Таблица лидеров

*** Жаркое лето было в самом разгаре. Вот уже месяц Кевин нырял к «Ревущему Дракону» старательно и методично расчищая песок и доски, что преграждали путь к корме корабля. Выдру приходилось орудовать зубилом, топором и пилой, чтобы кромсать и разделять сросшееся между собой содержимое былого судового груза: канатов, истлевших парусов, расколотых бочек и ящиков. Радовало только, что это был уже не «железный» морской орешник, а вполне податливое дерево. Вдобавок ко всему, перечисленная груда корабельной утвари больше чем на половину утопала в песке, создавая ещё больше проблем. Особенно выдра раздражало расчищать песок. Большая крепкая дубовая дверь трюма отворялась вовнутрь, так что Кевину требовалось расчистить целую гору песка перед ней. Для этого выдру приходилось зачерпывать его ведром и тащить к носу судна. Словом все эти процедуры занимала уйму сил и «дыхания» от чего работа едва продвигалась. Но Кевин упорно и методично продолжал её выполнять, прекрасно осознавая, что каждое убранное ведро песка или доска приближали его к заветной цели. Если бы не «Водолазная бочка», трудно даже представит насколько затянулись бы работы по расчищенную трюма «Ревущего Дракона». Когда Герберт впервые услышал об идеи с бочкой, она показалась ему гениальной и до смешного простой. Но уже спустя неделю работ, он понял, сколько сложностей и возни приходит вместе с подводным изобретением. Казалось, опусти «Водолазную бочку» на канате с корабля на дно и задача решена. Но корабль практически никогда не стоял строго на одном месте даже на якоре, а лёгкие подводные течения постоянно смещали бы бочку в разные стороны, создавая для ныряльщика лишнюю опасность. Потому Кевин избрал другой способ. Вначале на дне как можно ближе к цели погружения умещался тяжёлый многопудовый камень в верхушку которого было вбито толстое стальное кольцо. Через него просовывался длинный канат один конец которого помещался на вороте, установленном на плоту, а другой крепился к днищу подводного изобретения. Идея была проста - «Водолазная бочка» была легче воды и стремилась всплыть как пробка. Матросы начинали вращать ворот, и накручивающийся на него канат утягивал бочку в глубину, пока специальный узел на тросе не застревал в кольце, сигнализируя о том что «Боб» достиг нужной глубины. Таким образом бочка всегда оказывалась в одном и том же месте не зависимо от подводных течений или волнения на поверхности. С плавучестью бочки всё также обстояло не просто. Покуда она была на поверхности и всё её нутро заполнял воздух, «Боба» было просто невозможно увлечь на дно: словно тянуть в глубину большую пустую лодку. Для этого к бочке прикреплялся дополнительный груз, чтобы зверям на вороте было легче опускать изобретение в пучину. Но чем глубже погружался бочка, тем сильнее сжимался внутри неё воздух, тем больше её заполняла вода и тем ниже падала плавучесть «Боба». Посему уже на глубине тридцати хвостов к бочке ныряли выдры и резали верёвки удерживавшие груз. В противном случае подводное изобретение грозила уйти в пучину своим ходом и удариться о дно. В течение прошедшего месяца Кевин придерживался следующего распорядка ныряния: два дня подряд он погружался утром и вечером, а на третий отдыхал. Многие матросы «Бесхвостого» не знакомые с особенностями глубинного ныряния, конечно же были удивлены столь неспешным процессом. Особенно долго допытывался старик Расти: он никак не мог взять в толк, почему Кевин не может нырять по десять раз за утро в течении всей недели. Далеко не сразу старому зайцу удалось втолковать какую огромную сложность, опасность и истязание тела представляет для ныряльщика погружение свыше восьмидесяти хвостов. Герберт помнил, как отец однажды сравнил подобные ныряния с кладкой тяжёлых кирпичей, коих зверю предстояло поднять на вершину крутого холма, ни разу не сбавив шага. И при том любой упавший кирпич знаменовал смерть носильщика. Кроме того, как оказалось, использование «Водолазной бочки» влекло и к другим опасностям. Так, однажды Герберта озарила великолепная мысль – почему бы Кевину не использовать несколько бочек на глубине вместо одной?! Ведь тогда бы его время пребывание под водой могло увеличиться в несколько раз. Но увидев, как мрачно друзья выдры переглянулись между собой, после озвучивания данной идеи горностаю почудилось, что он сморозил глупость. Рон тогда объяснил, что подобное решение сразу пришло к ним в головы, а Кевин, захваченный этой мыслью, даже подумывал погрузить на дно целый перевёрнутый корабль. Однако позже Кевин заметил, что после длительного пребывания на большой глубине используя сразу несколько бочек с воздухом, он плохо чувствовал себя при всплытии: у него кружилась голова, ощущалась ломота в суставах, а один раз он даже потерял сознание и выздоравливал больше недели. У других ныряльщиков возникали схожие симптомы. Так что выдрам волей неволей пришлось отказаться от затеи использовать множество «Водолазных бочек». Причины «Глубинной болезни» остались неведомы. Единственное что понял Кевин – если находиться на дне недолго и всплывать как можно медленнее, то пагубных последствий можно было избежать. Во всяком случае, Рон очень внимательно следил за здоровьем и самочувствием друга за всё время ныряний. Герберт никогда в своей жизни не видел ни одного зверя, который бы настолько тщательно и серьёзно готовился к важному делу, как Кевин готовился к погружению. Он просыпался на рассвете, и, сидя скрестив лапы на палубе «Бесхвостого», долго и размеренно дышал, прикрыв глаза. Это действие скорее походило на молитву, чем на дыхательное упражнение ныряльщика. В этот момент никто не смел нарушить покой зверя. Казалось, Кевин подготавливается не к очередному погружению, а важнейшей и опаснейшей битве. Впечатлённый столь основательной подготовкой выдра к нырянию, Герберт однажды спросил Рона, всегда ли Кевин так серьёзен в работе или же дело было в «Ревущем Драконе»? Неожиданно выдр весело усмехнулся в ответ. Он сказал, что Кевин всегда серьёзен в работе, и всё же этот раз был особенным. И «Ревущий Дракон» действительно имел значение, ведь предположительно в нём могла находиться древняя реликвия – сабля «Проблеск Бездны». Любому зверю на побережье известна легенда не только о Бериле, но и о его закадычном друге – выдре Дилане, который сопровождал его во всех странствиях. За то, что выдр однажды помог барсуку в битве с огромным кальмаром лорд горы, в качестве благодарности, выковал в кузнице Саламандастрона великолепную саблю и подарил её бесстрашному и находчивому спутнику. Предание гласило, что металл для клинка был взять из железных когтей в щупальцах поверженного кальмара. Видимо благодаря этому происхождению оружие приобрело дивную остроту, прочность, лёгкость и неприступность ржавчине. Также упоминалось, что блеск лезвия сабли был таким ярким, что его можно было разглядеть сквозь толщу воды, когда выдр извлекал оружие в пучине моря, от чего её и нарекли «Проблеском Бездны». Кевин с самого раннего возраста грезил найти знаменитый клинок Дилана, любимого героя из легенд, и весть о находке «Ревущего Дракона» просто-таки окрылила его. Одним из обязательных условий работы, который выдвинул выдр, являлось то, что легендарную саблю он заберёт в качестве оплаты, если конечно она будет найдена, и Саламандастрон не станет возражать. Именно из-за этого обстоятельства Кевин и сосредотачивался на погружениях как никогда прежде, ведь каждое из них приближало его к осуществлению заветной мечты. Что касалось участия Рона в походе за «Грозовой Секирой», то он главным образом занимался организаторскими обязанностями, хотя и являлся лучшим ныряльщиком на корабле после Кевина. Выдр строго следил за состоянием «Водолазной бочки», канатов и инструментов. И ещё Герберта иногда удивляло почему, хоть главным по существу и являлся Кевин, Рон часто командовал им и, порой, одним веским словом заставлял товарища разом отказаться от каких-либо опасных затей. Позже горностай узнал, что Рон уже трижды спас другу жизнь. Сам Кевин относился к тому безумному типу ныряльщиков, что, видя цель, забывал обо всём на свете, теряя контроль над собой и ситуацией. Потому выдр являлся безмерно благодарным судьбе, за то, что у него был друг, хранивший его от рискованных авантюр и которому он мог всецело довериться. Со дня прибытия «Бесхвостого» к восточному побережью Герберту, помимо вспомогательной работы, была доверена ответственная задача - подготавливать «светляковые» бутыли для ныряний. Подводные факелы были слишком дорогим удовольствием, чтобы использовать каждый день, и бутылки наполненные светлячками оказались прекрасным выходом. Правда Герберту приходилось тщательно следить за жучками: перемещать их из специального бочонка в бутыли, кормить, ловить на берегу новых, греть бутылки перед погружением и даже класть в сосуды тёплые тряпочки, дабы светлячки не замерзли, пребывая в холодной морской пучине. Чем больше проходило времени, тем больше Герберт понимал, какими удивительными зверями являлись его компаньоны. И дело было не только в поразительном мастерстве каждого из них. Что Кевин, что Рон всегда были готовы выслушать чужие советы, совместно обсудить решения или легко поделиться опытом и знаниями. Они вовсе не походили на тех надменных мастеров, что ревностно оберегают свои секреты и смотрят на других свысока. И вот через несколько дней после того как «Ревущий Дракон» был сдвинут на другой бок, Герберт осмелился спросить Кевина, не мог бы тот помочь ему освоить технику глубинного ныряния. При этом горностай очень робел, думая, что его, не выдру, попросту засмеют. Но Кевин, наоборот, с радостью поддержал зверя в его стремлении, подробно объяснил ему сложные моменты ремесла и, мало того, даже нырнул вместе с ним несколько раз. Это оказался переломный момент. За всё время на корабле, находясь среди истинных ныряльщиков, сердце горностая просилось присоединиться к ним. Однако страх глубины, что укоренился в нём с момента смерти отца, неизменно сковывали и одолевали его. Но нырнув в синюю бездну моря вместе с наставником и другом, Герберт невольно вспомнил свои погружения с отцом и то чувство свободы и счастья, что он тогда испытывал. Это было словно освобождение после долгого заточения. С тех пор горностай тоже начал трудный путь освоения глубинного ныряния. Каждое утро он неизменно начинал с дыхательных упражнений позволявших увеличивать объём лёгких и время пребывания под водой, а далее нырял несколько раз в день. В самом начале Герберт едва преодолевал отметку в двадцать выдриных хвостов. Мешало не только нехватка воздуха, но и общая проблема всех ныряльщиков - уши горностая начинали сильно болеть с глубиной. Сказывалось давление водной толщи. Чтобы преодолеть этот эффект требовалось особым образом «продуть» уши, или, как говорилось у выдр – «дунуть в нос». Этот способ позволял убрать возникшую в ушах боль и погружаться глубже. Во время глубинных ныряний зверю требовалось «продуть» уши больше десяти раз и делать это надо было быстро и без ошибок, чтобы погружаться стремительно и не тратить драгоценное время. Данное искусство требовало немало сноровки и практики. Хоть выдры и считались прирождёнными ныряльщиками, а их ноздри и уши могли естественным образом закрываться, не позволяя воде попасть вовнутрь, они испытывали те же проблемы что и другие звери. На глубине свыше двадцати хвостов давление и боль в ушах становились нестерпимыми. Чтобы этого избежать выдрам приходилось сразу «открывать» уши и использовать технику «продувки». Так как Кевин был лучшим ныряльщиком на побережье, он, конечно же, в совершенстве владел навыком снятия боли с ушей и сразу указал горностаю его основные ошибки. Однако Герберт не был выдрой и, видимо по этому, ему никак не удавалось правильно овладеть техникой «продувки». Горностай сильно расстраивался из-за своих бесплодных попыток, но Кевин, видя стремления ученика, не собирался сдаваться. Выдр долго время изучал искусство ныряния у множества зверей в разных местах побережья и потому в его арсенале техник «продувки» был множество способов. Попробовав несколько из них под руководством опытного наставника Герберт, наконец, сумел решить проблему. Скоро он смог нырять в глубину вертикально вниз без всяких задержек, используя запас дыхания на максимум. И чем больше горностай проводил времени под водой, чем глубже погружался, тем жарче разгоралась в его сердце желание нырять. Уже через две недели Герберт побил рекорд отца, преодолев глубину в сорок хвостов, а ещё через две превзошёл отметку в пятьдесят. Вот тут уже и опытные ныряльщики изумлённо переглянулись. Полсотни хвостов считался важной границей разделяющей обычного ныряльщика от знатока, а факт того, что этот рубеж преодолел не выдра, вызвало неподдельное восхищение.

Рэдвольского так давно не рисовал, нате вам поняшку) P.S. я еще жив