Пикачуха

Женился барсук на землеройке и наутро после свадьбы помер. Жена ходит вокруг него и причитает: - Что за окаянство: всего несколько часов блаженства, а мне его теперь всю жизнь закапывать!

Сырокрад докладывает Клуни Хлысту: - Шеф, мы поймали Куроеда и посадили в колодки. - Зачем в колодки? Выпустите... напоите октябрьским элем... горяченьким, с каштанчиками... и немедленно повесить!

Я не обсуждаю с друзьями эту тему. Есть, впрочем, у меня чудесная подруга, безнадёжно повёрнутая по отрицалам всех времён и народов, так ей эта тема небезразлична. Между прочим, родственники Клуни Хлыста у неё в клетке живут и иногда размножаются)))

Защитники Рэдволла бывают двух видов: либо смелые, либо старые. Смелых и старых не бывает!

МОМЕНТАЛЬНОЕ ФОТО Я люблю на шее тонкие бусы И тошнотный запах дешёвых пирожных, Я люблю казаться циничной и грустной, Экзальтированной и осторожной; Я люблю выбирать такие ответы, Чтоб скрывать свои мысли хоть на минуту, Я люблю давать сухие советы И в чужих несчастьях искать приюта; Я люблю читать обиду и зависть, Помещённые перед любимой книгой, Я люблю быть одна, находясь с друзьями, И молчать, когда начинают игры; Я люблю людей, стоящих во мраке, Но с глазами цвета осеннего неба... Это я - силуэт на мятой бумаге, Это я - мулине перепутанных нервов.

Сидит заяц на кухне в Рэдволле, ест блины и говорит: - Хороши у вас блины, да толстоваты. А брат-повар ему отвечает: - А ты по три сразу не бери!

Фенвик Сочини ещё)))))))

Как печально...

Здорово! Твори дальше!!!!

Я ЦЕЛЮСЬ ПО РАССВЕТУ мой мир расколот не стоит имя ни гроша снаружи холод а где-то там была душа я отпустила её бродить под снегопад нет смысла ждать её назад до лета адью! я целюсь по рассвету берёзы ночью вязанка траурных свечей не скажешь прочим что мой успех опять ничей без объяснений насколько можно обойдусь и уж наверно не вернусь до лета адью! я целюсь по рассвету на блюдце стынет кофейный профиль ноября пусть холод вынет всё что сгорело не горя идите к чёрту я ни о чём вас не прошу лишь полстроки не допишу до лета адью! я целюсь по рассвету

Вот это рулит!!!!!!

Фенвик Он у меня любимый!!!

Да пока автор не переселится в Тёмный лес...

Крысы приходят к Хиску: - Не будем мы воевать! Нас бродячие артисты бьют! - Что, серьёзно? - Нет, знаете, с шуточками!

Эврика! Poirot <=> Toriop Меня навели на эту мысль знаменитые усы) И скромность)

Увидишь, когда почитаешь следующую сцену. То есть, когда я её воссоздам.

КАРТИНА 2 Банкетный зал Охотничьего клуба. В центре длинный стол, накрытый роскошной скатертью и уставленный бутылками и закусками. За столом сидят гости – человек 10-15, в сюртуках или во фраках. Среди них выделяется массивная фигура начальника полиции в парадном мундире. Во главе стола сидят Дантес и Нора, которая не забывает регулярно подносить платочек к глазам. Рядом с Дантесом сидит Оливия, рядом с Норой, в кресле с несоразмерно высокой спинкой – Ла-Роти. Слева вход в зал. У двери на столике стоит граммофон с внушительной трубой, который играет какой-то легкомысленный мотивчик типа фокстрота. Все говорят разом, так что в гуле голосов и музыки только изредка можно различить отдельные реплики. Ла-Роти (с бутылкой в руке). Штопор, господа! Куда подевался штопор? Первый гость. Понятия не имею! Ла-Роти. Безобразие! Какой же банкет без шампанского? (Кричит, перекрывая все голоса) Господа! Полцарства за штопор! Оливия. Неужели никак нельзя без вина? (Дантесу) Скажи, пусть обойдутся! Так безопаснее! Ла-Роти. И то правда! (Встряхивает бутылку) Эхма! Обойдёмся! Выбивает пробку. Фонтан шампанского в потолок. В этот момент входит Ратонно. Пробка пролетает в каком-нибудь сантиметре от его виска. Ратонно (со смехом). Поздравляю, господа! Могли бы и убить! Второй гость. Ратонно! Ты здесь? А мы думали, ты на похоронах. Третий гость. Ведь это правда, что твоя тётка сыграла в ящик? Ратонно. Сыграла, куда ж ей деться! Но это не значит, что я забываю друзей. Ведь я же либерал! Ла-Роти. Золотые слова! Шампанского старине Ратонно! Гости с шумом отодвигаются, уступая Ратонно место. Открывают ещё несколько бутылок, передают друг другу закуски. Начинается пиршество. Ла-Роти (встаёт с бокалом в руке). Господа! Сегодня, в этот знаменательный день (пауза), мы, господа, про… поздравляем нашего товарища и спикера господина Дантеса (показывает бокалом) с необыкновенно важным событием, которое его подстерегает… Дантес (шёпотом). Не заговаривайтесь! Ла-Роти. Я хотел сказать… ожидает. Господа… нет, это я, кажется, уже говорил. Буду краток. Буду телеграфно краток. За это стоит выпить. За старину Дантеса и Нору! Все встают, чокаются, выпивают, кроме Оливии, которая, скептически вглядевшись в свой бокал, ставит его на место непочатым. Нора (Дантесу, вполголоса). Зачем шампанское? Дантес (так же). Сначала шампанское, потом на кладбище. Нора. Ах, скорей бы! (Мечтательно) Нет ничего чудеснее вечера на кладбище… Последний луч заката скользит по белому мрамору… Грусть и покой… Дантес (с лёгким раздражением). Послушай, нельзя ли хоть сегодня обойтись без кладбища? В конце концов, у нас с тобой праздник! Нора (всхлипывает). Ты бесчувственный, бесчувственный! Я это всегда знала! Ещё с детства! Ты никогда не плакал, когда пели песенку о потерявшемся цыплёнке! Дантес. Нора! Ну не плачь!.. Ну хорошо, хорошо, мне жалко твоего цыплёнка. Нора (требовательно). И котёнка? Дантес. И котёнка, и мышонка, и всех, только успокойся, ради бога. Ла-Роти (снова встаёт). Господа! Может, лучше не терять время на пустяки и поскорее напи… я хочу сказать, напишем имена в книге и будем веселиться дальше! Начальник полиции. Правильно! Ла-Роти. Тогда чего мы ждём? Жером! Книгу сюда! Входят два ливрейных лакея. Один держит в руках толстую книгу в малиновом переплёте; на ней, как на подносе, стоит чернильница с пером. Другой тащит какое-то непонятное сооружение из лакированного дерева, похожее на кафедру. Он водружает «кафедру» возле стула Дантеса, идёт к двери и приглушает музыку. Первый лакей кладёт на «кафедру» книгу и раскрывает её. Всё это они проделывают с неимоверно важным видом, после чего становятся навытяжку у двери. Ла-Роти (подливает себе шампанского). Просим! Дантес и Нора встают из-за стола. Под аплодисменты и звон бокалов Дантес подходит к кафедре, расписывается в книге, затем передаёт перо Норе, которая проделывает то же самое. Лакей снова включает музыку. Гости чокаются, пьют. Неожиданно сквозь музыку доносится стук в дверь. Ла-Роти. Это кто там? Опоздавшие? Ратонно (в сторону). Кажется, я догадываюсь… Не буду светиться. (Незаметно отходит к двери) Лакей открывает. Входят Хендрик и Николас. Ла-Роти. Ого! Ещё гости? Просим, просим! Нора (Дантесу, тихо). Кто это? Дантес (так же). Это тот забавный господин из Америки. Я тебе рассказывал, помнишь? Не думал, что он придёт. (Дружелюбно) Проходите, господин Хендрик! Хендрик. О, недурно. Примите мои… Ратонно (про себя). Вот идиот! Николас (тихо, но настойчиво). Братец!.. Хендрик (опомнившись). Ах, да. (Скорчив преувеличенно суровую гримасу) Господин Дантес… Николас (перебивает). Нам, конечно, очень неприятно… Хендрик. …но вы задержаны! Несколько голосов: Как? Что такое?! Дантес (падает на стул). Ну у вас и шуточки… За что же, интересно? Хендрик (с расстановкой). За убийство госпожи Селены! Дантес (совершенно ошарашенный). Да я… Да никак я не… Я же только что узнал!.. Хендрик (безаппеляционно). Все так говорят! Будьте добры пройти с нами. (Николасу) А кстати, куда? Николас. Тут по соседству есть свободная комната. Хендрик. Тем лучше. Думаю, она подойдёт. Дантес. Я никуда не собираюсь! Что за идиотский розыгрыш?!! Хендрик. Запиши, братец: задержание при оскорблении. Это ему зачтётся. Николас. Может, наоборот?.. Хендрик. В американском сыске наоборот не бывает. Здесь прав только сыщик! Хендрик и Николас бесцеремонно уводят Дантеса, которого последняя фраза повергла в ступор. Вслед за ними незаметно выскальзывает Ратонно. Гости не двигаются с мест. Немая сцена. Граммофон продолжает надрываться. Потом все разом встают и начинают говорить. Ла-Роти (размахивая пустым бокалом). Нет, вы видели?! Начальник полиции (одновременно с ним). Какова наглость! Ла-Роти (так же). Ворвался прямо на мероприятие… Начальник полиции. Без суда, без следствия! Ла-Роти. Такую пирушку испортил! Начальник полиции. Отбивать у меня хлеб! Нора (падает на стул и рыдает в платочек). Это конец… Прощай, любовь моя… Я уйду в монастырь и буду молиться о тебе… Глухие стены… Кладбище… Оливия (подходит к ней и берёт за плечо). Нора, хватит! Какое кладбище! Нора (плачет). Вечный покой и уединение… Я не забуду (всхлипывает) могилу нашей... нашей любви… Оливия (громко и раздельно). Но-ра! Прекрати сейчас же! (Со значительным видом вскидывает подбородок) Я всё поняла! Это проклятье. Оно всё-таки подействовало. Нора, хватить рыдать! (Встряхивает её) Идём! Нора (вставая). На кладбище?.. Оливия. Вот ещё! Спасать брата, конечно! (Рывком поднимает Нору со стула) Уж я им скажу… В общем, я знаю, что скажу! Уходит, таща Нору за юбку. Начальник полиции (впечатлён и даже чуть растроган). Да-а… Сколько я арестов видел – а такого не помню. Чёрт побери, какие высокие чувства! Будто роман читаешь. Ла-Роти. А то! Я сам сейчас прослезюсь… прослежусь… В общем, за это стоит выпить! Жером! Ещё вина! Лакей открывает бутылку, наливает гостям вина. Второй лакей меняет пластинку. Граммофон начинает играть что-то вроде регтайма. Гости ходят, пьют, жестикулируют. Под музыку занавес опускается, но не сразу. Какое-то время из-под него видны две-три пары приплясывающих ног. ЗАНАВЕС

Изгнанник Кстати, доказано - ежи мышей не едят. Это я нашла у Дмитриева.

Баст Я поставлю у входа в аббатство фонари в тыщу свечей! (с)

Новые звери должны быть, но не слишком уж экзотические. Согласитесь, жираф или верблюд в мире Рэдволла безусловно лишние.

ДЕЙСТВИЕ 2 КАРТИНА 1 Вестибюль Охотничьего клуба. В центре сцены лестница, ведущая на второй этаж и застланная потёртым малиновым ковром. Однако наверху проход перегорожен верёвкой, на которой болтается табличка «Ход справа». Слева – входная дверь, справа – ещё одна лестница на второй этаж. В правой части сцены постелен ковёр «под леопарда» и стоят пять или шесть лёгких кресел. По стенам развешены картины с охотничьими сценами и зеркала в массивных золочёных рамах. Между входом и центральной лестницей висит гипсовая голова лося с отбитым рогом. Справа входят Дантес и Ла-Роти. Дантес в синем фраке, напомаженный, с букетом тюльпанов; выражение лица растерянно-счастливое и несколько глуповатое. Ла-Роти примерно сорок пять лет; это невысокий, полный, краснолицый господин с каштановыми бакенбардами. Взгляд благодушный и вместе с тем лукавый – верный признак любителя хорошей жизни со всеми её атрибутами. Одет весьма оригинально, хотя и не столь броско, как Ратонно – в баварский костюм: короткую зелёную куртку-спенсер, штанишки до колен и жилет с золотыми пуговицами. Рубашка у него, впрочем, вполне современная, а галстук даже модный. На ногах гольфы с помпонами и ботинки на толстой подошве. Из кармана свисают часы-луковица. Ла-Роти. Да брось нервничать! Все женятся, от этого не уйдёшь. Успокойся! Букет-то не верти, облетит весь. Дантес. Как-то это у вас уж очень обречённо выходит. Можно подумать, вы и не хотите, чтобы я женился. Ла-Роти. Не хочу. Честно говоря, если б ты женился не на Норе, я бы тебе давно это сказал. А так только предупреждаю. Запомни, дружок: пока жив – не женись! (Пауза) Потом можно. Дантес (ошарашенно). Но ведь вы сами не были женаты… Ла-Роти. Не был. И не собираюсь. Лучше уж съесть гадюку в портвейне, чёрт побери! Дантес (потрясённо). Вы так думаете?! Ла-Роти. Ну, я сегодня ещё не пил. Врать не буду. (Пауза) Видишь ли, дружок, человек и выпивка не могут долго существовать вместе. Кому-то из двоих придётся исчезнуть. Дантес. И что? Ла-Роти. Дело в том, что мужчина решает эту проблему в два счёта. Он берёт и деликатно так уничтожает выпивку. А женщина – фи! – ставит ультиматум: или она, или выпивка. Ну как тут можно выбирать? Дантес. Даже так? Ла-Роти. В этом смысле я верен старой дружбе. Меня можно даже в пример ставить. Сядем, что ли, подождём? Садятся в кресла. Ла-Роти вынимает портсигар. Ла-Роти. Табак – яд! Поэтому я с ним и борюсь. Безжалостно! (Закуривает) В общем, запомни, дружок: пока жив – не кури. И потом тоже не советую. Ну, не верти букет, а то превратишь его в венок. Дантес. Какие-то у вас мрачные ассоциации… И это перед моей свадьбой! (В сторону) Если Оливия узнает – прости-прощай, мой праздничек! Слева входят Оливия и Нора. Оливия в красном бархатном платье и шляпке с вуалеткой; судя по её лицу, она изготовилась к решительным действиям. Нора – худенькая, бледная девица лет семнадцати-восемнадцати, темноволосая, с большими голубыми глазами. Её лицо слегка портят припухшие веки и неподвижный, как у куклы, подбородок. На ней кисейное платье в горошек, с оборками и пышными рукавами, в причёске живые фиалки. Оливия (деловито). Не пора ли начинать? Уже половина двенадцатого, между прочим! Ла-Роти. Да куда спешить? Пускай, что ли, гости аппетит нагуляют. Оливия (Дантесу). Ты уверен, что стоит всё это устраивать? Помнишь ведь, в прошлом году на банкете кто-то отравился итальянским сыром… Дантес (в сторону). Начинается! И это мой праздник… Оливия садится в кресло рядом с Дантесом. Нора в продолжение всего разговора стоит у зеркала, поднося к глазам кружевной платочек и придирчиво оглядывая себя. Оливия (Дантесу). С тобой точно всё в порядке? Дантес (с досадой). Да точно, точно! Хотя (пауза) здесь чертовски душно. (Откидывается на спинку кресла) Оливия. Я так и думала! Дайте сюда! (Отбирает у Ла-Роти сигару) Может, всё-таки отложим?.. Ла-Роти. Скажете тоже! Тут же столько народу собралось повеселиться! Нора (отходит от зеркала, со слезами в голосе). Как вам не стыдно, дядюшка! Как вообще можно сегодня веселиться?! Все поворачиваются к ней. (С эффектом) Разве вы не знаете? Госпожа Селена умерла сегодня ночью! (Рыдает) Ла-Роти. Не может быть! Неужто перекинулась? Эх, а мы-то ждали старину Ратонно на банкет… Нора (в слезах). Какой банкет! Не надо никакого банкета… Поедем лучше на кладбище. Серая стена, фиалковые сумерки… Вечное успокоение… (Плачет) Ла-Роти (недовольно). Ну что же это такое! Из-за женских слёз порядочному человеку уже и напиться нельзя! (Дантесу) Слушай, жених, ну придумай же что-нибудь! Дантес (смущённо). Нора, дорогая… Держи – это тебе. (Протягивает слегка помятый букет) Нора. Ой… (Польщённо розовеет, но тут же овладевает собой и снова смахивает слёзы) Нет, лучше уж положить эти цветы на могилу госпожи Селены. Дантес (тихо). Ох, далась тебе эта могила! Нора. Какой же ты бесчувственный! Ты всегда был бесчувственный! Ещё с детства! Ты никогда не плакал, когда рвали цветы! Дантес. Ну и что? Ты же любишь получать цветы в подарок. Нора. Им уже не поможешь, бедняжкам. А я так плачу над ними… Ла-Роти. Ну, хватит нежностей. Гости, верно, заждались. (Встаёт) Дантес. Пора. (Глядя с нежностью на Нору, в сторону) Эх, и почему я её так люблю? Встаёт, протягивает Норе руку. Все четверо уходят по правой лестнице. Через некоторое время слева входят Хендрик, Николас и Ратонно. Последний в глубоком трауре – чёрный сюртук и брюки клёш, но при этом уже знакомые нам стразы и лимонные штиблеты. Выражение лица приличествующе скорбное. Во время последующего диалога он держится немного поодаль от Хендрика и Николаса. Николас. Так ты уверен, что это было отравление? Хендрик. Без сомнения. Ратонно. И чем же? Хендрик. Как – чем? Отравой, естественно. Николас. Неужели всё так просто? Хендрик (самодовольно). Азбука американского сыска, дорогой братец. Ратонно. Но всё-таки, каким же ядом её отравили? Может быть, вы и это уже знаете? (В сторону) Искушаю судьбу… Хендрик. Разумеется, знаю. Я исследовал остатки кофе и на пятьдесят процентов уверен, что это мышьяк. Николас и Ратонно (первый слегка разочарованно, второй – почти испуганно). Но почему на пятьдесят процентов? Хендрик. Я провёл эксперимент. Напоил остатками кофе мышь – нашёл на кухне в мышеловке – и она сдохла. Чтобы убедиться на все сто процентов, надо было, конечно, напоить кофе яка, но, к сожалению, яка в хозяйстве не оказалось. Ратонно прыскает в кулак. Николас. Но при чём здесь як? Хендрик (значительно). Азбука американского сыска, братец. Мышь плюс як равняется мышьяк. Ратонно (в сторону, сдавленным от смеха голосом). «Мышь плюс як» – это нечто! Точно, судьба благоволит к идиотам! Хендрик. А что вы обо всём этом думаете, господин Ратонно? Ратонно (чуть не подпрыгнул). Я?!.. Хендрик. Конечно, вы. Ведь вы же ближайший родственник покойной, то бишь лицо заинтересованное. Натурально, мне нужно знать ваше мнение. Ратонно (в сторону). Чёрт возьми! Такое счастье только раз на голову и сваливается! Ну, я же говорил, что посажу тебя в калошу! Уж до Ратонно тебе, во всяком случае, не добраться! (Вслух) Я, право, не знаю. Мне, наверное, нужно собраться с мыслями. Хендрик. Сколько угодно. Думать вроде бы не воспрещается. Ратонно садится на нижнюю ступеньку лестницы. Хендрик (Николасу). Отличный вчера был журфикс. Николас. Ты доволен? Хендрик. Ещё бы. По части развлечений ваш городишко не хуже Америки. Да, кстати, всё время забываю, как звали ту хорошенькую девушку с рубинами на шее? Ну, которая всё время мной восхищалась? Николас. Так это же Элен! Дочь господина Кармэкса. Хендрик. А-а, ну конечно. За что я люблю девушек, так это за то, что они мной всё время восхищаются. Ну как, господин Ратонно, надумали что-нибудь? Ратонно (подходит). Кажется, у меня есть кое-какие подозрения. Вы помните молодого Дантеса? Мы вчера встречались с ним в парке. Николас. Это тот, у которого сегодня банкет. Хендрик. А-а, припоминаю. Его ещё прокляли. (Оживившись и приняв бдительный вид) Вы думаете, это он? Ратонно. Я почти уверен. Помните, когда тётушка заговорила о завещании, он что-то сразу засобирался домой? Хендрик. Всё ясно! (Решительно) Будем брать! Эх, давненько я никого не арестовывал! Кстати, где его найти? Ратонно. Нет ничего проще. Он сегодня с утра в клубе. Готовится к банкету. Хендрик. Постойте! Если ваш Дантес с утра в клубе, как же он мог убить мадам Селену? Николас. Да, братец, но убийство ведь произошло в шесть утра, а клуб в это время ещё не работает. Хендрик. Тогда вперёд! Ратонно. Думаю, мне лучше подняться наверх. Посмотрю, как там идут дела. И пришли ли гости. В таких случаях присутствие свидетелей лишним не бывает. Николас. Весьма дельная мысль. Ратонно уходит наверх по правой лестнице. Пауза. Николас. Подумать только! А я-то всегда считал Дантеса порядочным человеком. Хендрик. А он и есть порядочный. Непорядочный давно бы сбежал. За границу. А этот остался. Николас. Ну, если так… Хендрик (прохаживается по сцене, разминая пальцы). Это будет грандиозное расследование! Сам посуди, братец: в шесть утра совершено убийство, а сейчас преступник будет уже в наших руках! Блокнот у тебя, братец? Николас. Как всегда. Хендрик (поднимаясь по лестнице). Ратонно, конечно, голова, но я всё-таки умнее. Поднимается наверх и без тени сомнений перешагивает через верёвку. Николас, тоже поднявшись, после минутного колебания следует за ним. ЗАНАВЕС

Скорее уж "лично вменяется..."

Молодец! Держи слово, создай что-нибудь новое!

Красиво там у тебя...

Ну, до кучи - третий по счёту фик о Стэплтоне. ОСТОРОЖНО - МИЛЫЕ ДАМЫ! Фанфик со вкусом чёрного юмора - 1 - - Эй, Стэплтон! - крикнул Ватсон. - Сдавайтесь по-хорошему! Из странного чахлого куста, именуемого девонширской развесистой клюквой, показались дуло пистолета и физиономия его хозяина. - Чёрта с два! Живым не дамся! - выпалил Стэплтон и вдруг, поскользнувшись, плюхнулся в жидкую грязь. - Ну что ж вы так... буквально? - сокрушённо вздохнул Лестрейд, перепрыгивая на соседнюю кочку. - Что ж теперь, ордеру на арест пропадать? Стэплтон довольно быстро понял, что шансы, мягко говоря, не совсем в его пользу. Точнее, совсем не в его. Грязь уже подбиралась к жилетному карману, а значит, минуты подержанных швейцарских часов были сочтены. А о том, что за этим последует, думать никак не хотелось. - Что будем делать, джентльмены? - спросил между тем Холмс, не выпуская трубки изо рта. - Вытащим или так оставим? - Разницы, в общем-то, никакой, - профессиональным тоном ответил Ватсон. - Все утопленники, в конечном счёте, погибают от удушья. - А на здешних болотах есть поговорка, - добавил Холмс, - пока тонешь в Гримпенской трясине, успеешь съесть ириску. "Меня бы и целый ящик не обрадовал", - почему-то подумал Стэплтон. Часы в кармане последний раз тикнули и сдохли. Это наводило на нехорошие ассоциации. - А может, вы меня всё-таки вытащите? - неуверенно намекнул он. - Я ж не виноват, это просто тупое животное поиграть хотело... А ваш Баскервиль первый начал! - Но женщины, Стэплтон! - укоризненно воскликнул Ватсон. - Ваша жена и миссис Лайонс! Как же вы им-то в глаза посмотрите? Стэплтон только что понадеялся на лучшее, но при мысли о женщинах он бы предпочёл заглотить целую пинту грязи. Всё-таки Бэрил была южанкой. Ещё вчера вечером, когда он охаживал её плёткой, она клятвенно обещала выцарапать ему глаза. А Лора... достаточно вспомнить, как её тонкие пальчики с острыми ногтями долбят по клавишам пишущей машинки, чтобы укорениться в мысли: по шею в трясине и то гораздо безопаснее. - Хм, Ватсон, а это дельная мысль, - вдруг оживился Холмс. - Значит, так, мистер Стэплтон: если вам надоело купаться в грязи, мы вам, так и быть, поможем, но при одном условии: мы передаём вас лично в руки миссис Стэплтон и миссис Лайонс. Думаю, это будет для вас заслуженным наказанием. - Согласен, - пискнул незадачливый претендент на баскервильские фунты, отплёвываясь от болотной жижи. На вкус она оказалась гораздо противнее овсянки. Холмс ухватил натуралиста за воротник, поднатужился и выволок на относительно твёрдое место. - Ай да вы! - подивился Лестрейд. - Кочергу разгибать труднее, - скромно признался великий сыщик. - 2 - Подталкивая перемазанного до ушей Стэплтона револьвером в спину, вся компания добралась до Меррипит-хауса, где на крылечке сидели миссис Стэплтон с Лорой Лайонс и "по-женски, за жизнь" пили кофе с валерьянкой. Приглядевшись, Бэрил едва не уронила чашку. - Мамочки! - охнула она, слетев по ступенькам. - Это где ж он у вас так извозился? Тут среагировала и Лора. - Щас я его отругаю, нет, поцелую, нет, покусаю, - запричитала она, - нашёлся, живой... Впервые за тридцать пять лет своей небезупречной жизни Стэплтон чуть было не разревелся. "А вдруг простили?.." - Дорогие леди, - торжественно объявил Холмс, - мы с Ватсоном подумали и решили передать этого субъекта... хм... на ваше полное усмотрение. Скотланд-Ярд даёт добро. - Даёт, даёт, - подтвердил Лестрейд. Стэплтон стоял между ними, как саркофаг, водружённый на-попа, и молча хлопал глазами. Он уже начинал жалеть, что пошёл на попятный. Дамы переглянулись и с пугающей синхронностью принялись на него надвигаться. - Какое совпадение чувств... - шёпотом прокомментировал Ватсон. - Неужто простят? Но его опасения не оправдались. В этот самый момент обе леди (доживи они до Олимпийских игр - все синхронистки удавились бы от зависти) с той же устрашающей одновременностью размахнулись и залепили Стэплтону с обеих сторон по пощёчине. Натуралист разинул рот и сел прямо на дорожку. Холмс довольно потёр руки. - Как я и предполагал, - заметил он. - Ну что, джентльмены, нам пора. - Имейте в виду, - предупредил на прощание Лестрейд, - это мера пресечения, так что следите, как бы не убежал. - От нас не убежит! - красноречиво сверкнула глазами Бэрил. - И отмойте его там как следует, - нежно посоветовал Ватсон. - 3 - Сидя в ванне и оттираясь половиной губки (другую половину слопала собака, когда он в первый раз смывал с неё фосфор), Стэплтон подумал, что, в общем, ещё дёшево отделался. "Ну, дадут ещё пару затрещин - можно и потерпеть, - рассуждал он. - Мы потерпим. А потом брошу их обеих и сбегу обратно в Коста-Рику. Придётся, правда, опять фамилию менять. На Янковского какого-нибудь. Шикарная фамилия. Только я к старой уже привык. "Стэплтон" звучит мировецки. Уж получше, чем Ванделер". Тем временем обе жертвы его не до конца определившейся индивидуальности и семейной жизни, прислушиваясь к шуму и плеску из ванной, пили вторую порцию кофе и строили планы дальнейших действий. - С чего начнём? - уточнила Лора. - Я ему глаза обещала выцарапать, - зловеще ответила Бэрил. - Отличная идея! А можно мне тоже? - Ну уж нет! Я первая это придумала! И вообще, он меня плёткой лупил! - А мне он жениться обещал! - А меня заставлял собаку на болоте кормить! - А меня вообще в преступление втянул! - И меня тоже! Дамы так увлеклись спором, что почти забыли о Стэплтоне. Поэтому, когда он, приведя, наконец, себя в порядок, заглянул в столовую, в него полетели только кофейник и сахарница. "М-да, всё не так-то просто", - сказал себе бывший Ванделер и будущий Янковский, снял с уха фарфоровую ручку от кофейника и снова поплёлся в ванную. - 4 - За два последующих дня ничего не изменилось. Бэрил и Лора продолжали цапаться за право осуществить страшную месть, и от этих диалогов у Стэплтона холодело в желудке. А пока что его физиономия приняла на себя почти весь фарфор, доставшийся в наследство от папочки Роджера. Дамы теперь пили кофе, варить который Стэплтону в виде исключения разрешалось, из походных кружек. Проводив глазами последнее блюдце, Лора, как истая англичанка, предложила пойти на компромисс и выцарапать каждой по одному глазу. Но Бэрил, эта знойная латиноамериканская натура, категорически отказалась. - Давай я глаза выцарапаю, а ты можешь что-нибудь другое. Например, нос откусить. "Хочу в болото!" - мысленно взмолился энтомолог. На третий день Стэплтон не выдержал и всерьёз задумался о самоубийстве. Он долго прикидывал и наконец остановился на благородном баскервильском варианте - залезть в собачью миску и ждать правосудия от фамильного четвероногого. Но тут оказалось, что миска ему мала. А потом с опозданием пришло в голову, что собака сидит на цепи в Баскервиль-холле, где Бэрримор кормит её овсянкой, запасы которой всё равно пропадают после безвременной кончины его шурина. Тогда Стэплтон решил утопиться. Но уже не в болоте, по которому мельтешили Холмс с Ватсоном, а в речке, пересекавшей дорогу на Баскервиль-холл. Дело было за малым - найти подходящий камень на шею, поскольку он всё-таки вырос на берегу Карибского моря. Отправиться за камнем пришлось опять-таки на болота, но там не водилось ни одного экземпляра мельче гранитного столба. На столбе сидел Шерлок Холмс, курил трубку и нехорошо посмеивался. - 5 - И так бы продолжалось ещё довольно долго, если бы однажды Бэрил, практичную, как и все замужние домохозяйки, не посетила кошмарная идея... - Знаешь, Лора, - сказала она однажды вечером, - что-то Джек у нас без дела пропадает. Стэплтон, сидевший в соседней комнате и крутивший ручку бронзовой кофемолки, разом навострил уши. - Тут сэр Генри в Гримпене школу открывает на дядюшкины денежки, - ворковала миссис Стэплтон, - может, пристроим Джека работать по специальности? - Это кем же? Учителем природоведения? - Не-е, - зловеще пропела Бэрил. - Зачем природоведения? Пусть преподаёт физику. - Физику? А он в ней понимает? - Кто его спросит! Знаешь, как трудно в деревне найти учителя физики? Он сам с этим намучился, ещё когда директором был! - А что, ты права! - обрадовалась Лора. - Пусть на практике объяснит, почему болото засасывает! Когда Стэплтон это услышал, у него в голове появилась только одна мысль: "НАДО ВАЛИТЬ ОТСЮДА". Он мысленно перебрал в памяти все дорогие его сердцу вещи - коллекцию бабочек (уж больно велика, не унесёшь), ботанизирку и зелёный сачок (нет, слишком приметные), кофемолку (надо было на шею привязать вместо камня, а теперь толку никакого), бесплатный свисток из собачьего питомника с Фулхем-роуд с надписью "Люби меня, как я тебя" - тяжело вздохнул и выскользнул из дома через заднюю дверь. Дорожка под его ногами, окутанная туманом, вела прямо в Баскервиль-холл. Именно по ней собака с таким наслаждением гоняла когда-то сэра Генри. Стэплтон уже собрался повернуть, как вдруг у него в голове начал помаленьку складываться беспрецедентно отчаянный план... - 6 - Если бы дворецкий Бэрримор продолжал свои ночные прогулки со свечкой в одной руке и овсянкой в другой, его взору предстало бы невиданное зрелище: в столовой портрет Хьюго снимал со стены портрет Хьюго. Хьюго номер один извлёк Хьюго номер два из рамы, свернул в трубку и сунул под лестницу. За портретом обнаружилась большая, в рост человека, ниша, где во времена Великого восстания нечестивый Хьюго, очевидно, хранил заначку. Приколотив раму на место и задрапировавшись в чёрную бархатную портьеру (которую стащил из кладовки), номер первый забрался в нишу и придал своей постной физиономии зловещее выражение. Единственное, о чём беспокоился Баскервиль-Ванделер-Стэплтон-Янковский - это собака, которая всё ещё жила на иждивении сэра Генри. Но всё-таки хотелось надеяться, что Баскервиль-холл - приличный дом и животных там к фамильным портретам не подпускают...