Таблица лидеров

Выбрал другой вариант поскольку, наиболее темным из положительных героев считаю Урта Полосатого. Судите сами - расист, по всем признакам, насаждающий свое мировоззрение в юные умы, (Мара с Пикклем передают привет) считающий всех хищников врагами по умолчанию, а кроме того это пожалуйста самый алчный барсук в серии. Серьезно, они с Фераго друг друга стоят (встретились, как говорится два одиночества). Только один был гол как сокол, а другой сидел на золоте и драгоценностях. И самое обидное что из-за скупости Утра и его предвзятости пострадали зайцы Дозорного отряда - их почти всех перебили при осаде Саламандастрона. Их владыка мог выбрать другой путь - вступить в переговоры с Фераго ( что тот собственно ему и предлагал), согласовать условия и голубоглазый горностай, довольный жизнью удалился бы в ночь, получив желаемое. Конечно это не дает гарантий, что после этого, он не вернулся бы к Саламандастрону вновь, но после торга у Урта было бы достаточно времени, чтобы найти союзников и подготовить оборону. Но даже так - сколько жизней удалось бы сохранить с обеих сторон, если бы Урт проявил большую гибкость? А так... Между войной и миром Урт выбрал войну, в угоду собственной жадности и ненависти к хищникам. В итоге, и он сам и его воины, погибли за золото и драгоценности, с которыми Урт не пожелал расстаться даже после смерти. Такое обычно ожидаешь от злодея, но герой то позиционируется как положительный.

Глава 9 Крот Гунтер сидел на крутом берегу, прислонившись к старому пню, нависавшему над рекой. Его страшные, налитые кровью глаза провожали удаляющуюся фигурку мыши Примулы. Она была закутана в разные лохмотья, а на плечах несла старый короб, в котором спрятались её дочки. Она тяжело ступала по твёрдой снежной корке, образовавшейся на льду реки, стараясь держаться ближе к пожухлым зарослям камыша у левого, низкого берега. Небо стремительно темнело, и голые ветки деревьев мрачно нависали над головой. Гунтер знал, что за ними погоня. Пронеся не себе короб с мышками через длинный туннель и лесную чащу, он передал его Примуле, а сам остался на том месте, где они вышли к реке. Примула уходила на запад, чтобы найти приют или погибнуть. Гунтер остался, чтобы погибнуть здесь. Страх покинул его. Сознание затуманилось, лапы тряслись от гнева. Он не видел перед собой ничего, кроме ненавистных белых хищников. Время от времени крот ломал росшие рядом ветки. Его объяла неведомая ему ранее страсть к уничтожению. Повергнутый в отчаяние смертью своей семьи, он целиком отдался своей новой страсти и с нетерпением поджидал преследователя. Прошло не более четверти часа, когда ещё одна тёмная фигура показалась на берегу реки. Гунтер напряг своё слабое зрение, но в сгущавшихся сумерках он разобрал только зелёный цвет одежды. Жуткая радость кольнула его сердце. Сезоны послали ему того самого разбойники, который перерезал его семью у него на глазах. Кожедёр был очень вынослив. Если он пускался в погоню, то остановить его можно было только силой. Несмотря на то, что после полудня снова пошёл снег, ласка легко отыскивал следы своих жертв. Слишком уж небрежно ломились они через лес. На реке следы были видны явно. Беглецы пошли самым лёгким и очевидным путём, и не сойдут с него, пока не умрут от холода или не найдут надёжное убежище на берегу. Обнажив ятаган, Кожедёр неспешным, но уверенным шагом направился вдоль камышовых зарослей, примечая недавно сломанные стебли. Внезапно он остановился, и, не поднимая головы, произнёс своим обычным сухим голосом, который прогремел как гром в тиши зимнего леса: — Ты хорошо спрятался, но забыл, что все звери воняют, особенно те, что живут в норах под землёй! С жутким рёвом Гунтер скатился с крутого берега, сжимая в лапах увесистую грабовую ветку. Поднявшись, он оказался в трёх шагах от Кожедёра, и, ни слова не говоря, набросился на него. Ласка ловко увернулся, и крот неуклюже опустился на снег. Презрительно усмехнувшись, Кожедёр подождал, когда противник поднимется. Он успел обратить внимание на зловеще поблёскивающие багровые глаза Гунтера. Крот казался одержимым. — Хурр! — снова проревел Гунтер и снова набросился на Кожежёра. Напор был столь стремительным, что ласка успевал только увёртываться от ударов или отражать их своим ятаганом. Оружие Кожедёра было выковано из особенно прочной стали, и никакой дубине было не сломать его. Отражая удары, разбойник успел нанести несколько неглубоких ран скользящим движением, но крот как будто не чувствовал боли. Тёмные капли оросили снежный покров под лапами дерущихся. «Кровавый гнев!» — пронеслось в голове у Кожедёра. Извиваясь под свист дубины, которой неуклюже размахивал противник, ласка наконец всадил клинок ему в плечо. Гунтер на миг остановился, посмотрел на торчащее лезвие, а затем как-то странно улыбнулся и навалился всем весом на ятаган, повалив Кожедёра на снег. У окончательно растерявшегося разбойника не осталось шансов. Его мрачный дух убийцы покинул своё тело, оставшееся в мёртвой хватке огромных кротовьих когтей. Гунтер поднялся, как только убедился, что Кожедёр мёртв. Кровавый морок, застивший его взгляд, стал рассеиваться. Крот резко почувствовал, что вокруг темно, холодно и тихо, и ему стало страшно. А ещё через мгновение жуткая боль скрутила всё его тело, и он рухнул рядом с поверженным врагом, хватаясь за глубокую рану в плече, из которой лилась кровь. Гунтер хотел закричать, но сил у него не было, и из его промёрзшего горла вырвались лишь жалкие стоны: — Хурр! Бедная моя голова, хурр, что я наделал своими непослушными лапами! Хурр! Пр-римула! Пр-римула! Но Примула была далеко и не могла его слышать. Страх за дочерей гнал её вперёд, несмотря на холод, усталость и невыразимое горе, застрявшее комом в её горле. Она продолжала идти, и, хотя лапы её сковывал мороз, она понимала, что если перестанет двигаться, умрёт сама и оставит на верную смерть своих дочерей. Перепуганные, голодные и озябшие Синичка и Снегирёк сидели в коробе, крепко прижимаясь друг к другу. Силы изменяли мыши-матери. Она спотыкалась, и начала хвататься за сухие стебли камыша, но они предательски ломались в её замёрзших лапах. Разгорячённое сердце Примулы бешено билось, но горло точно сковало льдом. Она даже не пыталась позвать на помощь, да и кто мог откликнуться в такой день, кроме жестоких разбойников, врывающихся в мирные жилища? Зоркие глаза, пронизывая сгущающиеся сумерки, наблюдали за Примулой. Две тёмные тени пронеслись над рекой в вышине, но мышь не могла их заметить. Набрав высоту и нацелившись, тени стали стремительно спускаться. Примула ничего не успела понять, когда острые когти больно схватили её за плечи и подняли на воздух. Короб свалился с её плеч. — Карр! Резкий крик раздался дважды прямо над ухом мыши, и в следующее мгновение она упала на корку наста. Сверху её придавило тяжёлое тёмное тело. По жёсткому оперению, которое лезло в нос и глаза, мышь поняла, что это птица. — Мамочка! Мамочка! – раздались сверху крики Синички и Снегирёк, которые вылезли из короба и бегали вокруг двух галочьих трупов под которыми лежала их мать и беспомощно хрипела. Галки были убиты стрелами. Вскоре показались и стрелки. Два взрослых полёвки с длинными луками в лапах, и такими же длинными колчанами, которые были закреплены у них на поясах и волоклись за ними по снегу, вышли из прибрежных кустов. Головы и плечи полёвок были скрыты серыми капюшонами. Один из них обратился к мышкам, поднимая вверх лапу в знак мира: — Тише, малышки, тише! Мы не враги. Мы только убили злых птиц, которые напали на вашу маму, и сейчас мы её освободим. Полёвки быстро оттащили галочьи тела, и помогли Примуле подняться. Второй полёвка обратился к ней: — Разрешите представиться, сударыня. Меня зовут Тугой лук, а этой мой приятель Шолто. На реке теперь опасно. Мы живём в укрытии, там тепло и есть еда. Пойдёмте с нами, это недалеко. У Примулы не было сил ни сопротивляться, ни задавать вопросы. Взяв за лапы дочерей, она покорно побрела в лес с двумя полёвками, которые поддерживали её за плечи. Из-за усталости и темноты дорога показалась долгой, хотя укрытие полёвок располагалось на лужайке в какой-то сотне шагов от левого берега реки. Старые клёны, липы, каштаны прочной стеной своих тесно стоящих стволов отделяли лужайку от воды. Посреди лужайки возвышалась высокая двускатная крыша, края которой прямо утопали в снегу. Казалось, что это только чердак дома, который уходит куда-то под землю. Стены жилища были сделаны из грубых, необработанных досок, даже не очищенных от коры. По всему было видно, что дом возводился наспех. Тугой лук четыре раза стукнул в доски, которые служили дверью. Изнутри раздался глухой голос: — Почём нынче крабовый хвост? — На пне растёт куница, — также глухо и даже деловито произнёс Тугой лук. Дверь открылась, и из дома потянуло теплом и запахом стряпни. Из полумрака показалась хмурая рыжая морда белки средних лет. Смерив взглядом пришедших, белка что-то соображал, затем, словно спохватился, и его выражение сразу приняло дружелюбный вид: — О, вы кого-то привели? Сударыня, проходите скорее. Какие очаровательные мышатки! Проходите все в тепло, разве можно в такой холод быть там? Скорее, скорее, я сейчас же разогрею еду! Теперь вы безопасности. Все пятеро ввалились в тёмный таинственный дом, и доски-дверь заняли своё прежнее место в стене. *** В Сокровищнице горностаиха Несса готовила ужин. Тела убитых зверей они вместе с Краснокогтем закопали глубоко в земляной пол. Все хищники, кроме Кожедёра вернулись – кто с едой, кто с питьём, кто с пустыми лапами. Огонь из очага освещал подземелье и распространял приятный аромат от горящих яблоневых поленьев. Ласки и горностаи надеялись здесь переночевать. Несмотря на то, что дорогих вещей в захваченном жилище не было, хищники были довольны, что нашли тёплое место с припасами. Уилл сидел на выступе у туннеля, в который ушёл Кожедёр, и потягивал из крынки земляничную шипучку. Отсутствие самого опытного бойца настораживало и не позволяло спокойно отдыхать в захваченном жилище. С другой стороны, Кожедёр всегда был себе на уме, не подчинялся вполне даже Гиене, хотя был бескорыстен и не тщеславен, несмотря на свой свирепый нрав. «Не вернётся к утру, тогда проверим туннель» — заключил Уилл. — Эй, Краснокогть! Раз ты спал во время драки, будь добр, посторожи эту дыру во время ночи. Я посижу тут ещё пару часов, а потом ты меня сменишь. Краснокогть почесал шишку у себя на голове и растерянно пожал плечами. — Как скажите, ребята – ответил он. Уилл метнул в его сторону злобный взгляд. «Причём здесь ребята, дубина? Приказ отдал я, так и отвечай мне» — подумал молодой горностай. Но вслух ничего не сказал. На ужин была тушёная картошка с грибами и разные ягодные напитки. Хищники жадно уплетали горячую сытную пищу после двух дней на сухом пайке. — Вылазка удалась на славу – подводил итоги Уилл, который не сел за общий стол, а устроился на своём посту, — Мы нашли неплохую нору. Здесь очень тепло и пока ещё полно жратвы. — Под землёй непривычно, но лучше, чем не болоте в этих дурацких сараях на деревьях – согласилась Несса. — Ха, а в дурацких сараях лучше, чем в повозках – развил её мысль Краснокогть, осушая свой стакан. — Всё верно, друзья – продолжал Уилл. – Думаю, когда Гиена очухается, он согласится, что на реке можно найти место получше. А мы как раз закрепимся в подобных местах. Ласка Лисохвост недоверчиво покачал головой: — Только если сорока нас не дурит – сказал он. — О чём это ты? – спросил Уилл. — Птицы сами по себе, мы сами по себе. Кто знает, не пожалуют ли к нам сегодня ночью такие же гости, как мы. — Птицы нам не опасны. Мы, то есть Гиена, избавил их от огромного канюка, который их гонял. Теперь они почувствовали себя хозяевами леса. Пусть хозяйничают на небе, а нам хватит земли. Никто не заставляет Гваура показывать нам укрытия лесных жителей. Он не часть стаи. — Это и странно – продолжал сомневаться Лисохвост. – По мне лучше полагаться на свои силы и не связываться с пернатыми. — Лисохвост прав – поддержала его Несса. – Мы недавно пришли в эту страну, а Гваур здесь живёт всю жизнь. Мы узнаём об этих местах только то, что он позволяет нам узнать. Он ничем с нами не связан, но помогает нам. Думаю, Гиена примет правильное решение, когда очнётся. Упоминание имени главаря заставило всех задуматься. Остаток ужин прошёл в молчании. Уилл стал прислушиваться в тёмной тишине туннеля, у которого он сидел, но ничего, кроме тишины, там не было. Когда он почувствовал, что голова его тяжелеет, а мысли путаются, он позвал Краснокогтя на своё место, а сам устроился у очага на моховой подстилке. Несса уже спала, остальные тоже укладывались. — Положите оружие рядом с собой, и постарайтесь не проваливаться в третий сон — строго напутствовал Уилл своих спутников и закрыл глаза.