Таблица лидеров

Освальду всё же подобрали подходящую рясу, и теперь он, крутя головой, разглядывал большой торговый корабль, на котором ему с наставником предстояло отправиться к берегам континента. Пожалуй, он предпочёл бы, чтобы аббатство зафрахтовало судно специально для миссии. Это бы показало и его собственную значимость, и, вероятно, усилило влияние религии. Но и такой вариант выглядел совсем неплохо, особенно учитывая, что до сих пор Освальд видел только лишь маленькие лодки, с которых монахи ловили рыбу на Великом озере. Матросы-белки ловко прыгали по мачтам, расправляя паруса. Под резкие выкрики офицеров корабль отвалился от причала и, влекомый буксирными шлюпками, двинулся по водам длинного, но довольно широкого рифтгардского фьорда. Освальд поднял морду – насколько позволял объёмистый заплечный мешок – и взглянул на нависшую над портом громаду цитадели, в которой раньше проживало правившее семейство Чистых хорьков. Её серые камни помнили страшные дни революции Трисс и гражданской войны, а кое-где всё ещё можно было разглядеть подпалины. Те события произошли задолго до рождения Освальда, но он, конечно, слышал о бегстве и триумфальном возвращении белки Трисс… Гибели Курды, Блэдда и Агарну… Вспыхнувшей затем войне… – А ведь святой Колумба говорил, что если Саренго продолжит мучить рабов и отправится на континент за реликвиями, – задумчиво произнёс стоявший рядом Патрик, – то погибнет вместе со всем своим семейством. Что и исполнилось. И даже чудо, когда ворота крепости распахнулись сами собой, не вразумило короля… – Ну да, я помню про это… – Освальд покосился на наставника. – Знаешь, отец, я всегда думал… Если Саренго сподобился увидеть чудо, то почему не уверовал? – Почему? Потому что каждый свободен в выборе пути. И если кто-то всем сердцем избирает грех, то ему не помогут и десять тысяч чудес. Даже если мёртвые воскреснут у него на глазах. – А зачем тогда Бог сделал то чудо? Освальд любил иногда осторожно предложить наставнику теологическую беседу и смотреть, как тот выпутается из очередного вопроса. Который, конечно же, казался Освальду очень спорным и трудноразрешимым. – Зачем? А тебе не кажется, что этот вопрос стоит задать не мне, а Богу? Впрочем… Почему ты думаешь, что чудо было дано только для Саренго? Может, там было довольно тех зверей, кто понял его верно? Ведь после, в страшные сезоны, многие пришли в нашу обитель… Освальд заметил какое-то движение сбоку у борта и обернулся как раз в тот момент, когда молодая хорьчиха бросила в море маленький букет. Она быстро ушла, а енот всё смотрел на покачивающиеся на волнах невзрачные белые цветы. Памятью о ком они были? О Агарну, которого утопили где-то здесь, в гавани, или о Трисс, изуродованный труп которой выбросили в море тут же? Нечто непостижимое было в том, что смертельные враги обрели одно последнее пристанище на двоих. Прямо сейчас их кости могли лежать буквально под стоящими на палубе лапами. Освальд остро ощутил, что страшное, тяжёлое, кровавое прошлое Рифтгарда словно притаилось где-то совсем рядом и то и дело вылезало на свет в бесконечных спорах и стычках. Может, главной проблемой Рифтгарда было как раз то, что его прошлое так и не стало прошлым, а незаметно переползло в настоящее? Фьорд резко оборвался, и корабль выскочил в открытое море. Скалистые берега Рифтгарда быстро отдалялись. Солнце опустилось к горизонту, почти спрятавшись за островом, но его розово-красные отсветы сияли в облаках. Паруса резко хлопали над головой и, вглядываясь в раскинувшийся до самого горизонта морской простор, молодой енот невольно вспоминал блаженных Кевина и Брендана. Именно второй из них построил корабль, на котором некогда эти двое святых добрались до Рифтгарда из западных земель. Он был куда меньше, чем это купеческое судно, у борта которого стоял сейчас Освальд – просто длинная ладья с одной мачтой и квадратным парусом. Житие говорило, что Кевин с Бренданом угодили на ней в ужасный шторм, но Бог сохранил их. Тогда, много сезонов назад, еноты принесли в Рифтгард христианство. А теперь уже сам остров передаёт веру на континент. – Отец, послушай… – прошептал Освальд. – А может, Бог сотворит чудо через нас с тобой? Для вразумления язычников? – Сотворить-то Бог, конечно, может… – задумчиво ответил Патрик. – Вопрос, для чего? Бог не делает их для того, чтобы кто-то похлопал, как в балагане, понимаешь? И вот что, скажи-ка, Освальд… Если мне в аббатстве выдадут денег, чтобы я пошёл и купил что-нибудь, могу ли я хвастаться этими деньгами, как своими? Освальд растерянно покрутил головой. – Нет, конечно, но… – Ну вот и с чудесами так же. Чудо не принесёт пользы, если из-за него ты вообразишь о себе невесть что. Только вполне осознав свою слабость, ты обретаешь подлинную силу. Некоторое время они постояли молча, смотря на медленно темнеющее небо. С каждым днём солнце заходило всё позже, скоро настанет лето, когда ночи в Рифтгарде станут бледными, словно вечерняя заря будет дожидаться утреннюю у самого края земли. – Конечно, прославлять Господа, созерцая величие природы – благое дело, но молитвенного правила никто не отменял, – мягко произнёс Патрик. – Идём в каюту. Путешествие резко поменяло тот размеренный порядок жизни, к которому Освальд привык в монастыре. Молись и работай – из этой простой и со времён блаженного Кевина вдохновлявшей устав идеи вторая часть теперь исчезла. Все работы на корабле выполняла команда. Патрик попытался было попросить кого-то, чтобы им дали послушание, но его быстро отправили восвояси. А стоять и даже сидеть при молитвенном правиле мешала морская болезнь, которую Освальд испытывал впервые в жизни. Его мутило; постанывая, он ворочался на матрасе, кое-как заставляя себя вслушиваться в слова произносимых Патриком молитв. Так проходили дни и ночи. Рифтгард давно скрылся за горизонтом, и кругом расстилался лишь великий океан… …Кевин медленно шагал по монастырскому двору. Его большие и теперь уже опухшие лапы тяжело ступали по истоптанным камням. Подслеповато щурясь, старый енот смотрел на темневшее впереди здание церкви, фундамент которой, подумать только, он сам закладывал вместе с Бренданом. Сколько сезонов минуло с тех пор? Много, как и с того зимнего дня, когда душа Брендана покинула тело… Но Кевин знал, что скоро он встретится со своим другом и духовным братом. Немного времени осталось. Приближался большой праздник, и множество зверей сошлось в обитель едва ли не со всего Рифтгарда. Четверо монахов несли окружавшую Кевина широкую деревянную раму, чтобы паломники не затолкали его. Белки, выдры, ежи, и тут же – лисы, хорьки, горностаи; все они, вечно враждовавшие друг с другом, принимали истинную веру и обретали благословенный мир. Казалось, совсем далеко отсюда осталось зло этого мира и жестокая диктатура короля Саренго… Задумавшись, Кевин не сразу понял, что кто-то весьма ощутимо трогает его хвост. А через мгновение раздался возмущённый голос одного из монахов: – Эй! Ты что это делаешь? Как ты обращаешься со святым старцем?! – Адомнан! – обернувшись, с укором произнёс Кевин. – Не пугай его. Вспомни, наш Господь запрещал прогонять детёнышей. «А ещё я много раз запрещал называть меня святым…» Виновник происшествия, маленький бельчонок в длинной, до земли, тунике, стоял под рамой, растерянно озираясь. Кевин осторожно положил лапу ему на голову. – Как тебя зовут? Бельчонок раскрыл рот, но из него донеслось лишь невразумительное кваканье. – Простите, отец, – пробормотала толстая белка, резво подхватив детёныша на лапы. – Понимаете… Мой сынок… Ему уже пять сезонов, а он до сих пор не произнёс ни единого слова! – Ничего. Он заговорит ещё, – произнёс Кевин и вдруг задумчиво добавил: – Настанет день, этот сын белки произнесёт слова, которые будут жить до самого конца этого мира. Благословив мать с детёнышем, Кевин двинулся дальше. Звери, собравшись кругом, успокаивали и поздравляли напуганную белку. Все знали, что Кевин ничего не говорил просто так. Вечером того же дня бельчонок изрёк первые слова. Прошли сезоны, и он, окончив училище при аббатстве, стал ходить по селениям, повсюду произнося проповеди потрясающей силы. Всегда он помнил о святом, некогда благословившем его, собирал рассказы о нём и наконец на их основе создал великую поэму «Чудо блаженного Кевина». Говорят, монахи, слушавшие её зимними вечерами, не знали, чей голос они слышат – белки или ангелов… …Освальд проснулся от сильного толчка. Прямо перед этим ему снилось что-то доброе про блаженного Кевина. Он знал, конечно, что снам нельзя доверять, поскольку через них проклятый Вулпаз может внушить свою ложь. Пошатываясь спросонья, Освальд быстро осенил себя крестом и тут же услышал: – Эй, ты чего лапами машешь? Если вы к Юска, то пора сходить! Толстый моряк-горностай угрюмо глядел на Освальда. – Пожитки свои собирайте и топайте! Некогда вас ждать. В почти полной темноте монахи вместе с ещё несколькими пассажирами устроились в шлюпке, и это было большой удачей, что никто из них не свалился за борт. Вёсла с плеском погрузились в воду. Впереди сияли, отражаясь бликами в волнах, огни прибрежной деревни, а небо было усыпано звёздами. Им, впрочем, оставалось немного времени: на востоке, за холмами, уже пробивался первый отсвет рождающегося дня. «Бог, сотворивший небо и землю, не оставь нас в этих местах!» –произнёс про себя Освальд и тут же подумал, что как ночь отступает перед лучами зари, так и ледяной мрак язычества неизбежно исчезнет в вечном сиянии истинной веры. И им, монахам обители на Великом озере, предстоит сделать всё, чтобы это произошло как можно быстрее. Закутавшись в рясу, Освальд неуверенно шагал по пирсу, который словно шатался под лапами. Пожалуй, теперь он понимал, с какой радостью святые Кевин и Брендан вышли на каменистый берег Рифтгарда после тяжкого путешествия. – Прежде всего нам надо навестить старосту, – сказал Патрик. – Он должен знать, как попасть к Юска. Отсюда до их владений совсем недалеко. Мешок давил ему на плечи, заставляя горбиться, а сжимавшая посох лапа слегка дрожала. Однако на все попытки Освальда перехватить ношу Патрик спокойно отвечал, что каждый должен нести собственный крест. Староста деревни, старик-нутрия, принял их, когда уже совсем рассвело. – Так вы, стало быть, те самые… как вас… христиане? Чудно вырядились, скажу я… Развалившись в плетёном кресле и подслеповато щурясь, он глядел на монахов. – Приплыли, значит, нашему… хм… достопочтенному Юскатагу рассказывать философию? Ну, что же, слышал, слышал… Он, знаете ли, охотник послушать всякое. Зверь, скажу вам, суровый, но справедливый. Мы ему… В общем, защитник он наш. Тут как раз его ребята сейчас есть, сейчас вас к ним отведём. И да сохранят вас благие три бога, которым вы молитесь! Нутрия довольно улыбнулся, считая, видно, что не упустил случая показать свои религиозные познания. – Мы верим в одного Бога! – возмущённо воскликнул Освальд. – Потом, потом… – пробормотал староста, поднимаясь. – Вот ведь времена! – ворчал, идя вслед за провожатыми, Патрик. – Спрашиваешь дорогу – а в ответ рассуждают о Троице, да ещё каким образом! Хочешь купить хлеб – а они спрашивают, есть ли у Бога хвост! Какое нечестие! – Но ведь это здорово, что звери интересуются нашей верой… – осторожно заметил Освальд. – О богословии должны рассуждать те, кто очистил ум молитвой, а не каждый, кому захотелось поумничать, – буркнул Патрик. Следуя за молчаливыми воинами-хорьками, монахи топали по дороге, что уходила из деревни к сосновому лесу и вела в ту сторону, где располагались владения Юска.

Спасибо. Да, с древних Ирландии и Британии и писалось.