуть колбу куда-нибудь подальше, чтобы она затем разъела весь коридор и сразу несколько стен и кабинетов, к ним прилежащих. - Это был несчастный случай, - кивнул головой дядя Алекс. – Молодец Мориц! Пойдём, я дам тебе шоколадку, если, конечно, она не лежала в том ящике, который разъела кислота. Нерст, в следующий раз будь осторожнее. Альберт согласно кивнул, указал Вингерфельдту на карман его халата, из которого торчала шоколадка и вручил её дрожащему Морицу. Последний до сих пор не мог прийти в себя от услышанного им только что вранья. До этого он считал, что врать могут лишь дети. Причём Нерст делал это легко и беззаботно, буквально на ходу сочиняя гениальное оправдание, абсолютно не подвластное каким-либо подозрениям, и которое вполне могло бы быть на самом деле. Под руку Нерст и Вингерфельдт спустились вниз, лишь на миг Альберт остановился и подмигнул правым глазом мальчишке. С этого дня, можно сказать, переменилось на корню всё отношение Морица к этому, казалось бы, недоступному и ледяному человеку, которым прослыл Альберт. После этого памятного происшествия в здание компании тут же стали стекаться со всех сторон люди. Нерст за этот срок даже успел подсчитать убытки, с усмешкой добавив, что тот, кому потом достанется это здание, будет ещё долго жалеть – ибо тяжёлая калитка, обшарпанные стены, в одном месте прожженный кислотой кабинет, едва не взлетевшая на воздух лаборатория, полная огрызков стекла и прочих видимых и невидимых вещей – всё это не прибавляло радости. Впрочем, отчаиваться было некогда. Первой здесь оказалась племянница Вингерфельдта. Её можно было узнать по семенящей походке. Она напевала себе какую-то загадочную мелодию, торопясь зачем-то сюда. Шаги её постепенно приближались. Да, это был просто прекрасный день. Она вбежала сначала в кабинет Вингерфельдта, но не обнаружив его там, поспешила забежать в лабораторию где и обнаружила своего хмурого дядю. Тот, казалось бы, и вовсе её не заметил. Этого явно Мэриан не ожидала, несколько даже обиделась за такое невнимание к ней. - Кто это там кислоту пролил на пол в кабинете? - Он! – одновременно сказали Нерст и дядя Алекс, указывая друг на друга пальцами. - Оба? – приподняла удивлённо брови Мэриан. - Вообще-то это… Мориц! Точно, это он во всём виноват! – сразу свалил всю вину на Надькевича Вингерфельдт, и Нерст невольно удивился точно подобранной фразе. - Ах, давай, дядя, сваливай всё на слабых и беспомощных! – улыбнулась она, после чего подошла к столу и медленно развернула свёрток, который несла с собой. Нерст навис сзади, угрожающе дыша в затылок Мэриан. С другого конца показалась тучная фигура дяди Алекса. Племянница Вингерфельдта довольно отошла в сторону и взору обоих предстала аппетитная картина: два больших пирога, начинённых ягодами, несколько яблок, а так же два блина. Нерст невольно облизнулся, вспомнив, что он с утра совсем ничего не ел. - Ну что ж, ты спасла нас от голодной смерти! – потирая руки, произнёс Вингерфельдт, засучив рукава халата и осторожно взяв в руки один из пирогов. – М-м-м, как аппетитно выглядит! - Сама пекла, - смущённо улыбнулась она. – После работы с оркестром. Вингерфельдт чуть не прикусил себе палец. Он взглянул на племянницу без прежнего восторга, быстро что-то просчитал в голове, и поспешил спросить, продолжая жевать откушенный кусок пирога: - А как же Академия? Мэриан невинно взглянула на своего дядю, затрепетала ресницами, и выразительно принялась делать дырку в поле носком туфли. Ответ в принципе и так был ясен Вингерфельдту, но он имел вредную привычку лишний раз переспрашивать, чтобы удостовериться в верном ходе своих мыслей. Племянница дяди Алекса перевела взгляд на Нерста, облокотившегося на стол, и все последующие фразы произнесла, смотря на него, явно избегая взгляда своего строго дядюшки. - Понимаешь, дядя Алекс, ну… Вот как меня взяли в оркестр, я перестала туда ходить. Не моё это, - в её голосе послышалась уверенность в собственной правоте. – Не надо заставлять меня делать то, чего мне не нравится. - Тьфу, - сплюнул Вингерфельдт. – Сколько денег, и всё впустую. Знал бы, так и не платил бы за твоё поступление туда. А теперь нам так не хватает тех денег… - Зато можно радоваться, что мы узнали об этом именно сейчас, - вставил своё слово Альберт. – Иначе это могло бы закончиться и позднее. И денег было бы потрачено больше. Хм, подпеваешь, говоришь, в оркестре? - Пою, - кивнула она головой, и золотые пряди вместе с головой качнулись туда-сюда. – Давно уже. У нас скоро концерт запланирован. Вингерфельдт уже полностью прикончил пирог и довольный, отошёл от стола, явно утолив голод. Что поделаешь, если бы не Мэриан, они бы так ничего бы и не поели, полностью поглощённые своей работой – а за ней они уже забывали абсолютно всё на свете. Нерст в последствии даже отмечал в своём дневнике, который ещё успевал вести в перерывах: «Я сплю урывками между шестью и девятью утра. А потом снова за работу. И так каждый день. Каждый месяц». Зато лучше этого времени, по мнению Альберта, в его жизни никогда и не было. Дядя Алекс давно уже знал о музыкальных способностях Мэриан, но никогда бы не подумал, что этим можно заниматься профессионально. «Что, за твои завывания ещё и деньги платить будут?» - он искренне удивлялся тому труду, который он прикладывал, чтобы получить что-то и труду певцов, который ровным счётом не был уж таким и трудным. «Мы сильно устаём» - часто жаловалась Мэриан, что окончательно выводило Вингерфельдта из себя. Он подводил её к станку в своей лаборатории и говорил, угрожающе шипя: «Песни петь – не устанешь. А вот ты поди, за станком восемь часов поработай, и мы посмотрим на твою усталость». Он был прав, и отношение к труду было как-то несправедливым испокон веков. Правда, лёгкомысленная Мэриан не придавала этим чудачествам своего дяди никакого значения. - Концерт? – переспросил Нерст. – И когда же, если не секрет? -Скоро, - усмехнулась она. – Вы узнаете об этом первыми. И не забывайте есть – иначе пироги зачерствеют, а яблоки испортятся. Что бы вы без меня делали – вернее, без моей еды. Я хоть забочусь, чтобы вы потом не падали замертво от голода. А где Мориц кстати? - Я не хамелеон, чтобы следить одним глазом за тобой, а вторым за ним, - пожал плечами Альберт. - А что случилось с Бари? – вдруг спросила она в упор. Настала очередь Вингерфельдта делать из себя ангела. Но на вопрос он так и не ответил, сославшись на поедание пищи. В мыслях его бушевали самые разные идеи, укоры. В глазах отражался отблеск молний – и всё по этой же причине, в которой был повинен он сам, чувствуя на себе всю эту вину. После этого памятного вечера Бариджальд действительно исчез из поля зрения компании, когда дядя Алекс мягко указал ему на дверь. Он никогда не церемонился особо со своими подчинёнными, какими бы хорошими знакомыми они бы ему не были. Он одинаково и без жалости мог выставить за дверь любого. Вингерфельдт распоряжался судьбами людей, как пешками, порой не чувствуя никаких угрызений совести. В этот раз у него проснулась совесть. Но сделать он ничего не мог. Зато смогла его правая рука – Гай Гезенфорд. Валлиец знал все закоулки в этом городе, пригороде. Для него не составляло ровным счётом никакого труда найти человека здесь. Гай обладал довольно интересным мышлением – он ставил себя на место человека, который ему нужен, думал как он, предполагал, куда он мог пойти. Подобный метод ещё ни разу его не подводил. Тоже самое случилось и здесь. Бариджальда он нашёл достаточно быстро, практически не петляя по улицам и переулкам. Голландец сидел на тротуаре, явно ушедший в себя. Через плечо была перекинута тощая сумка. Шагов своего босса он не узнал, и подпрыгнул от удивления, услышав знакомый голос Гая: - И куда ты дальше-то собираешься пойти? - Гай?! – голландец обернулся, не веря своим глазам. – Разве дядя Алекс не выгнал меня прочь? - Дядя Алекс, дядя Алекс. У него своя башка на плечах, а у меня своя. Что мне до него, когда я сам волен принимать решения, какие захочу? Ты чего тут расселся-то, не боишься простудиться? Бари вдруг прорвало на дикий кашель, несколько минут он откашливался, его буквально выворачивало наизнанку. Он вынул дешёвую сигарету изо рта, которую несколько минут назад курил, пытаясь уйти от своих проблем. Но получилось так, что проблемы всё равно пришли к нему, как бы он не старался от них уходить. - Ты ещё и куришь, - прищурился Гай. – Хотя, в твоём положении не только закуришь. Ты хоть где ночевал этой ночью? - На улице, - вновь закашлял Бари. Гай поморщился. - Не друг, вставай, я не позволю тебе залить кашлем городской тротуар. Да друг, ну и вид у тебя, если честно, - Гезенфорд с некоторым сочувствием взглянул на голландца. Бари был в данный момент такой беспомощный и жалкий, что чем-то напоминал птенца, выпавшего из гнезда. Он помог встать ему на ноги, но Бариджальд держался неуверенно на ногах. – Что, прямо на улице? - Да, - ответил он, смотря ему в глаза. – Зачем ты сюда пришёл, Гай? Это ведь мои проблемы… - Когда человек видит раненое животное, будь то птица или зверь, он проходит мимо? Нет, он останавливается хотя бы из чувства человеческой жалости. Так и тут. Я не позволю погибнуть человеку только из-за того, что какая-то оса больно ужалила Вингерфельдта. Пойдём со мной. - Пойдём, - поддался гипнозу Бариджальд, немного воспрянув духом. В глазах голландца засветилась жалкая надежда, он полностью отдал власть над собой валлийцу, который удерживая его на ногах повёл куда-то вперёд. Они шли медленными шагами, но спокойно и уверенно. Гай даже стал распевать небольшое четверостишие, неожиданно пришедшее ему на ум из далёких закоулков памяти: Ветер в тростниках. Идём же. Тростников шуршащий говор Заглушает крик утиный. Ветер в тростниках. Идём же. Мерно, и казалось, медленно, стучали часы в маленьком магазине на углу улицы. Здесь, несмотря на многообразие самых различных часов, время уже давно остановилось. Да и атмосфера здесь царила тихая-тихая, умиротворенная. Хотя, казалось, достичь подобного в центре города невозможно. На стене висел большой портрет Рудольфа Дизеля. Задумчивый, полный загадок взгляд. Это был человек, усовершенствовавший двигатель внутреннего сгорания, и тем самым запечатлел себя в историю на долгие-долгие годы. О чём он думал в этот момент? Что за идеи пришли ему на ум? Феликс не мог дать точный ответ на этот вопрос. Его левая рука держала перо, стучащее быстро по бумаге. Кроме стука часов и скрипа пера больше не было никаких шумов. Время было тихое – да и часы сутками в очередях никто покупать не собирается. Разве что утром зашёл какой-то статный господин, да прикупил себе достаточно дорогие по тем меркам карманные часы. Он отметил вслух тишину этой комнаты, но увидев портрет Дизеля, как-то поник и вышел вон. У Феликса были потные руки. От волнения наверное. Ну ещё бы, он писал письмо не кому-то там, а именно этому загадочному дяде. Феликс тщательно выбирал слова, фразы, боясь допустить даже малейшую ошибку. Он написал полстраницы уже, приступал ко второй половине, исписывая лист своим каллиграфическим шрифтом, как вдруг кто-то вошёл. Он мгновенно спрятал письмо под стол и невинно принялся изображать, что он занимается в данный момент своими часами. Феликс взглянул искоса вперёд и увидел Гая. Что-то недовольно пробурчал себе под нос, будто бы его отвлекали от очень важной работы, он убрал в сторону часы и сел готовым слушать своего друга. - Значит так, друже, - Гай сделал паузу, и поспешил войти Бари. – Вот у этой буйной головы совсем нет ночлега. Нет дома. Он не знает куда идти. Дядя Алекс погорячился и выставил его за дверь. Мне надо, чтобы к вечеру эта проблема была решена. Ты понимаешь, о чём я, друже? - Ну, наверное, не о том, что на солнце есть пятна? – Феликс улыбнулся и быстро пробежался глазами по магазину, мысленно измеряя его помещение. - Да уж, - усмехнулся Гай, и присел на стул для дальнейшего продолжения делового разговора. – Я бы приютил его у себя, но кроме как спать под боком у Тима вакантных мест в моей квартире нет. Кризис. Половичок, конечно, лучше улицы, но мы же люди в конце-концов, пусть и в зверином обличье. Я займусь Вингерфельдтом, а на тебя возлагаю ответственность за Бари. - Какая честь! Я так рад, я так рад! – ещё больше улыбнулся Феликс.- Так и быть, я такой жестокий и коварный продавец из маленького магазинчика, лишу его сегодня ночлега прямо на улице. - Криво он что ли ночевать там будет? – Гай сдвигал кепку на лоб, готовясь к выходу. - Разберёмся сами. Ты главное, про дядю Алекса не забывай и сочиняй, что ты ему скажешь, ага? Гай коротко кивнул и поспешил удалиться. Феликс, как хозяйственный человек, поставил руки в боки и взглянул на Бари с выражением лица: «Ну-с, что мы с тобой будем делать?». Он быстро сообразил, что в его квартире имеется в точности такой же половичок, и туда Бари естественно, не бросишь, значит, оставался один вариант – магазин. Здесь и тихо, и квартира Феликса рядом, так что можно присматривать, да и всяко получше улицы будет. Часовых дел мастер поспешил спросить у голландца: - А разве ты не ночевал сегодня у Бекинга? - Нет, - рассеяно произнёс Бариджальд. – После моего изгнания, я уже не думал ни о каком ночлеге, тем более у того, кто имеет хорошие связи в компании. Я был подавлен, расстроен. - Ну, это ты просто не знаешь характер неугомонного дяди Алекса! Сейчас Гай всё уладит, и всё будет прекрасно. Так, сейчас я найду, куда тебя пристроить, и жизнь наладится. Да, вот ты ещё чего мне объясни, куда ты дальше собирался идти после того, как тебя выгнали? Ты ведь даже не сопротивлялся. - Какое там сопротивляться, - вздрогнул всем телом Бари. – Я уже не соображал, что делал. Меня переполняли всякие плохие эмоции. Я просто шёл, куда глаза глядят. - Ну, от Гая всё равно не скроешься. Он тебя из-под земли достанет, это да. Никто не может так, как он, находить людей, абсолютно не зная их месторасположения. Он мастер во многих областях. Вот что. Я сейчас в квартиру, ты пока сиди тут, да разгребай вон в том углу себе место, там я тебя пристрою, если ты не против. Феликс выбежал из магазина, оставив Бари одного. В голове у него метались самые различные мысли по поводу только что свалившегося ему на шею товарища, однако он не отчаивался. Подобный вихрь идей витал и у оставленного голландца. Он подошёл к углу магазина, который был несколько углублён куда-то в сторону, что входя в магазин, его нельзя было сразу увидеть. Стена слегка прерывалась, создавая небольшое углубление, которое и было тем самым углом. Бариджальд сильно удивился, когда увидел там не что иное, как раскладушку. Причём, судя по всему, используемую. От посетителей её как раз скрывал этот закоулок в магазине. Судя по всему, здесь Феликс и отдыхал. Через несколько минут пришёл и сам часовых дел мастер с подушкой и покрывалом под подмышками. Он несколько странно взглянул на Бари, отодвинул его в сторону и устроил место ночлега по всем правилам. Затем усмехнулся. - Располагайся как дома! – голландец бросил сумку на раскладушку и сел, счастливый. Феликс порылся у себя в столе, извлёк незавершённое письмо, прижал его к себе, как зеницу ока, достал ключи и кинул Бари. – Держи! Я пойду домой, а магазин оставляю на тебя. Да, и не забудь перевернуть таблички на двери: магазин закрыт. У Бариджальда уже не осталось никаких слов от радости, глаза слезились от умиления… - Где Вингерфельдт? Альберт Нерст, разгрызая кусок мышьяка, удивлённо выглянул из-под пенсне. На него в упор смотрел Гай, судя по всему решительный и раздражённый, готовый к действиям. Значит, что-то случилось. И отвечать надо мгновенно и быстро. Академик убрал в сторону колбу с какой-то жидкостью и остановился в поедании куска. - Он всего пять минут назад выходил из лаборатории. Сейчас наверное вернётся, - вновь раздался хруст разгрызаемого куска, а Нерст принялся сосредоточенно штудировать лежащие у него на столе книги. - Неужели на тебя не оказывают никакого влияния яды? – полюбопытствовал Гай. - Ну, видишь, я ещё живой. Значит, подобный вывод сделать можно. Что мне там какие-то простуды и кашли! С детства я обладаю медвежьим здоровьем, и уж мне ли заботится о том, как бы ни заболеть, и не простудиться! – Вновь он хрустнул мышьяком. – Меня успокаивает эта штука. Как семечки. И думать помогает. - Ну-ну, - усмехнулся Гай. – И откуда ты привёз эту привычку? Тоже от Читтера? - Да, - кратко отозвался Нерст, ещё больше уйдя в себя. - Читтер, Читтер… Только его имя я и слышу в последнее время! Гай резко обернулся и увидел тучную фигуру Вингерфельдта, стоящего у выхода и хитро ухмыляющегося. Нерст резко приподнялся со стула, словно бы приветствовал его. Дядя Алекс перевёл взгляд на стол Альберта, что-то заметил, подошёл. Он взял в руки небольшой сосуд, в который Нерст вставлял нити накаливания. Оглядев его со всех сторон, нахмурился, и с размаху бросил о пол, что Альберт несколько отпрыгнул назад. - Это никуда не годится, - произнёс он грустным тоном. – Нам нужны колбы лучше, и прочней. - Я это понял, - похолодел в тоне Нерст. – Когда ты бросил колбу на пол. Тут за их спинами раздался взрыв, и все вновь пригнулись. Первым открыл глаза Гай. Ему стало как-то не по себе, когда он находился здесь. Да и дядя Алекс не любил церемониться. «Они ещё и динамит в домашних условиях выводят», - подумал Гай, вспомнив о свойстве таблеток нитроглицерина, если их не прикрывать и не принимать меры безопасности, они в любой момент могут взорваться. - Чего ты ко мне пришёл? – прищурился Вингерфельдт. – У тебя даже колбы нет, мне не в чем навести порядок. - Как раз таки есть в чём, - возразил Гай, игриво улыбнувшись. Он присел на освободившийся стул Нерста, подложил руки под подбородок. – Имя Бариджальд тебе знакомо, друже? - Что? Да, яблоки уже поспели в этом году, - дядя Алекс потрепал себя за ухо, притворяясь глухим. - Пожар! – вдруг воскликнул Гай, глаза Вингерфельдта округлились, потому что в лаборатории могло произойти что угодно. Глаза Гезенфорда натурально испугались, он вскочил со стула. Даже Нерст поверил ему. А потом Гай громко расхохотался. – Не надо притворяться глухим, Алекс! Этими шуточками меня не проведёшь. Так вот, я остановился на Бариджальде. Помнишь такого? - Помню, - виновато опустил голову Вингерфельдт. - И я помню. Что скажешь, дядя Алекс? Сейчас я могу рассказать его весёлую историю, и тебе сразу станет легче. - Ты пришёл сюда затем, чтобы меня упрекать? – отчаянно спрашивал он, всё ещё помня о том, что он руководитель, а не Гай. Правда, Гезенфорду было наплевать на своё положение в этом разговоре. Главное – добиться цели. - Я пришёл сюда, чтобы уяснить всё для себя. Разве это плохое стремление? Вингерфельдт как-то замялся на месте, и стал тем самым напоминать провинившегося ребёнка, не привыкшего отвечать за свои поступки. Гай взглянул на часы со свойственным ему хладнокровием. Дядя Алекс немного постоял и поспешил поинтересоваться: - Нет, не плохое. Что бы ты хотел услышать о нём? - Меня вполне бы устроило его возвращение на прежнюю работу. У дяди Алекса чуть не отвисла челюсть от подобного предложения. Он взглянул на Гая удивлёнными глазами. Альберт Нерст поправил на себе халат, после чего метко подметил своему стоящему, как каменная статуя, боссу: - Алекс, я ничего не сказал тебе по поводу твоей идеи. Но ты просто порой не задумываешься о людях. Это – не предприятие, это мы – твоё ближайшее окружение. Все мы знаем друг друга давно, все мы уживаемся друг с другом худо-бедно, а гнать за какие-то неудачи человека на улицу не самое лучшее, на мой взгляд. - Ты умеешь убеждать, Нерст! – стрельнул взглядом Вингерфельдт. – А где он хоть сейчас, это Бари? - У Феликса, - улыбнулся Гай, радуясь, что его готовы выслушать. – Я хоть сегодня могу привести его сюда для примирения. Знаешь, Алекс, ты явно погорячился тогда – ему, бедному, идти ведь некуда. Даже спать негде. Ты же видел его в этой изорванной одежде. Мне жалко его. На мой взгляд Нерст прав – мы одно сообщество. Нельзя выкидывать человека на улицу… - Пожалуй ты прав. Я не предприниматель, лишь изобретатель, продающий свои изобретения. Шагать через головы людей – далеко не лучшая мысль, это да! Алекс Вингерфельдт нахмурился и отсчитал приличную сумму денег из своего кошелька. «Откуда у него такие деньги, если мы сейчас на грани дефолта?!» - мысленно удивился Гай. Изобретатель отсчитал довольно приличную сумму из кошелька, закрыл его, ещё раз неторопливо пересчитал деньги и положил их на стол. Затем искоса взглянул на стоящего Гая Гезенфорда, хитро ухмыльнулся из-под густых усов: - Это последние сбережения. И то, не мои. Взятые в долг. Завтра я помирюсь с Бариджальдом. Да. - Кто спонсор? – поинтересовался лишь Гай. - Витус. - М? У меня появились конкуренты? – ещё больше расширил глаза Гезенфорд, а Нерст и Вингерфельдт громко рассмеялись. … В маленьком магазине часов в это время мерно посапывал Бариджальд, ещё ничего не зная об этом разговоре. И это был сон спокойного человека. Изменено 7 июня 2011 пользователем Ариадна Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 3 июня 2011 Поделиться Опубликовано: 3 июня 2011 (изменено) Ариадна Любопытно. Обратил внимание на тематическую фразу "но мы же люди в конце-концов, пусть и в зверином обличье". Странным кажеться оборот С этого дня, можно сказать, переменилось на корню всё отношение Морица к этому, казалось бы, недоступному и ледяному человеку, которым прослыл Альберт. учитывая что время не проходит и действие продолажеться дальше. И не очень понятно значение фразы: - Криво он что ли ночевать там будет? Изменено 3 июня 2011 пользователем Кот Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 7 июня 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 7 июня 2011 (изменено) Любопытно. Обратил внимание на тематическую фразу "но мы же люди в конце-концов, пусть и в зверином обличье". Потом я размещу рассказ, где более подробно об этом расскажу. Странным кажеться оборот Там много странных оборотов. Но всё равно спасибо. И не очень понятно значение фразы: это игра слов: прямо -криво.) Там ране указывалось выражение "прямо на улице". Потом распечатаю эту главу и просмотрю повнимательнее - чернила только что кончились( П.с. А сам Бари списан с нашего водителя автобуса..) Изменено 7 июня 2011 пользователем Ариадна Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 10 июня 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 10 июня 2011 Глава пятнадцатая - И вот к столу подходит величайший игрок двадцатого столетия. Итак, вот он гордо вышагивает. Обратите все внимание на его сосредоточенный взгляд и гордую походку победителя! Вот он прищуривается, выясняет расположение шаров. Бесспорно, это один из сильнейших игроков. Так… Он прицеливается. Он не тратит много времени на удар, быстро подсчитывая в уме траекторию. О да, он обладает хорошим воображением! Его соломенные волосы от волнения сброшены на бок, но он думает о внешности в последнюю очередь. Вот все затаили дыхание. Кий заносится для удара, звучит барабанная дробь, и… - Гай, ты с кем разговариваешь? -… Удар срывается по техническим причинам. Гезенфорд замер с кием наготове. Перед ним стоял посмеивающийся Надькевич, с очередной колбой в руке. Он потряс ей, и жидкость всколыхнулась там, забурлила. Он слегка усмехнулся. Гай всё-таки забил шар, всё ещё негодуя, что его застали в такой позе – по-пластунски лежащего на бильярдном столе и комментирующего свои удары. - Ты чего пугаешь дядю Гезенфорда? - Потому что парня Надькевича пугает дядя Вингерфельдт. - Ну, он это зря, - Гай нахмурил брови. – В последнее время он всех подряд пугает. Это ведь далеко не хорошо… - Ты знаешь, тут ведь и бильярдная поблизости открылась. Официальная. - А денег сколько там берут? Небось как с американского президента, а? Надькевич усмехнулся во весь рот и поставил колбу на стол. К несчастью, не вовремя. Гай готовился забивать следующий шар, и его траектория как раз должна была пересечься с траекторией стоящей колбы. Он поморщился и затаил дыхание, не зная, что делать, затем рванулся вперёд. В последний миг он ухватил колбу и вырвал её прямо из-под шара, а последний скатился в лузу. - И господин Гезенфорд с удивительным для себя мастерством ловит падающую колбу и забивает шар. О да, это восхитительный игрок нынешнего столетия! Посмотрите: на его лице нет даже тени смущения, что говорит о его высоком мастерстве. - Веснушечкин, рано или поздно ты взорвёшь, разрушишь, расколешь, разрежешь, зальёшь весь земной шар своими выходками. Так, что тут у нас? Ртуть?! Матка бозка!!! - Ты ещё и польский знаешь? - С тобой выучишь и язык африканского племени какого-нибудь Зимбабве. Уж ртуть-то тебе зачем? Или ты профессиональный наёмный убийца, работающий на господина Читтера? Ты решил поодиночке прикончить ведущих специалистов и предпринимателей мира? И начал с Вингерфельдта? А?! Всё, я тебя раскусил! - Но на это у меня имеется свой аргумент! – и Надькевич извлёк из кармана брюк... Нет, не пистолет! Шоколадку. - О, нет! Моя жизнь кончена! Ах, и для потомков я останусь лишь метеором… Всё, я ничего не успел добиться в этой жизни! Нет! Нет! Нет! Исполните мою последнюю… с конца просьбу: дайте сыграть последний разок в снукер. - Тогда идём, куда скажу. Когда они выходили из кабинета, им на пути попался Нерст, лицо которого частично скрывала шляпа. Гай молча проводил Академика, а затем поспешил шепнуть Морицу: - Вот они там, у Читтера, все такие – в шляпах ходят. Сразу видно – подозрительная личность! Гай даже кий убирать не стал, а вместе с ним, и Надькевичем под мышкой, пошёл вместе с вперёд, куда его повели. Гезенфорд пребывал в весёлом расположении духа, нутром чувствуя, что день этот точно за зря не пройдёт. В любом случае, сидеть в четырёх стенах – далеко не самый лучший вариант развития дел. Он так и шёл по улице с кием наперевес, и чему-то мысленно про себя усмехаясь, в то время как Надькевич, вместо путеводителя, таскал его от улицы к улице. Наконец они свернули в последний раз, и Гаю пришлось резко затормозить – прямо в спину Морицу, который чуть не упал от такого толчка. Гезенфорд поспешил хмуро заметить: - Увы, у меня не такая тормозная система, какую например, выдумал Джордж Вестингауз, так что не надо жаловаться, что я отдавил тебе все ноги – сам виноват. - Никакой ласки от тебя не дождёшься! - Я думаю, горностай тебя вполне устроит. Так мы пришли? Мориц коротко кивнул, после чего кивнул на здание с ярко разукрашенной вывеской. Гай невольно про себя удивился, что не заметил его ранее, до этого момента – ведь он каждый день проходил этой улицей. Услышав ворчание за своей спиной, Гезенфорд понял, что Надькевичу не терпится войти в здание, и его безумно злят обдуманные и несколько медлительные действия этого молодого парня с кием. Кстати о кие. Люди эту странную парочку из-за подобного атрибута как-то сразу обходили стороной, но Гай поспешил оправдаться (правда, кроме Морица его больше никто не слышал): «Да не уж-то я чужим кием буду шары забивать. Мой – самодельный, качественный, а там подсунут чёрти чего, играй называется!» Они поспешили войти, и Гезенфорд даже не успел толком всё подряд разглядеть, как Мориц потащил его куда-то вглубь, раздвигая людей, попадавшихся на пути. Один раз всё-таки сделал попытку сопротивления, и тем самым чуть не уронив Морица на пол. Продвигаясь сквозь толпу, Гай успевал только смотреть на пол, где и сумел обнаружить много интересного. Он увидел чьи-то деньги, да причём крупную сумму – 100 чешских крон. Глаза аж разбежались от такой находке, он быстро нырнул вниз, подхватил бумажку с пола и сунул к себе во внутренний карман пиджака. - Что там такое? – пытался оправиться Надькевич, после того, как его чуть не потащили за собой на пол. - Да так… Фантик, - улыбнулся Гай, дав понять этим, что всё нормально. И он не соврал - деньги именно цветными фантиками и являлись по существу. Вот наконец они нашли нужный зал, и Надькевич поспешил оправдаться, прекрасно зная, что на данный момент в глазах Гая больше ценится именно старое тайное заведение для любителей бильярда: - Ну, это конечно не Монте-Карло, но зато первое узаконенное заведение подобного рода. - Значит, играть в карты у друзей – это уже к закону не относится, и тебя могут посадить? – Гай быстро пробегался взглядом по людям, быстро нащупал глазами выделяющуюся группу людей и тихо свистнул. – Кого я вижу! Кто бы мог подумать… В центре группы людей можно было различить высокую фигуру жгучего брюнета с горящими глазами, на голову выше всех остальных. Что его узнавать – когда даже этих внешних качеств хватает для определения личности. Николас чему-то посмеивался в компании четырёх окружавших его человек, а в руках он держал кий. Гай, заинтригованный происходящим, поспешил приблизиться, искренне недоумевая в душе. Серб что-то увлечённо рассказывал, вставляя иногда едкие фразочки, потом вдруг резко осёкся, словно бы потерял всякую мысль для дальнейшего продолжения разговора. Вновь загорелся искрой разговора и продолжил. - Так что там, так всё и оставили что ль? – спросил кто-то сзади. Это был Сцигетти, личный друг Николаса. - Ну, классная дама, так же известная как «ферзь», пыталась (или пытался?) что-то противопоставить, но что-то явно не задалось. - Ну-ну, смотри, доиграешься. Компании, работа, мозги – всё это хорошо, но не везде и не всегда. Не все такие люди как ты, и не всем им суждено столько всего знать и держать в голове, помни это, приятель. Замечание про память Николаса, пожалуй, была достаточно оправданной. Ни один человек не обладал, как он, такой феноменальной памятью – он знал наизусть целые тома и мог в любой момент продекламировать главы из «Фауста» Гёте, или какое-нибудь сочинение Вольтера, которые, он естественно читал на одном дыхании. Сцигетти что-то ещё расспрашивал про жизнь простого студента, затем поспешил добавить: - Всё это конечно прекрасно, что мы так в наглую нарушаем клятву университета, и проводим много времени за его пределами, но рано или поздно этому должен придти конец. Ой, скандала-то будет. Хотя, сейчас, наверное, грех за книгами сидеть… Я слышал, ты драться хорошо можешь? - Ну, не то, чтобы хорошо, но защитить себя могу, - отозвался Николас, чувствуя себя как-то сразу неуютно оттого, что его, кажется, хотят впутать в очередную аферу. - Я бы посмотрел, - с умилением кивнул головой Сцигетти. – К нам на днях приезжает какой-то новенький, так вот, он раньше боксом занимался. Я слышал лишь, что он готов любого вызвать потягаться с ним. Я думаю, это далеко не плохая идея. - Всё зависит от её реализации, - невозмутимо ответил серб, завидев среди людей никого иного, как именно Гая. Николас протиснулся сквозь людей к нему, но право первому задавать вопрос его лишил валлиец, сразу открыв рот: - Ты что вообще здесь делаешь? Каким тебя ветром сюда занесло? - Смена деятельности есть отдых. Вот я и отдыхаю после напряжённого дня. - При этом ты забываешь, что спишь по три часа в сутки… - Но это уже детали. Сыграем? Проворчав что-то под нос про то, как теряется нравственность в кругах молодёжи, он всё-таки согласился. Гай невольно отметил про себя, что всеми своими повадками и привычками Николас больше напоминает эдакого европейского интроверта, тем самым составляя полную противоположность Александру Вингерфельдту. Да, более непохожих людей трудно было найти на всём белом свете. Впрочем, может надо быть более оптимистичным? - Самое интересное заключается в том, что это заведение не входит в чёрный список составленный университетскими людьми, и сюда смело может зайти любой человек, - продолжал серб. – Нисколько не боясь за своё образование. Странно, правда? - Интересно, кому оно просто принадлежит? Знаешь, мне иногда кажется, что ты совсем не знаешь чувства меры. Давненько ты состоишь в обществе бильярдистов? - После того памятного вечера, - подмигнул правым глазом Николас. – Разве я сделал что-то неподобающее своей личности? - Вы уж больно привились к азартным играм. Сначала бильярд, а потом что? Карты? Но ты в них играешь и без меня… - Гай стал подбрасывать вверх шары, упражняясь в жонглировании. Глаза Николаса засветились северным сиянием при виде этого естественного для Гезенфорда жеста. - Ты ещё и жонглировать умеешь? Меня научишь? Гай коротко кивнул, мысленно удивляясь тому, в какие иногда стороны бросало этого человека. «Явно неординарная личность. Выделяется из толпы», - думал Гезенфорд об этом сербе. Если последнему не суждено великое будущее, то необычная судьба – это точно. Гарантия. Они разыграли одну партию, после чего у Николаса вдруг закружилась голова, и выйдя на улицу он кратко намекнул, что чувствовал в воздухе слабый запах камфоры – ещё одного ненавистного Николасу предмета быта. Следующий день начался абсолютно так же, как и все предыдущие, и казалось, ничто не предвещало последующих событий, охвативших Николаса с головой. В институт он прибежал с опозданием – и как назло, первой лекцией была именно лекция профессора Новака, который наверняка не удержится от колкого замечания в адрес своего любимого студента. На занятия пришлось бежать бегом, искренне проклиная книгу, которой он зачитался этим утром перед тем, как отправиться. За чем-то интересным пространство и время становятся чем-то абстрактным и неестественным… Его опоздания даже не заметили – точнее, сделали вид, что не заметили. Может быть, всё не так уж и плохо, раз пошло развиваться именно таким ходом. Не самый худший сценарий развития дальнейшего сюжета дня. Лекцию завершили ещё до конца положенного времени, и Новак поспешил остановить серба, одним из первых собиравшегося уходить из кабинета. Он хитро взглянул на высокого студента и попросил задержаться его на несколько минут. Дождавшись, пока все уйдут, он достал небольшую папку с бумагами, и просматривая их, деловито поинтересовался: - Так мы, значит, ещё и на Вингерфельдта работаем? - Есть такое, – не стал отрицать Николас. - Я знаю, у него тяжёлый характер, и надо обладать не малым талантом, чтобы терпеливо сносить все его выходки и грубые шутки. По поводу вас он у меня открыто интересовался, уж не питайтесь ли вы человеческим мясом, по понятиям этого чистокровного немца ваша Родина находится как раз далеко от Трансильвании… - И вы конечно же выдали мою тайну о том, что я каждую ночь поедаю мясо младенцев и вою на луну? – улыбнулся Николас. - Естественно, как же я ещё мог поступить в подобной ситуации? Впрочем, перейдём к теме нашего разговора. Вы мне тогда что-то упорно доказывали про машину Грамма. Что вас конкретно в ней не устраивает? – профессор не сомневался услышать от этого серба вполне правдоподобный и уверенный ответ. - Коллектор, - слегка приподнял брови Николас и его странные чёрные глаза упёрлись в профессора. Подобное выражение лица, свойственное Николасу могла неоднократно навести на мысль, что он словно бы с другого мира пришёл сюда. - Почему? – приготовился выслушать серба профессор, делая себе на бумагах какие-то пометки, и глядя как-то напряжённым взглядом. - Она работает на постоянном токе. Коллектор мешает превращению его в переменный – а ведь именно переменный ток способен уменьшить потери, тем самым мы увеличим работоспособность этой машины. Рука Новака так и осталась висеть в воздухе. Он с некоторым непониманием взглянул на серба. Его можно было понять в тот момент: постоянный ток, он всюду сопутствовал, на его основе держались важнейшие изобретения, благодаря ему, если удастся опыт с электрическим освещением со стороны всех изобретателей наподобие Лодыгина или Вингерфельдта или Яблочкова, то весь мир станет понемногу освещаться именно постоянным током – током будущего. А тут приходит какой-то серб с горящими глазами и толкует про ток переменный. Всё ли в порядке с головой у этого несчастного парня? - Вы решили изобрести перпитуум-мобиле? – тихо спросил профессор. - Его уже до меня сколько раз пытались сделать. Я не собираюсь повторять опыты минувших дней, хотя не буду скрывать свои мысли – при правильном подходе можно создать и его. Главное не знать, что он невозможен. - Вы поражаете меня, юноша, - больше Новак не интересовался никакими коллекторами или машинами Грамма. Взгляд его упал на книгу, которую держал в руках серб. – Что вы читаете? Николас молча вручил книгу на проверку, и профессор невольно удивился, выхватив лишь начало книги, которого уже хватило, чтобы повергнуть его в тихий ужас – вся книга полностью посвящалась водяным турбинам, наиболее распространенным способом получения электроэнергии в тогда ещё не электрической Европе. Простейшая турбина – водяное колесо, едва ли было не в каждой деревне, и человек давно научился пользоваться ими, применяя их себе на пользу. В посёлке Николаса было тоже водяное колесо… Преподаватель вручил книгу, как знамя, и больше уже ничего не добавлял относительно странностей серба, а тем более его суждений, которым в последствие ещё не раз будет дан повод раскрыться. Время покажет, кто прав, кто виноват. Может и эта горячая сербская голова ещё покажет себя не раз с лучшей стороны? Но зато так не считал Вингерфельдт. Начинающиеся успехи серба привели его в крайнюю степень подозрительности, а тут ещё эти проблемы с долгами компании. Да, всё складывалось далеко не в его сторону. В любом случае он признавался одному лишь Нерсту, что тучи всё сгущаются и сгущаются, при этом он всегда находил время для смеха. Ни одно несчастье не могло взять его… А этот серб пусть учится – может, ещё покажет себя в этой компании. Всё может быть. Николас этот день провёл в обществе своих любимых голубей. Он сам невольно забредал на площадь со своей литературой, и находил это место наилучшим для её усвоения. Драгутина, всегда в весёлом расположении духа, рассказывала множество интересных историй, поднимая настроение и сербу, просто что-то вспоминала – и ей было ведь чего. Так произошло и в этот раз. Выплеснув зерно на брусчатку, как всегда, она вновь присела к Николасу, сосредоточенно смотрящему в книгу. Он на миг оторвался и поспешил поинтересоваться: - Откуда же вы зерно-то берёте? Вроде складов тут поблизости нет, чтобы воровать… Драгутина лишь беззвучно рассмеялась. - Да какие уж там склады. Работаю ведь я. Помимо того, что развожу голубей для почты, ещё и часть недели отрабатываю на одном из заводов, как раз занимающимся сельскохозяйственной продукцией. Тут всё законно – как всегда. - И на жизнь хватает, в общем-то, она протекает абсолютно в ваше удовольствие… - Это да, - не стала отрицать Драгутина. - Так как вы тогда оказались на концерте Вингерфельдта? Женщина слабо улыбнулась и хитро прищурила глаза, проворно вскочив с городской лавки. Николас удивился её прыти, и поспешил подняться тоже, чувствуя приближение неожиданной разгадки своим давним подозрениям и домыслам. Драгутина многозначительно посмотрела на него. - Пошлите со мной. Всё смогу показать… - Да как же я пойду-то? Книги ведь. Дорогие. Редкие. - Да кому нужны твои книги! Отстань, ради Бога! Оставь их на лавке – никто на них не посмеет покуситься, даю тебе слово, - она взяла за руку сомневающегося серба, и тот проворно припустил за ней, горя желанием всё узнать о своей знакомой. Она привела его куда-то за угол, повернула, и оказалась у довольно страшного на первый вид здания. Казалось, Николас здесь не был никогда в жизни. Драгутина, видя смятение на лице серба, тут же поспешила произнести своим звонким голосом: - Не, ты не подумай – это вид Национального Театра сзади. Странно, правда? Такое красивое снаружи, и такое страшное сзади – но пани Мюллерова, моя давняя знакомая, говорит, что скоро всё изменится к лучшему. Здание обещали отремонтировать. А теперь – внутрь. Она провела Николаса к лестнице, ведущей куда-то наверх. Серб ещё больше удивился, всё больше и больше ожидая разгадки своих предположений. С самого начала, как показалось Николасу, лестница вела куда-то в тупик. Драгутина поспешила его обогнать, прыгая через ступени. Она достала ключи и вставила куда-то в стену. Оказавшись поблизости, Николас понял, что дверь и стена как бы составляли единое целое, и чуть поодаль их невозможно было вообще различить, если не знать, что это дверь. «Высоко здесь. Как на четвёртом этаже» - отметил про себя Николас, входя куда-то внутрь. - Осторожнее! – крикнула Драгутина. Было сказано слишком поздно. Николас, с его высоким, под два метра ростом, с размаху впечатался лбом о дверной косяк, но чудом устоял на ногах, получив здоровенную шишку на лбу. Драгутина слегка встревожилась и во мгновение оказалась рядом с сербом. Николас небрежно махнул рукой, несколько секунд корча лицо от неприятной боли. - Сильно ушибся? - Да ерунда. Память только выпирает. Так, и всё-таки, куда же я попал? - Ко мне домой, - забыла о случившимся Драгутина. – Это считается чердаком здания. Помещение не было особенно освещено, а когда хорватка плотно закрыла дверь, перед глазами некоторое время плыли цветные круги. Привыкнув к темноте, он заметил, что стоит в небольшом, не особо освещенном помещении, в которое пробиваются несколько лучей солнца, освещая пыль, кружащуюся в воздухе. Драгутина кивнула ему вперёд, и они прошествовали далее. «Как я понимаю, это была прихожая» - отметил он про себя. Вместо двери здесь висела большая и плотная штора, которую Драгутина поспешила решительным жестом отодвинуть в сторону, и таким образом они оказались в следующей комнате. Здесь было много яркого света, здесь же стояла и кровать – судя по всему, самой хорватки. - Да, это моя спальня. А теперь – тсс-с-с! Главное, не спугнуть. Идите за мной. И эта пожилая женщина на цыпочках прошествовала далее, юркнула в небольшую щёлку, за ней это поспешил сделать и Николас. Когда серб открыл глаза, первое, что предстало его глазам, было схоже картине пред глазами Гая, когда тот увидел множество голубей у своего окна. Ох, и ругался же тогда Гезенфорд! Но это были птицы, значит животные – поэтому наказание ограничилось лишь мороженым, за которое валлиец же и заплатил… Это была настоящая голубятня. Николас взглянул высоко вверх, и увидел простирающиеся вверх жердочки для голубей. Их здесь были сотни, а может и тысячи. И самых разнообразных окрасок. Восхищению серба просто не было предела. Они спустились вниз, - дальше куда-то вела лестница, таким образом, они оказались в узком коридоре. Драгутина приставила палец к губам, усмехаясь: - А теперь самый торжественный момент! - Мне сразу хлопать или подождать? – спросил лишь серб, искренне верящий в эту пожилую женщину, которую неспособны были сломать даже превратности судьбы. - Бьёт барабанная дробь… Та-да-ам! Она отворила ещё одну дверь, легко ей, однако поддавшуюся, и они оказались над балконом театрального зала. И вот тогда удивлению Николаса не было совсем предела. Он с удивлением озирался вокруг, не в силах поверить своим глазам. Меж тем Драгутина продолжила свою экскурсию: - Отсюда можно спуститься и ниже, в сам театральный зал, не имея, однако, ни билета за душой. - Ах, вот оно как всё происходило! – рассмеялся Николас. - И не подумайте! Я вовсе не собираюсь занимать чужие места. Хотя, бывает, иногда спускаюсь ниже. Отсюда я просмотрела все концерты и представления, за которые люди громадные деньги готовы были отдать… - Это восхитительно! Но неужели здесь жил кто-то раньше вас? - Раньше да, говорят кто-то жил. А сейчас это крыло полностью заброшено. Я узнала о нём у оной из своих знакомых. С тех пор и решила перебраться сюда. А голубятню не я разводила – она была здесь уже задолго до меня… Времена менялись, и труппы актёров тоже. Состав переменился, и никто не имеет понятия о существовании этого места, да и я стараюсь не выделяться. Вот и вся моя тайна, господин Фарейда. Николасу осталось лишь поаплодировать, тем самым подтвердив, что этот случай полностью удивил его и поразил до глубины души, как и обещала Драгутина. Она сдержала своё обещание. И сербу оставалось лишь удивляться этой женщине, которая и в старость продолжала жить, словно была бы молодой, с улыбкой смотря на жизнь. Надо было иметь невероятную силу воли, тягу к жизни, чтобы несмотря на все те лишения, что произошли с ней, смотреть таким образом сквозь пальцы, и не придавая им особенно никакого значения, живя настоящим. «Будет ли у меня такая старость?» Будет, но далеко не такая, да и не мог он ещё предположить того, что его ждёт через много-много лет на другом краю света… Поэтому он продолжал жить каждой секундой. Не для себя – единственно лишь для людей. В эти дни случился довольно примечательный случай в Карловом Университете. Они со Сцигетти, спокойно прогуливались по университетским коридорам, оба держа под мышками солидную стопку тетрадей и книг. Тогда-то итальянец и рискнул начать разговор со своим другом, который был выше его на голову – по коридору шли лилипут и Гулливер: - Ты знаешь, друже, - он перехватил манеру от дружков Николаса вставлять подобные сербские слова – как-никак пример Гая и его команды действовал просто заразительно! – Сегодня к нам приезжает никто иной, как один высокопоставленный гость. Он типо к нам учится едет, но уж между нами-то говоря, признаемся, что какая там учёба с подобным высоким положением. - Шишка то есть, - Николас на миг остановился у подоконника, чтобы поудобнее взять связку свесок (тетрадь по-сербски - свеска). Кто-то чуть подальше крикнул: - Сюда! Сюда несите. Там стояла какая-то молоденькая учительница в очках и с приветливым лицом. - Это наш учитель музыки. Мужчин на эту роль не смогли взять – слишком грубые пальцы. А она на всю Чехию знаменита своими музыкальными выступлениями. Говорят, она не имеет абсолютно никакого образования. Просто дано от природы, получается, это умение. И так всегда. Кому какой талант дан. - Ну и какой же достался тебе? - Похоже, я остался обделённым! Видать, кто-то выкинул меня из очереди за получением талантов. - Вставай за мной, меня уж точно не выкинут – не достанут, - усмехнулся Николас. - Да уж, на твою спину никто не попрёт – она как булыжник – ка-мен-на-я! Они подошли к учительнице, и Николас невольно обратил внимание на симпатичность этой молодой особы, но Сцигетти как-то больше заметил это, что и поспешил подметить, благо язык у него вперёд его самого родился: - Как вы сегодня прекрасно выглядите! Оставайтесь с нами! Александр Вингерфельдт никого в обиду не даст, так что. Я думаю, своей красотой вы будете освещать нам путь к зёрнам науки… - Ой, да что вы… - засмущалась учительница. Николас взвесил ещё раз в руке свою ношу, скромно намекая на неё. Она словно бы спохватилась. – Ой, совсем забыла, извините меня, господи! Кладите вот сюда, на стол. Уж тут-то мы сами управимся. Серб послушно поставил свою ношу на стол, в отличие от Сцигетти, который на вихре эмоций с размаху впечатал её в стол – и тот устоял лишь чудом, но устоял же! Учительница тихонько захихикала, но это ни произвело на итальянца никакого впечатления, и тот поскорее вывел прочь своего друга, который из-за низкой высоты дверного проёма чуть не повторил свой подвиг у Драгутины в доме. Сцигетти, с опаской оглянувшись назад, поспешил произнести, смотря на решительное лицо своего друга Николаса: - А она ведь симпатичная… Думаю. Мы её уроки будем посещать с удовольствием. Так, на чём я остановился? - На учительнице по музыке? – удивился краткосрочной памяти Сцигетти серб. - Не, не, раньше… Ах да! Эта шишка обещала приехать к нам вот-вот. Некоторые источники заявляют, что это может случиться как раз сегодня. Представляешь, как мы удачно можем попасть? - Вот как? А чем этот человек тебя так заинтересовал? - Не меня, а весь институт. И в первую очередь интересоваться им должен ты, друже. Чёрные брови серба слегка приподнялись вверх от удивления. Он взглянул ещё раз сверху вниз на Сцигетти, затем остановился, словно что-то бы припоминая. Что-то кто-то из его знакомых говорил о какой-то важной встрече гостя в Университете. Уж не это ли он и есть? Итальянец подождал достаточно времени, и, отсчитав его строго по чужим часам (Николаса), поспешил сказать, чтобы заполнить паузу в разговоре: - Вон, совсем немного времени осталось до его приезда. Давай подойдём к той мраморной доске, мне интересно, что там пишут. Якобы туда даже моё имя вписано. Надо бы проверить, не так ли? Николас ничего не сказал, лишь молча последовал за Сцигетти, благодаря которому к нему порой возвращалась вера в жизнь. Человеком он был жизнелюбивым, и этому приучал и серба. Сцигетти был атлетом, увлечённо занимался своей физической подготовкой, утром делал пробежку, упражнения – это ему доставало неподдельное удовольствие. И вот теперь этот итальянец стоит здесь, а его тонкие брови удивлённо приподнимаются на лице: - Эвона! Я, оказывается, Жигетти на самом деле… Нико, тебя дезинформировали! Серб внимательнее всмотрелся в доску и действительно, чемпион многих соревнований Сцигетти, внесённый на доску почёта вдруг сменил фамилию. Весьма забавно… Николас с усмешкой взглянул на своего друга, но тот уже был занят другим делом. Где-то позади него раздался шум многих голосов, и естественно, теперь всё его внимание было приковано в том направлении. Там было что посмотреть. Обернулся и Николас. С лестницы спускалась огромная толпа студентов, пожалуй, со всего Карлова Университета, и шли они явно, удручённые каким-то событием. Казалось, пыль на этой лестнице не протирали веками, поэтому она сразу взвилась в воздух, когда появилась эта огромная толпа людей здесь. А вскоре стала видна и причина всего этого торжественного шествия. В центре этого круга людей шёл невысокий, атлетического телосложения человек, любезно со всеми раскланивающегося и производя впечатление старейшего аристократа. Да и одёт он был вызывающе, как франт. Сцигетти сразу же поспешил отметить его внешность: - Что это он вырядился как а парад, а ли не в курсе, что здесь люди учатся… - Может, на то располагают дальнейшие события? – спросил Николас, видя, что люди приближаются к ним. Сцигетти только больше хмурился. – Сейчас мы всё узнаем. - Да ты прям ясновидец, Нико! – итальянцу нравилось так сокращать его имя. Люди поравнялись с ними и резко остановились, окружив полукругом серба и его друга. Видно было, что ради них двоих они сюда, собственно, и шли. Удивление мелькнуло на лице молодого человека, явно находящегося в центре внимания, когда он взглянул снизу-вверх на Николаса. Затем кто-то выскочил вперёд и громко провозгласил: - Сын знаменитого австрийского предпринимателя из древнейшего аристократического рода, самопровозглашённый чемпион по боксу, прекрасный борец и искусный танцор, а так же ещё теперь и студент нашего университета – Гельмут фон Штайниц! «Ах, вот кого тут всё поджидали в учреждении!» - отметил про себя Николас и пожал руку этому аристократу, которого тот корчил из себя, после чего поспешил представиться: - Я Николас. Фа-рей-да! – для чего-то произнёс по слогам отчётливо свою фамилию серб, чем несколько удивил этого человека. – Позвольте узнать, ради какого мероприятия мы тут все собрались и с таким выжиданием смотрим на меня? - Когда говорили об этом молодом человеке, там ясно намекнули на то, что мы ждём от нашего студента Николаса Фарейды. - Да я-то сразу просёк, но решил проверить свои подозрения. Так что же, вы требуете хлеба и зрелищ? - Не, а тебе слабо что ль? Одному из лучших спортсменов университета? Отстоять нашу честь никак? – настаивала толпа, и серб сдался. Сцигетти ещё больше хмурился. Он был явно недоволен тем, что происходит вокруг него. Николас просто ожидал развязки событий. Что ж, свои силы он не откажется испробовать, хотя бы просто, чтобы проверить себя. Сцигетти что-то бурчал рядом под нос, когда толпа пошла вперёд, спеша организовать по-быстрому всё это зрелище, пока ещё было время. Главное, чтобы кто-то стоял на своём посту и не пропускал любой намёк на опасность, а то обоим студентам не повезёт, впрочем, последнее – уже всецело их проблема – пусть как хотят, так и делают, мы лишь толпа, мы невинные овечки, ничего не знаем, ничего не видели и не слышали. Впрочем, ладно. Площадку для боя быстро нашли на первом этаже. Там было всё равно ограничено пространство, но всё же лучше, чем, например, узкие коридоры. Да и зрителям удобнее смотреть, ибо здесь пересекалось сразу несколько переходов. Народ расположился повсюду – ибо любопытно было всем, чем дело кончится – заняли и первый, и второй, и третий этаж, буквально забив их битком, как селедка в бочке. Теперь все люди с любопытством свесились вниз и смотрели. Назначенный глашатай провозгласил начало сему интересному событию, и все как-то умолкли и замерли, даже боясь лишний раз вздохнуть. В центре по-прежнему остались Николас и его новоиспечённый соперник, который в данный момент просто стоял разминал руки. Говорят, он раньше в армии служил, и там неоднократно отличался в этих делах. Интересно бы посмотреть на него… А Николас? Окажет ли он какое-либо сопротивление своему противнику, покажет ли свои боевые качества? Очень, очень интересно. Так считал народ. И смотрел внимательно за любыми движениями этой пары человек. Глашатай отбежал в сторону, оставив пространство для боя, и с этого момента, можно сказать, он и начался. Сие было весьма интересным событием. Николас думал, что противник его будет весьма неповоротлив, как казалось на первый взгляд, но тот мгновенно оказался рядом с ним, и лишь то, что серб увернулся, спасло его от удара. Толпа неистовствовала сверху, подбадривая и крича обоим бойцам, создавая ощущение пчелиного роя. Вот соперник серба вновь перешёл в наступление, посыпались удары, и лишь то, что тот прикрывался руками, спасло от них. Затем австриец выдохся из сил, отскочил проворно назад, ожидая ответных действий, которые, однако, не заставили себя ждать. Николас с той же яростью накинулся на этого Гельмута фон Штайница, драка пошла сильней, горячей, интенсивней. Кулаки сыпались со всех сторон, где-то успевал уворачиваться от ударов, где-то нет. Но теперь обоим вскружил голову азарт, и битва пошла ещё более интересной, толпа совсем охрипла от криков и свиста, продолжая кричать что-то со всех щелей здания. Фон Штайниц со всей силы ударил Николаса по лбу, да так удачно, что у того выпали искры из глаз, а резкая боль пронзила лоб, впрочем, сам виноват. Однако серб в долгу решил не оставаться, и улучив прекрасный момент, забыв, то его самого колотили, со всей силы ударил в нос изумлённому австрийцу, сделав его ассиметричным. - Серию долби, серю! – орал Сцигетти, но его, впрочем, как и всю толпу, никто не слышал. Из носа прославленного на Австрию боксёра хлынула кровь, глаза злостно вспыхнули, и он уже занёс руку для ответного удара, как вдруг раздался крик откуда-то сверху, и бой прекратился на миг. Голова Николаса кружилась после удачного попадания соперника, сам австриец стоял, прикрывая платком разбитый нос и полностью негодуя по поводу этого ненормального серба. Раздались шаги преподавателя, после чего вся толпа, впрочем, как и сами виновники торжества в первую очередь, поспешила растечься по щелям и вехам всего здания, придавая умный вид себе… На следующий день Николас в Университет не пошёл – лоб разболелся ужасно, вся голова напряжённо гудела после вчерашнего побоища, когда он просто шёл, голова кружилась, как в полуобморочном состоянии. Еле-еле Сцигетти вчера довёл его до дома, а теперь он и вовсе валялся на кровати, штудируя многочисленные книги по технической части. Его появление дома немало смутило Гезенфорда, обычно привыкшего видеть пустующую постель своего друга, а теперь, обнаружив его дома, вместо учёбы и работы. Особо не скрывая своего отношения к случившемуся, он обозвал Николаса халтурщиком, после чего с чувством выполненного долга спустил ему всё с рук. Через день после бойни, Николас совсем уже оправился и вновь стал учиться и ходить на работу. По словам Сцигетти, австриец ещё долго не мог опомниться после случившегося и всячески сторонился этого серба, если их траектории движения каким-то чудом умудрялись пересекаться. Вот на работе-то Николасу и напомнили об этом отгремевшим на весь Университет событии. Да, то, что сотворил этот серб, считалось подвигом – разбитый нос австрийца видели все, а вот о том, что у серба болела голова, знали лишь единицы… Авас Бекинг, сам в прошлом занимавшийся подобными делами, встретил Николаса, как национального героя. Первое время они даже не разговаривали о работе, что обычно не соответствовало их распорядку дня, к которому привыкли уже оба, впрочем, как и вся компания. У серба ещё окончательно не прошла голова, и при резких перегрузках давала о себе знать, только вот Бекинг, к несчастью, об этом вообще не знал… - Так вот значит наш победитель? Он сделал попытку побороться с сербом, но так один раз удачно сжал его, что у бедняги поплыли цветные круги перед глазами… Бекинг обладал богатырской силищей, хотя нигде практически её не применял на предприятии. На этом убедилась рука Николаса. Серб сначала думал, что её сломают, как жалкую спичку, однако этого всё же, на удивление, не произошло. С Бекингом тягаться в силе серб больше не решился, искренне уважая в душе этого богатыря, и чувствуя ещё большие боли в гудящей голове. Впрочем, расстраиваться было нечего, и жизнь текла по-прежнему весело и непринуждённо, особо не заморачиваясь. С Авасом Бекингом после серба так никто и не решился бороться. Странно, почему… Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 12 июня 2011 Поделиться Опубликовано: 12 июня 2011 Ариадна - Никакой ласки от тебя не дождёшься!- Я думаю, горностай тебя вполне устроит. Какая восхитительная фраза! Вот только с учительницей музыки какой-то странный отрывок получился, что-то с нарушением логики - вначале они спокойно прогуливаються, а потом неожиданно что-то куда-то приносят - кто-то что-то вырезал из финальной версии? Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 14 июня 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 14 июня 2011 Какая восхитительная фраза! Благодаря такому прекрасному персонажу, как Гай, можно наконец дать полную волю себе в подобных каламбурах. Мой мозг очень коварен. Когда я сажусь писать, у меня могут и два предложения в одно слиться, потому как я спешу вперёд, чтоб не потерять идею. Наверное, здесь случилось примерно тоже. Ничего, исправимся. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 18 июня 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 18 июня 2011 Глава шестнадцатая Процедура примирения Вингерфельдта с Бариджальдом состоялась публично благодаря инициативе, исходящей от Николаса и Гая Гезенфорда. Те самые деньги, которые зачем-то отложил дядя Алекс, когда валлиец застал его в лаборатории, как раз пошли на возмещение морального ущерба несчастному голландцу, и они преспокойно помирились, даже отобедали за одним за столом (хотя, следует сказать, что для Вингерфельдта даже обедать – редкость). Теперь этот самый голландец принялся с ещё большим усердием за работу, доказывая себе и тому парню, и дяде Алексу свою пользу и нужность на предприятии, если его таковым можно назвать. В данный момент он чинил электромобиль Вингерфельдта. В отдалённые уголки города тот ни под каким соусом не соглашался ехать ни на карете, ни пролагать путь пешком, говоря, что не желает почувствовать себя вторым Марко Поло, ибо все подобные роли уже заняты, и свободна лишь его единственная роль – роль самого Александра Вингерфельдта. Он добавил, что лучше верховодить в своём маленьком автомобиле, нежели молча сидеть в карете и всецело зависеть, как кучер будет вести лошадей, да ещё и с меньшей скоростью. Так что, Бари, принимайся за работу, и не жалуйся на судьбу, ты именно подобной и добивался! Так что… Он вновь был весь грязный, в саже, как трубочист, однако довольно пыхтел над автомобилями. Бари любил рассказывать. Что большую часть своей жизни он именно что любил копаться в них, с интересом смотря устройства в них и подобного рода всякие примочки. Где бы он не работал, он всегда старался быть близким к этим только-только входящим в моду новшествам, и целыми часами сидел в них. Ему нравилось в них что-то крутить и привинчивать, и не было для него лучше работы, чем эта. Рядом с ним, вернее, над ним стоял, расправив по-петушиному руки, Витус. Ему очень шла эта поза, - не раз отмечал про себя Бариджальд, молча занимаясь своей работой и слушая поучения от этого финансиста, единственной причиной существования которого являлось то, что он однажды привёл на биржу Гая и Вингерфельдта, обеспечивая их деньгами, чего, например, не мог дать тот же Бари. Витус жаловался на тяжёлую жизнь, подмечая всю безнадёжность своего положения Затем он ударился в прошлое, выискивая плохие моменты для красочности содержания – и это ему очень даже удалось. Так он нашёл в закоулках памяти момент, когда работал на какой-то стройке, и, работая как-то ночью, чтобы получить больше денег, подхватил двухстороннее воспаление лёгких. - Давай, закуривай, и иди отсюда! – не выдержал подобных страстей Бариджальд. - Постой, я же ещё не всё порассказал…. Вот например, я помню, как переболел чахоткой… - Слушай, давай пошевеливайся и иди отсюда. Вон, дяде Алексу расскажи, или, точно! Нерсту. Они тебя поймут и пожалеют. Хватит мне над ухом зудеть. Иди, иди отсюда! Витус обиделся на подобное поведение собеседника, но вынужден был уйти, ибо в руках голландца имелся мощный компромат в виде донкрата, а кто против голландца с этим инструментом? Уж точно не он. Пусть всякие смельчаки с этим разбираются, а он относительно этого полностью спокоен. И да, дядя Алекс… Разве уж это такая плохая и скверная мысль? Нельзя отрицать предложение довольно беззлобного и деятельного работника. Да, нельзя. Из-под машины высунулась фигура недовольного Бари с ключом наперевес. - Я непонятно сказал? Ты меня ещё и дымом решил обдать, как паровая машина? - Всё-всё, я ухожу-ухожу. Витус не успел убрать ноги отсюда, как вновь появились вездесущие Николас и Гай, как всегда о чём-то с интересом разговаривающие – ибо уж у кого-кого, а уж у них впечатлений хватало. Бариджальд повертел в руках ключ, после чего взглянул на Николаса с неподдельным уважением – уж о недавней победе этого серба знали все в компании. Бари слегка усмехнулся, глядя прямо на него. - Ну-с, мелкий текущий момент что ль? Смена масла, шприцовка, шпаклёвка, покраска – и пожалуйте в рейс? Он намекал на синяки, полученные в бою. - Какого масла? – испугался Николас. - Понимаешь, Николас, наш друг убеждён, что Господь Бог сотворил человека по образцу и подобию автомобиля! – расхохотался Гай. Всё-таки он обладал прекрасным талантом подмечать всё новое, да ещё и в точку. Бариджальд улыбнулся и вновь исчез в электромобиле дяди Алекса, умело орудуя донкратом. Николас ничего не ответил, лишь улыбнулся этому удачно сказанному выражению Гая, после чего вслед за последним вошёл в здание компании. Гезенфорд сразу же свернул куда-то в сторону, и остановить его уже было невозможно, да и не нужно. Этим же утром, той же дорогой, что и Гезенфорд, отправился другой человек из компании – Алекс Вингерфельдт, злобный на весь свет, а в особенности на своих собственных подчинённых. Церемониться он особо не любил, что и проявилось в последствие. Дабы показать своим подчинённым, кто тут хозяин, он пропустил ток через умывальник и с чувством выполненного долга вновь ушёл к себе в лабораторию, забыв уже обо всём на свете – ибо на это у него имелись уже все основания. Первым испытателем сего творения дяди Алекса суждено было оказаться никому иному, как Гаю Гезенфорду… Жестокий приговор. Он обожал устраивать скандалы на пустом месте, а уж если и давался повод, он просто не мог устоять перед соблазном закатить страшную истерику, и тем самым довести человека до отчаяния. Ему нравилось выводить людей из себя, показывая свою точку зрения. Это, одним словом, доставляло ему несравненное удовольствие, видеть, как кто-то бьётся в истерике, визжит, и всего-навсего из-за каких-то верно подобранных слов. Чего греха таить – язык Гая родился впереди него, что и проявлялось постоянно, он любил делать едкие замечания по тому или иному поводу, особо не стесняясь в выражениях, и порой часто обижал людей своими колкими фразами. Народ, бывший в деловых кругах, терпеть не мог ни его, ни его директора. У Вингерфельдта был такой же несносный характер, и он всячески пытался навязать свою волю, если же его не слушали – то тут уж надо пенять на себя. Но даже дядя Алекс не был так не любим в свете, нежели Гай. Этот валлиец находил комичность во всём, что его окружало, и стремился поскорее показать это остальным, просили они его или нет. К своему не то счастью, не то несчастью, Гай подошёл к злополучному умывальнику вымыть руки… В следующий миг всё здание компании содрогнулось от дикого крика не то зверя, не то человека. Затем раздался грохот, шум, смех, как у черта из табакерки и звуки приближающихся шагов прямо у лаборатории Вингерфельдта. Нерст, дежуривший у входа, укрывшись своими нитями накаливания и книгами, особо страшился этих звуков, поняв, что это явно не к добру. Хотя, бесспорно, о коварном заговоре дяди Алекса против своей же компании он не знал. Гул по лестнице нарастал, и первым не вытерпел всё тот же дядя Алекс, со страхом и с интересом смотрящий на вход. Затем шум прекратился. - Это призраки нашей славы? – тихо спросил Нерст, выглядывая из-за книг. - Нет, это просто у нас завёлся домовёнок… - покачал головой дядя Алекс. Возле входа раздались громкие шорохи, затем они вновь стихли. Ветер таинственно приоткрыл дверь в лабораторию. Вновь тишина. Затем (как понял Нерст, по подоконнику) прошёлся торжественный, нарастающий марш, настуканный пальцами, и постепенно приближающийся. И Нерст, и Вингерфельдт с интересом ожидали дальнейшего развития сюжета. Им пришлось ждать достаточно долго. В конце-концов, не дождавшись, они вернулись к своей работе, и забыли всё на свете, в то время как «домовёнок» вошёл в лабораторию, прокрался несколько шагов, шмыгнул носом и вдруг громко закричал петухом, что глава великой компании Европы мог бы получить первое место по прыжкам в высоту со стула. - Ах, это ты, Гай! – всё ещё приходя в себя, сказал Вингерфельдт. - Наш местный домовёнок, - не смог удержаться Нерст. – Чёртик из табакерки. - Вам бы лишь бы лишить меня христианства, нехристи, а я может, крестик ношу. - Лучше бы ты крестиком вышивать умел, - вздохнул печально дядя Алекс. - Ну, что касается моих сверхспособностей, то да, их можно кратко охарактеризовать так: «А ещё я крестиком вышивать умею». Нерст сунул в рот лист табака и искоса оглядел худощавую фигуру одного из самых грандиозных деятелей компании. Критично осмотрев её, он нашёл, что нити накаливания гораздо интереснее, и снова вернулся к ним, принявшись за свою однообразную работу. Дядя Алекс одарил его благодарным взглядом, после чего взглянул на Гая: «Дескать, по что пришёл?». Наверное, Гезенфорд понял этот намёк по его глазам, состряпал рожу разозлившегося тигра, готового рвать и метать, после чего разбавил её несколько каплей обидчивости, поняв, что переборщил: - Какая научная работа связана с умывальником и какой номер патента она в себе содержит? - М-м, какая сегодня прекрасная погода! – только и вымолвил Вингерфельдт. - А акции чешских крон недавно выросли на рынке в Зимбабве, - добавил Нерст. - Ты тут зубы мне не заговаривай! – пригрозил пальцем Альберту Гай. – Я-то знаю всю твою порядочность и доброту. Так что, и не пытайся, нехороший человек. Так каким образом оказался ток в умывальнике? - Говорю же, сегодня прекрасная погода! – не сдавался дядя Алекс. - Я пальчик обжёг! – попытался разжалобить обоих Гай. – Мне невыносимо больно, а вы… Эх вы-и! Никакого сочувствия к пострадавшим, невежи! Или это воду отключили за плохое поведение и вы решили заменить её током? А я, может быть, мог убиться из-за вас. Это, это покушение на мою жизнь! Я больше не нужен, всё, теперь все будут жить без меня, я не нужен своей компании, и вам лишь бы избавиться от меня. Я одинокий отшельник, никто меня не любит, и всем плевать на трагедию всей моей жизни. Ах… уми-ра-ю!!! - Только пожалуйста не на полу, хорошо, Гай? Гай! – позвал его Нерст, видя, как лицо валлийца потихоньку начинает бледнеть. Он и впрямь испугался, что этот наигранный спектакль сейчас перерастёт в явь. И тут Гай достал свой перочинный ножик. Со страдальческим видом раскрыл его, причём его лицо всюду выражало дикую выдуманную боль. - Ах! Какой актёр погибает… - Гай, этой спичкой ты вряд ли себя убьёшь! - Но он же острый! – Гай сунул нож прямо под нос Нерсту, что тот облокотился назад, боясь неожиданного поворота судьбы, который, кстати, скоро и поспешил наступить. Гай не успел перейти к основной части задуманной оперы, как вдруг погасло газовое освещение. Блеснул во тьме перочинный нож Гая, который тот поспешил сложить в целях безопасности и убрать в карман на долгую память. Им он обычно разрезал хлеб для бутербродов. Во тьме лишь по слабым очертаниям можно было догадаться, кто здесь сидит. Первым не выдержал Вингерфельдт. - Включите кто-нибудь свет, быстро! - Вот ты найдёшь выключатель… -Мне нехорошо! – забеспокоился дядя Алекс, побоявшись признаться о том, что он просто боится темноты. Зато это понял Нерст, и в темноте блеснули его белые зубы, показавшиеся в улыбке. - Я включу освещение, если кое-кто согласится меня выслушать. У Вингерфельдта было немного времени на раздумья. Выбирая между тем, чтобы лишиться темноты и продолжать капризничать, не занимаясь своей работой, он решил оставить свой выбор на первом, ибо боязнь тьмы имела свои основания. Дядя Алекс кивнул головой, казалось, Гай услышал кивок головы своего босса и мгновенно включил освещение. - Ах, вот оно что! – разгадал дело века дядя Алекс. – Он тут стоит у выключателя и просто манипулирует мной! Знает ведь мои недостатки… Гай поманил рукой его к выходу, намекая на то, что обещания надо выполнять. И Вингерфельдт, вздохнув, поплёлся за ним, как послушная собака, бросив жалостливый взгляд на Нерста. Альберт с усмешкой проводил своего босса, и Гезенфорд уже не смог удержаться: - Опять он улыбается, этот нехороший человек! Смотри, Алекс, он ещё доберётся до тебя… Они вышли в небольшой коридор, где Гай пустился в свою длинную лекцию о делах всей компании. Он рассказывал долго, словно профессором был он, а не Вингерфельдт, специально растягивая слова. Дядя Алекс слушал в пол-уха, думая уже о том, как бы поскорей отмазаться от своего чересчур настырного работника, как вдруг валлиец резко перескочил с одной темы на другую: - Так что там, с умывальником-то? - Да… - вздохнул Алекс, подбирая нужные слова. – Хочу, чтобы мои подчинённые меня лучше слушались. - А вчера «подчинённые» были самыми близкими людьми после домочадцев. - То было вчера, - грустно произнёс Вингерфельдт, и разговор вновь перетёк в нудное русло. Николас всё это время посвятил своим размышлениям, и потом уже, когда опомнился, осознал, что половину пути прошёл как машина, на автомате. Не найдя ничего путного, он не нашёл ничего лучшего, как пойти к лаборатории дяди Алекса. Зачем именно туда – это уже совсем другой вопрос. Кстати, вопли несчастного Гая донеслись и до уха серба, и на миг ему показалось, что наступил Апокалипсис. Правда, последнее, наверное, было у всех находящихся в здании, на уме. Вингерфельдта он нашёл быстро – да его и искать не надо, благо лаборатория никогда не пустовала. Одержимость наукой просто не знала границ… - Чего пришёл? – спросил, даже не оборачиваясь, Нерст, протирая новые подопытные стеклянные сосуды. Дядя Алекс хитро усмехнулся, закуривая очередную сигару. - Слушай-ка, мой друг, а не выйти ли тебе покурить? – обратился Вингерфельдт к Альберту. - Я не курю, - под грозным взглядом магната он всё же сдался, - но выйду. - Вот и замечательно, - качнул головой изобретатель, кивнув Николасу головой на стул Нерста. Серб с опаской обозрел стул и спросил: - Я надеюсь, он не наэлектризован? - Ну, Нерста же не взял. Хотя его даже яды не берут, - в задумчивости протянул дядя Алекс. А затем вспомнил, зачем позвал Николаса, и с живостью ринулся навёрстывать упущенное ранее время, отдавшись полностью беседе. – Ты Твена читаешь? Вопрос несколько поразил серба, и он приподнял брови от удивления. Но ответил быстро, стараясь не смотреть Вингерфельдту в глаза, ибо взгляд этих холодных глаз был просто обжигающим. - Да, читал. И не так давно… - Конечно не так, тебе и лет от роду немного, – Дядя Алекс умолк. Потом продолжил, достав таинственно из кармана какую-то бумагу. – Понравилось? - Ещё как. Его книги вернули меня к жизни во время болезни, - Николас с ещё большим интересом оглядывал могучую фигуру магната. - Тогда тебе это будет интересным, - и он протянул ему бумагу. – Я состою уже несколько лет в переписке с этим писателем, а вот этот умник, что вышел несколько минут назад, говорят, даже встречался с ним. Я не знаю, правда ли это, Нерст ничего о себе не рассказывает. Можешь написать мистеру Клеменсу письмо. Ты ведь понял, о чём я? Сейчас в моде писать письма. Кто знает, может эта переписка ещё сослужит тебе неплохую службу – время сейчас такое, нам сейчас враги не нужны. А тут ещё эта Уолл-стрит с их местным чудищем… - Каким? – заинтересовался Николас, разворачивая бумагу, и обнаружил в ней письмо Самюэля Клеменса. Он немного оторопел. - Да, ерунда всё это… Е-рун-да! Меня иногда заносит. Забудь. И пиши письмо мистеру Клеменсу. Николас кивнул головой и благополучно унёс это письмо с собой. Хорошо иметь такие связи, как того же Вингерфельдта, который в свою очередь протянул свои руки по всему миру покрепче железных дорог и телефона. Этим же вечером серб посвятил весь вечер этой бумажке, и быстро прочитав её, стал писать письмо. Надо что-то написать… Но что написать? Впрочем, идеи не заставили себя долго ждать, и вскоре получилось довольно объёмное письмо. Серб предвкушал дальнейшего развития событий. С трепетом в душе он кинул письмо в почтовый ящик через несколько дней. Дойдёт ли оно до адресата? Пришлют ли ответ? Да, как же это всё интересно. Николас спокойно отправился привычной дорогой в Университет, а затем всё по старому сценарию: работа, учёба, и вновь спать… Николаса давно интересовало, как так получилось, что немец (Вингерфельдт), не имея никакого образования, проник в верхушку самого престижного университета. Но это осталось тайной за семью печатями, хотя, следует добавить, сам дядя Алекс, к примеру, лекции всё же давал, но и то, через силу. Какой там Университет! У него лаборатория под боком, и хоть грянь Мировая война, ничто ему не сможет помешать. Декабрьские дни начинались особенно сурово в Праге. Несмотря на весь относительно благоприятный климат, снег выпал рано, и скоро все улицы превратились в коридоры ледяного дворца, а изображения окружающего мира играли на льду, особенно хорошо отражаясь на солнце, долгом которого было освещать всю эту играющую хрустальную композицию в виде сосулек на деревьях и ледяных каплях на деревьях. Несколько иначе эти дни проходили для Морица Надькевича. Он не видел всей этой красоты порой, посвящая себя целиком отданному делу. Как он сам любил выражаться, что это такая важная работа, от которой нельзя ни в коем случае отвлекаться. По сути, он был прав, и телеграф вовсе не был простой детской игрушкой, не имеющей никакого смысла. Что бы там не творилось на улице, здесь. В этом помещении жизнь проходила абсолютно одинаково. Стучало перо, не пропуская ни одного символа – да поди, пропусти – и плакала твоя работа. А этому пареньку работа была важна – она содержала и его, и родителей. Вот в чём весь смысл-то. Порой он работал в тишине, брал ночные часы, часть из которых всё же умудрялся употреблять на личные нужды. Надькевич так же с простотой и лихостью, свойственных ему, одновременно доставал Нерста, читал какие-то книги… и не пропускал ни одного слова. Таков уж был сей парадокс. Но дальше ещё интереснее – несмотря на разгоревшуюся войну между ним и Нерстом, Академик ни разу не рисковал пойти против него. Чем это мотивировалось – так и осталось тайной за семью печатями, а Мориц продолжал испытывать терпение Альберта, у которого, впрочем, его было очень даже много. Надькевичу ещё повезло – на работу он попал случайно, зато теперь вполне заслужил право находиться в этом маленьком сообществе ближайших к Вингерфельдту людей. Дядя Алекс говорил, что позже употребит его на более полезную работу, стоит только подрасти Морицу. А пока стучало перо, крутился валик телеграфа, а на улице звенела вьюга… Полностью однообразные и ничем не оправданные дни. А Надькевич не жаловался, продолжая продумывать, как можно поиздеваться над Нерстом, когда он выходил из лаборатории. Почему именно Альберт стал потенциальной жертвой нападок? Так уж бывает, что холодные и опасные люди всегда привлекают внимание прежде всего простой и логичной причиной: когда начинаешь против них строить козни, это добавляет адреналина – ибо ты никогда не знаешь, чем это всё для тебя закончится. Вот и здесь так же. Тем не менее, Академик всё же внушал какое-то уважение, и несколько боязнь в душе, особенно когда злился. Тогда его лицо напоминало ощетинившегося тигра, но разозлить его было не так уж просто, хотя и возможно – Нерст был довольно нервным человеком. Всё же остальное время он был человеком безобидным, избегающим общества. Телеграфисты – ещё одно романтическое течение этого хорошего времени. Во всём мире можно было отличить этих весьма необычных на вид людей, чем-то напоминающих хулиганов: кепка – всегда набекрень, небрежная походка морского волка, поспешность в делах и решениях, во рту порой табак, работу выполняют с прилежанием. Не всем удавалось попадать в это общество романтиков – но вот Алекс и Надькевич – особые случаи…. Вновь крутится валик телеграфа. Эх, и почему именно эта работа? Но ведь нужен же телеграфист в компанию – дядя Алекс сам был свидетелем того, как важно вовремя получать быстрые сообщения. Да, Вингерфельдт вошёл в историю, как самый быстрый телеграфист, хотя у него ещё вся жизнь впереди, а ему, Морицу, вряд ли суждено добиться таких же громоподобных успехов. Ну, какой из него скорописец? Хотя ладно, работа есть – и то хорошо. Всем компаниям Вингерфельдта (а их было пожалуй больше, чем в мире упоминаний имени Нобеля), надо было держать связь между собой. Порой они попадали в такие ситуации, где всё решала лишь скорость. И это всё взвалили частично на Надькевича. Здесь, в Праге была прямая связь, полезная в чрезвычайных ситуациях, ибо последние случались довольно часто, и нужна была страховка. Один раз одна из компаний попала в осадное положение – но выручать же надо. И лишь через несколько дней пришла помощь. И так бывает. И за биржей следить надо – чтобы акции компании не упали, а наоборот… Хм, кто же там на бирже-то умничает? Да, Витус. Бесполезный в компании, но нужный в финансовых делах – таким он и был. Здесь каждый имеет и недостатки, и таланты. А иначе их бы попросту тут не было. Компании периодически отсылали какие-то известия со всех концов света, и всё на телеграфы, одним из которых был и этот, стоящий в так называемой зале. Мориц отвлёкся от работы и посмотрел в окно. В глаза ударило ослепительной белизной снега, и он на миг зажмурил глаза, чтобы не чихнуть. Потом понял, что смеркается, и пошёл включать газовое освещение. Он не успел подняться, как услышал знакомый щелчок. Кто-то его опередил. Обернувшись, увидел Нерста с газетой под мышкой. Надькевич вновь сел на стул и со скучающим видом принялся рисовать какие-то узоры на бумаге, словно бы работа не требует никакой торопливости. - Давно уже тут? – спросил Альберт, сладко зевнув. Он давно уже потерял счёт времени. - С раннего утра, - ответил неопределённо Мориц, ибо у всех разное это «раннее утро». Он всем видом пытался показать, что закорючки на бумаге гораздо интереснее, чем всё на свете, включая и самого Альберта Нерста. - Вон, в этой газетёнке написано много интересного. Дядя Алекс мне сообщил ещё пару новых фактов к этой теме. Тебе это будет интересным. - Ну, допустим, - Надькевич выглянул из-под телеграфа, и увидел своё отражение на стекле. Худощавый пятнадцатилетний парнишка с веснушками на щеках, с растрёпанными чёрными волосами. И рядом – изображение Нерста: высокий интеллигентный человек в пенсне, напоминающий лаборанта после лекции, с каким-то напряжением на лице. - Так вот, - для подтверждения своих взглядов он раскрыл газету, хотя знал её содержание. – На днях к нам тут наведывались журналисты, явно подкупленные какими-то газовыми компаниями. Вот они-то нас и снабдили расспросами по полной программе… Ну, как тут сократить-то всё это дело? Ладно, попробую. Значит, слушай, дорогой Веснушкин. Дядю Алекса своими расспросами они довели до того, что тот их поспешил с гневом выставить за дверь. Вот тут-то и начинается всё веселье. Дав журналистам подзатыльника, Вингерфельдт успел прокричать, что его компания ещё чего-то стоит во всех отраслях промышленности. Это относится и к телеграфу, Мориц. Перехожу к заключительной части. Сегодня, в четыре часа дня (Нерст выразительно взглянул на часы) пройдёт проверка по нашей телеграфной линии. Почему именно телеграфной? Потому что все знают, что а ней сидит неопытный мальчишка. За нашей телеграфной линией будет наблюдать весь мир. Но и это ещё не всё. Условия игры звучат не просто так, всё не будет идти как обычно, с тобой, друг мой, будет связываться один из филиалов одной из газовых компаний (поставит профессионального телеграфиста), и будет постоянно увеличивать скорость на линии. - Так что же – на мне вся честь компаний и достижений Вингерфельдта?! – разинул рот от удивления Надькевич. - Не знаю, - честно ответил Альберт и взглянул из-под пенсне на него. – Тут ведь в чём так же козырь: все знают промышленника и профессионального изобретателя дядю Алекса, но никто не помнит одного из лучших телеграфистов мира Вингерфельдта… - И ты думаешь?! Нерст был абсолютно хладнокровен и спокоен. По крайней мере, именно таким он хотел показать себя в данный момент. Надькевич несколько минут пытался прийти в себя от всего только что им услышанного и привести мысли в надлежащий порядок. Альберт слегка кивнул головой и хитро усмехнулся – в его глазах показался блеск хищника: - Да, я думал по этому поводу. Но зная Алекса, не решусь строить свои предсказания до определённого момента. - А почему же ты пришёл сюда, а не Вингерфельдт? - Нет, он, конечно, мог сюда придти. Но я думаю, с нервным и возмущённым, закуривающем уже десятую сигару не очень-то приятно находиться рядом. Одно дело я – я привык к его обществу, а другое всякие товарищи, вроде тебя, у которых психика не обладает такой устойчивостью. В общем, сейчас лишь три часа. Так что набирайся мужества. Оно тебе ещё пригодится, я полагаю. Нерст был прав: Вингерфельдт в течение дня закуривал одну сигару за другой, забывая даже о своей лампе накаливания. Он выстукивал пальцами какие-то победные марши на столе, погрузившись полностью в себя. Его выражение лица напоминало дикого зверя, а взгляд был словно у голодного волка, заведённого в тупик. Он бы ещё неизвестно сколько просидел в подобном положении, если бы не Мэриан. В его голове витали самые разные мысли, но ни одна из них, как ни странно, не пересекались с настоящими событиями. - Ах вот ты где! – обрадовано вскрикнула племянница Вингерфельдта, найдя его в лаборатории и даже прихлопнула в ладоши. Она выглядела настолько необычно, что заставила дядю Алекса оторваться от своих размышлений. - Что это ты так нарядилась? Вроде праздники ещё ни скоро… - Но сегодня же особенный, ни на какой не похожий праздник! Вингерфельдт напряжённо стал обдумывать эту фразу, роясь в своей головы и вспоминая, какую важную дату в своей жизни он пропустил. Мэриан застыла в ожидании, явно светясь от радости. Затем в глазах дяди Алекса блеснул какой-то особый блеск. Он подозвал племянницу к себе и спросил её полушёпотом: - Сегодня великий день варения? - Почти, - засмеялась Мэриан, обняв своего дядюшку за шею. – Сегодня я назначаю день пирога. - А вот это уже интересно, - вздохнул он. – А как насчёт праздника? - Вечером. Мне терять нечего, - подмигнула она правым глазом. – Могу даже спеть что-нибудь. - Ну, это было бы просто прекрасно! – засияли глаза Вингерфельдта. Затем он что-то вспомнил, и немного погасил свой энтузиазм. Правда, эти слова Мэриан умудрились его здорово воодушевить. Он резко поднялся со стула, весь озарённый верой в светлое будущее, и пошёл вперёд. Навстречу ему попался Нерст, который, подобно тени поспешил войти в лабораторию, чтобы что-то захватить. В его руке мелькнули карманные часы, которые он поспешил выложить на стол. Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой Мэриан, и не смог удержаться от последующей фразы: - С Днём Рождения, дорогая! Этого ему показалось мало, и он вспомнил, что надо ещё подарить подарок. Который, естественно, был приготовлен заранее. Из-за спины Альберта показалась рука, сжимающая своё драгоценное сокровище. Он подошёл ближе и одел на голову Мэриан ободок: - Назначаю тебя королевой всея электричества! Она смущённо улыбнулась, поправляя руками новую приобретённую вещь. Вингерфельдт замер у порога, словно забыв, что куда-то собирался идти. К реальности его вернул Альберт, кивнув на карманные часы, лежащие на часы. Стрелки часов двигались неумолимо… Наверное, за те 12 лет работы компании, никогда ещё не уделялось столько внимания этого пыльному телеграфу на столе Надькевича. Первый раз у него столпилось множество людей. Альберт стоял с часами наготове, единственный спокойный человек в этом обществе. Рядом с ним стоял Николас, выразительно смотря на циферблат. Затем Нерст кивнул – час истины наступил… Сбылось предсказание Альберта по поводу телеграфа. Вингерфельдт с нахмуренным лицом наблюдал за Надькевичем, принимающем послания. Так продолжалось не больше пятнадцати минут. Затем он вплотную приблизился к Морицу, буквально дыша ему в спину: - Дорогой друг, не нравится мне всё это дело. - Вам не нравится моя работа?! – совсем перепугался Надькевич. - Да причём здесь это! – махнул рукой Алекс. В глазах его мелькнул азарт. Все люди, столпившееся в помещении, впились взглядом в могучую фигуру учёного. Помимо членов компании, эта маленькая зала так же вмещала и несколько журналистов, просто зевак, и некоторых товарищей из влиятельных компаний – никто же не мог ожидать, что Надькевича вдруг не подменят – всё должно было быть по-честному. Дядя Алекс не стал спорить с этой аксиомой, вполне довольный условиями всей этой игры. Стучало перо в дрожащих руках Надькевича – он отстаивал честь компании. С одного бока дышит Гай – верный помощник и наставник, с другого – Вингерфельдт. Безжалостно крутится валик телеграфа… - Увеличивай скорость! – полушёпотом вымолвил Вингерфельдт, начиная гонку уже. Вновь стучит перо Надькевича. Послания пошли интенсивнее, скорее. Каждые пятнадцать минут другому телеграфисту он отсылает сообщение с просьбой увеличить скорость. Это исполняется. Скорость растёт. И так в течение часа. У кого хватит больше терпения? Руки Морица вспотели, сам он сидел взмыленный, волнуясь. Не каждый день случаются подобные потрясения в жизни пятнадцатилетнего мальчишки! И все стоят. Смотрят на Морица, кто с вожделением, кто желая ему поражения. И все, все, все смотрят и следят за тобой – нет, нельзя допускать ни единой погрешности! Честь компании… Сомневается ли сам дядя Алекс в нём? Нет. Верой озарено хитрое лицо дяди Алекса. И вновь послания. Вновь азбука Морзе. Скорость растёт. Все затаили дыхание… Момент истины приближается неуклонно и быстро… Газета «Злата Прага» на следующей день выпустила на первой полосе весьма любопытную заметку: «Телеграфист известной газовой компании, участвовавший в соревновании против молодого, и пока ещё не опытного работника компании Вингерфельдта потерпел поражение. В течение двух часов росла скорость передачи сообщений, - инициатором был телеграфист Мориц Надькевич. Его перо не пропустило ни одной строчки телеграфа! После второго часа и ещё одного послания Надькевича об увеличении скорости не выдержал и сдался. Курс акций компании упал до минимума в этом году». Это было больше чем победа! Это была победа над собой. И Надькевич эту битву выиграл с бешено колотящимся сердцем малоопытного мальчишки, но со всеми задатками Тома Сойера. Честь компании отстояли. Дело сделано. Огромное дело! Но никто, пожалуй, не сомневался в этом всеобщем любителе всей компании. Кроме него самого, пожалуй. Какая-то известная английская газета решила поместить коллективную фотографию всех членов компании, как участников этого громкого события, и естественно – Надькевича. Вот здесь и начались весьма курьёзные события. Сама идея-то неплохая, но всё зависло от исполнения… Некоторые товарищи из банды лиходеев не подкачали, что собственно и ожидалось. В центре поместили Вингерфельдта, спрятавшего руку в пиджак, - пародия на Наполеона. И выражение лица было такое, словно бы он был Властелином мира – «продолжаем развивать миф о нашей непобедимости», как он сам выражался среди своих о газетах. Ах, эти газеты! На заднем плане поместились Нерст, Гай. С другого конца – Надькевич и Николас. Фотограф спрятался за своим громоздким аппаратом, приготовился фотографировать. Лёгкая улыбка мелькнула на лице Морица. Почему именно у него – будет ясно в последствие. Сфотографироваи и удалились. Осталось дело за небольшим - дождаться номера газеты. А уж английские газеты читать, ох как дядя Алекс любил! Не грех будет сказано. Поэтому и у его племянницы далеко не немецкое имя… Карандаш застыл в руке Вингерфельдта. Вот он вновь сидит за своим привычным столом в лаборатории, в руках, словно священная реликвия, зажат новый выпуск газеты – и первая полоса целиком о них. Трогательный момент. Вот же фотография. Они тут все, вместе. Костяк молодцов Вингерфельдта. Хм, а какой же заголовок подобрали к газете? Интересно, ведь пресса славится своим остроумием. И взгляд падает на начало. Он спокойно проходит по первой части фразы – «Глава великой компании века…» и вдруг спотыкается. Думая, что ошибается, он перечитывает её во второй раз. И во второй раз взгляд спотыкается об одно-единственное слово, повергнувшее его в ужас. Затем взглянув на фотографию, всё стало понятным. Карандаш подчеркнул последнее слово в заголовке статьи. Дядя Алекс громко рассмеялся и отбросил газету, положив на неё этот самый карандаш и карманные часы с портретом Мэриан. А заголовок безжалостно гласил: «Глава великой компании века – козёл!», и в доказательство приведённая ниже фотография, где ухмыляющийся Надькевич, стоя за спиной Вингрефельдта, поставил своему дорогому боссу рожки… Этот великий и беспощадный мир! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Кот Опубликовано: 18 июня 2011 Поделиться Опубликовано: 18 июня 2011 Ариадна Ага, вот и домовёнок! Трюк с петухом напомнил схожий прикол в Питере Пэне. Кстати донкрат это опечатка или подразумевается вышедшее из употребление название домкрата? Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Генерал Опубликовано: 21 июня 2011 Автор Поделиться Опубликовано: 21 июня 2011 Ага, вот и домовёнок! Не смогла удержаться.) Трюк с петухом напомнил схожий прикол в Питере Пэне. Ну, Питера Пена я вообще не помню. Это было так давно.) это опечатка или подразумевается вышедшее из употребление название домкрата? Скорее да. Каюсь. Мой недостаток образованности. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах Больше способов поделиться...
Рекомендованные сообщения
Присоединяйтесь к обсуждению
Вы можете опубликовать сообщение сейчас, а зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, войдите в него для написания от своего имени.