Таблица лидеров

Ну что же. Я намерен начать выкладывать нечто для себя важное и, признаем, весьма необычное. Да, этот фанфик религиозный и, да, он христианский. Нет, Рэдволл не будет, вопреки воле автора, переделан в религиозное заведение. Одним из центров распространения христианства будет окраина мира – Рифтгард. А как оно там оказалось, надеюсь, будет постепенно раскрыто. Поскольку тема специфическая, стоит сразу проговорить некоторые моменты для лучшего понимания. «Как христианство очутилось в мире Рэдволла? Это что-то альтернативное?» Нет, тут не будет символов и переделок в стиле «Хроник Нарнии» (чего-то вроде того, что все верят в Великую Небесную Мышь или подобного). Будет христианство как есть, хотя, вероятно, с местными особенностями (недогматического характера). Как оно сюда добралось? Ну, в нашем мире до разных далёких стран добиралось ведь. Нет, приключений попаданцев тут не будет. Предполагается, что однажды произошло некое чудесное откровение, которое и положило начало местной церкви. Нет, костров инквизиции и крестовых походов не планируется. «Как это твои персонажи молятся и ходят в церковь, они же животные?» Но они же у нас разумные, так? Одно из главных определений человеческой природы, согласно христианству – именно разумность, внешность тут, как я это понял, роль не играет. Если что, вот мнение блаженного Августина: «но какой бы и где бы ни родился человек, т. е. животное разумное и смертное, то, какой бы ни имел он непривычный для наших чувств телесный вид, цвет, движение, голос, или как бы ни отличался силой, или какой-либо частью тела, или каким бы то ни было свойством природы, никто из верующих не усомнится, что он ведет начало свое от того одного первосозданного человека». Тот, кто разумен и смертен, является человеком, соответственно – несёт в себе образ Бога и может быть христианином (тут ещё, правда, накладывается вопрос о происхождении всей совокупности человечества от Адама и Евы как единого корня, но если Августин не видел ничего невозможного в происхождении от них псоглавцев, то разумные звери рэдволльского мира…) Ладно, я увлёкся. Предварительные замечания сделаны. Поехали. Если что, можете спрашивать.

Меланхолический Кот Молодца, что закончил фанфик. Вдвойне молодца, что закончил что-то продуманное и действительно вызывающее мысли и эмоции, а не зарисовку или простой как палка джен. Спасибо, что выкладывал большими частями. Так проще читать, не забывая, что там было в предыдущих главах. К концу фанфик показал настоящую альтернативу рэдволльскому сюжету, которая прям напрашивалась во всех предыдущих книгах. Орден действительно помог сирым и убогим не быть сирыми и убогими, а не просто “ликвидировал бедность” огнем и мечом. Всё это обставлено в классный контекст, особенно сильно контрастирующий с оригиналом. Там добрякам ничего не стоило оставить выживших догнивать на острове без кораблей, дерева, припасов. Концовка не разочаровала, короче говоря. Вот это должно быть под тегом "альтернатива", а не сотая по счету "чТо БыЛа Б еСлИ б РоЗоЧкА вЫжИлА". Мне нравится изменение Мартина в конце, он не только делает главный вывод, что все сложнее, чем легенды из сторожки летописца, но и, кажется, побеждает самолюбие, ревность и гиперответственность, что могли проистекать из неуверенности в себе на посту воителя. Как он прощал Ромску, что все время осаживала его авторитет, как доверял ей Фиалку, как позволил себе довериться хищникам. Это хорошие поступки, которые показывают рост. Глава с диалогом Ублаза и Мартина становится более логичной в контексте разговора Фиалки и воителя после. Впрочем, даже без рассуждений с Ублазом, Фиалка могла подойти к данному вопросу, так что глава с рассусоливающим о "доброзле" императором остается бесполезной в моих глазах. Однако на этом моменте могу отметить, что в целом приём диалога каких-то персонажей, которые в каноне лясы бы не точили — интересная идея для исследования в фанатском творчестве. Насчёт истории “Слёз Океанов” тут, как мне кажется, получилось пройти по грани между дополнением каноничных событий и очерняющим ревизионизмом. Как бы получилось слегка очернить холт Лутры между строк, хотя я и понимаю, что это отлично работает на центральный конфликт фанфика и дилемы его героев, да и глубины им добавляет. В общем, получилось здорово, просто такое дополнение заставило меня подумать об отношении к альтернативной трактовке канона под новым углом: надо быть аккуратнее, чтобы не уйти самому в своих задумках в извращенную чернуху. Подача изменения героев, резолюции и сюжета в целом вышла… Норм. Диалогами и авторскими вставками с рефлексией героев проще всего передать их мысли и выводы. Однако хотелось бы напомнить всем авторам — себе, тебе и всем, кто читает этот текст сейчас — нужно больше показывать, а не рассказывать. Я не скажу, что я заскучал за чтением или что изменение в характере рэдволльцев не было показано их щедрым жестом в конце, а Мартин, как я заметил выше, рос действием, но пожелание оставить захотелось. Ну многа тут диалогов для меня, даже несмотря на то, что нужных, шо поделать. Конфликт Звездохвата и Фиалки показался каким-то лишним, что ли. Тут как бы подводится черта его истории, да, но зачем, если сам заяц отходит на второй план? Как-то не понял я прикола этих выпадов. То же могу сказать про диалог Инбара и отца. Ну, да, я понял, что еще одни добрые звери хотят дать хищникам шанс. Это можно было бы описать в очерке Краклин. Лишние буквы, как по мне. Еще я не понял прикола с упоминанием истории Покрова. Типа она начала за здравие рассуждение о природе добра и зла, а потом в девочку вселился автор и начал рассуждать о нелюбимой книжке цикла. Понимаю, хорошо связывает канон и фанфик с его выводами, но чего-то тебя слишком понесло. Мог бы и Хвастопуза в её рассуждениях упомянуть, для лучшей иллюстрации добра и зла в каждом. Было бы имхо полнее и интереснее. Еще отдельно: Досадная очепятка. Скорее бы Инбар сломался. Или что, Ублаз так слабо беспокоился о своей безопасности, что поставил дверь, которую могла бы выбить одна выдра? Не верю. Нуууу, прям на грани. Понимаю, это Средневековье, но чтение этого отрывка немного покоробило. Седоглуп был лаской, Ромска — хорёк. Тут что, хэдканон на межвидовые смеси? Интересно. Эх, прям такое современное слово взгляд поцарапало... "Или ей виделся мираж?", не лучше?) Тож как-то современно.

Как мог бы выглядеть енот-монах

Освальду всё же подобрали подходящую рясу, и теперь он, крутя головой, разглядывал большой торговый корабль, на котором ему с наставником предстояло отправиться к берегам континента. Пожалуй, он предпочёл бы, чтобы аббатство зафрахтовало судно специально для миссии. Это бы показало и его собственную значимость, и, вероятно, усилило влияние религии. Но и такой вариант выглядел совсем неплохо, особенно учитывая, что до сих пор Освальд видел только лишь маленькие лодки, с которых монахи ловили рыбу на Великом озере. Матросы-белки ловко прыгали по мачтам, расправляя паруса. Под резкие выкрики офицеров корабль отвалился от причала и, влекомый буксирными шлюпками, двинулся по водам длинного, но довольно широкого рифтгардского фьорда. Освальд поднял морду – насколько позволял объёмистый заплечный мешок – и взглянул на нависшую над портом громаду цитадели, в которой раньше проживало правившее семейство Чистых хорьков. Её серые камни помнили страшные дни революции Трисс и гражданской войны, а кое-где всё ещё можно было разглядеть подпалины. Те события произошли задолго до рождения Освальда, но он, конечно, слышал о бегстве и триумфальном возвращении белки Трисс… Гибели Курды, Блэдда и Агарну… Вспыхнувшей затем войне… – А ведь святой Колумба говорил, что если Саренго продолжит мучить рабов и отправится на континент за реликвиями, – задумчиво произнёс стоявший рядом Патрик, – то погибнет вместе со всем своим семейством. Что и исполнилось. И даже чудо, когда ворота крепости распахнулись сами собой, не вразумило короля… – Ну да, я помню про это… – Освальд покосился на наставника. – Знаешь, отец, я всегда думал… Если Саренго сподобился увидеть чудо, то почему не уверовал? – Почему? Потому что каждый свободен в выборе пути. И если кто-то всем сердцем избирает грех, то ему не помогут и десять тысяч чудес. Даже если мёртвые воскреснут у него на глазах. – А зачем тогда Бог сделал то чудо? Освальд любил иногда осторожно предложить наставнику теологическую беседу и смотреть, как тот выпутается из очередного вопроса. Который, конечно же, казался Освальду очень спорным и трудноразрешимым. – Зачем? А тебе не кажется, что этот вопрос стоит задать не мне, а Богу? Впрочем… Почему ты думаешь, что чудо было дано только для Саренго? Может, там было довольно тех зверей, кто понял его верно? Ведь после, в страшные сезоны, многие пришли в нашу обитель… Освальд заметил какое-то движение сбоку у борта и обернулся как раз в тот момент, когда молодая хорьчиха бросила в море маленький букет. Она быстро ушла, а енот всё смотрел на покачивающиеся на волнах невзрачные белые цветы. Памятью о ком они были? О Агарну, которого утопили где-то здесь, в гавани, или о Трисс, изуродованный труп которой выбросили в море тут же? Нечто непостижимое было в том, что смертельные враги обрели одно последнее пристанище на двоих. Прямо сейчас их кости могли лежать буквально под стоящими на палубе лапами. Освальд остро ощутил, что страшное, тяжёлое, кровавое прошлое Рифтгарда словно притаилось где-то совсем рядом и то и дело вылезало на свет в бесконечных спорах и стычках. Может, главной проблемой Рифтгарда было как раз то, что его прошлое так и не стало прошлым, а незаметно переползло в настоящее? Фьорд резко оборвался, и корабль выскочил в открытое море. Скалистые берега Рифтгарда быстро отдалялись. Солнце опустилось к горизонту, почти спрятавшись за островом, но его розово-красные отсветы сияли в облаках. Паруса резко хлопали над головой и, вглядываясь в раскинувшийся до самого горизонта морской простор, молодой енот невольно вспоминал блаженных Кевина и Брендана. Именно второй из них построил корабль, на котором некогда эти двое святых добрались до Рифтгарда из западных земель. Он был куда меньше, чем это купеческое судно, у борта которого стоял сейчас Освальд – просто длинная ладья с одной мачтой и квадратным парусом. Житие говорило, что Кевин с Бренданом угодили на ней в ужасный шторм, но Бог сохранил их. Тогда, много сезонов назад, еноты принесли в Рифтгард христианство. А теперь уже сам остров передаёт веру на континент. – Отец, послушай… – прошептал Освальд. – А может, Бог сотворит чудо через нас с тобой? Для вразумления язычников? – Сотворить-то Бог, конечно, может… – задумчиво ответил Патрик. – Вопрос, для чего? Бог не делает их для того, чтобы кто-то похлопал, как в балагане, понимаешь? И вот что, скажи-ка, Освальд… Если мне в аббатстве выдадут денег, чтобы я пошёл и купил что-нибудь, могу ли я хвастаться этими деньгами, как своими? Освальд растерянно покрутил головой. – Нет, конечно, но… – Ну вот и с чудесами так же. Чудо не принесёт пользы, если из-за него ты вообразишь о себе невесть что. Только вполне осознав свою слабость, ты обретаешь подлинную силу. Некоторое время они постояли молча, смотря на медленно темнеющее небо. С каждым днём солнце заходило всё позже, скоро настанет лето, когда ночи в Рифтгарде станут бледными, словно вечерняя заря будет дожидаться утреннюю у самого края земли. – Конечно, прославлять Господа, созерцая величие природы – благое дело, но молитвенного правила никто не отменял, – мягко произнёс Патрик. – Идём в каюту. Путешествие резко поменяло тот размеренный порядок жизни, к которому Освальд привык в монастыре. Молись и работай – из этой простой и со времён блаженного Кевина вдохновлявшей устав идеи вторая часть теперь исчезла. Все работы на корабле выполняла команда. Патрик попытался было попросить кого-то, чтобы им дали послушание, но его быстро отправили восвояси. А стоять и даже сидеть при молитвенном правиле мешала морская болезнь, которую Освальд испытывал впервые в жизни. Его мутило; постанывая, он ворочался на матрасе, кое-как заставляя себя вслушиваться в слова произносимых Патриком молитв. Так проходили дни и ночи. Рифтгард давно скрылся за горизонтом, и кругом расстилался лишь великий океан… …Кевин медленно шагал по монастырскому двору. Его большие и теперь уже опухшие лапы тяжело ступали по истоптанным камням. Подслеповато щурясь, старый енот смотрел на темневшее впереди здание церкви, фундамент которой, подумать только, он сам закладывал вместе с Бренданом. Сколько сезонов минуло с тех пор? Много, как и с того зимнего дня, когда душа Брендана покинула тело… Но Кевин знал, что скоро он встретится со своим другом и духовным братом. Немного времени осталось. Приближался большой праздник, и множество зверей сошлось в обитель едва ли не со всего Рифтгарда. Четверо монахов несли окружавшую Кевина широкую деревянную раму, чтобы паломники не затолкали его. Белки, выдры, ежи, и тут же – лисы, хорьки, горностаи; все они, вечно враждовавшие друг с другом, принимали истинную веру и обретали благословенный мир. Казалось, совсем далеко отсюда осталось зло этого мира и жестокая диктатура короля Саренго… Задумавшись, Кевин не сразу понял, что кто-то весьма ощутимо трогает его хвост. А через мгновение раздался возмущённый голос одного из монахов: – Эй! Ты что это делаешь? Как ты обращаешься со святым старцем?! – Адомнан! – обернувшись, с укором произнёс Кевин. – Не пугай его. Вспомни, наш Господь запрещал прогонять детёнышей. «А ещё я много раз запрещал называть меня святым…» Виновник происшествия, маленький бельчонок в длинной, до земли, тунике, стоял под рамой, растерянно озираясь. Кевин осторожно положил лапу ему на голову. – Как тебя зовут? Бельчонок раскрыл рот, но из него донеслось лишь невразумительное кваканье. – Простите, отец, – пробормотала толстая белка, резво подхватив детёныша на лапы. – Понимаете… Мой сынок… Ему уже пять сезонов, а он до сих пор не произнёс ни единого слова! – Ничего. Он заговорит ещё, – произнёс Кевин и вдруг задумчиво добавил: – Настанет день, этот сын белки произнесёт слова, которые будут жить до самого конца этого мира. Благословив мать с детёнышем, Кевин двинулся дальше. Звери, собравшись кругом, успокаивали и поздравляли напуганную белку. Все знали, что Кевин ничего не говорил просто так. Вечером того же дня бельчонок изрёк первые слова. Прошли сезоны, и он, окончив училище при аббатстве, стал ходить по селениям, повсюду произнося проповеди потрясающей силы. Всегда он помнил о святом, некогда благословившем его, собирал рассказы о нём и наконец на их основе создал великую поэму «Чудо блаженного Кевина». Говорят, монахи, слушавшие её зимними вечерами, не знали, чей голос они слышат – белки или ангелов… …Освальд проснулся от сильного толчка. Прямо перед этим ему снилось что-то доброе про блаженного Кевина. Он знал, конечно, что снам нельзя доверять, поскольку через них проклятый Вулпаз может внушить свою ложь. Пошатываясь спросонья, Освальд быстро осенил себя крестом и тут же услышал: – Эй, ты чего лапами машешь? Если вы к Юска, то пора сходить! Толстый моряк-горностай угрюмо глядел на Освальда. – Пожитки свои собирайте и топайте! Некогда вас ждать. В почти полной темноте монахи вместе с ещё несколькими пассажирами устроились в шлюпке, и это было большой удачей, что никто из них не свалился за борт. Вёсла с плеском погрузились в воду. Впереди сияли, отражаясь бликами в волнах, огни прибрежной деревни, а небо было усыпано звёздами. Им, впрочем, оставалось немного времени: на востоке, за холмами, уже пробивался первый отсвет рождающегося дня. «Бог, сотворивший небо и землю, не оставь нас в этих местах!» –произнёс про себя Освальд и тут же подумал, что как ночь отступает перед лучами зари, так и ледяной мрак язычества неизбежно исчезнет в вечном сиянии истинной веры. И им, монахам обители на Великом озере, предстоит сделать всё, чтобы это произошло как можно быстрее. Закутавшись в рясу, Освальд неуверенно шагал по пирсу, который словно шатался под лапами. Пожалуй, теперь он понимал, с какой радостью святые Кевин и Брендан вышли на каменистый берег Рифтгарда после тяжкого путешествия. – Прежде всего нам надо навестить старосту, – сказал Патрик. – Он должен знать, как попасть к Юска. Отсюда до их владений совсем недалеко. Мешок давил ему на плечи, заставляя горбиться, а сжимавшая посох лапа слегка дрожала. Однако на все попытки Освальда перехватить ношу Патрик спокойно отвечал, что каждый должен нести собственный крест. Староста деревни, старик-нутрия, принял их, когда уже совсем рассвело. – Так вы, стало быть, те самые… как вас… христиане? Чудно вырядились, скажу я… Развалившись в плетёном кресле и подслеповато щурясь, он глядел на монахов. – Приплыли, значит, нашему… хм… достопочтенному Юскатагу рассказывать философию? Ну, что же, слышал, слышал… Он, знаете ли, охотник послушать всякое. Зверь, скажу вам, суровый, но справедливый. Мы ему… В общем, защитник он наш. Тут как раз его ребята сейчас есть, сейчас вас к ним отведём. И да сохранят вас благие три бога, которым вы молитесь! Нутрия довольно улыбнулся, считая, видно, что не упустил случая показать свои религиозные познания. – Мы верим в одного Бога! – возмущённо воскликнул Освальд. – Потом, потом… – пробормотал староста, поднимаясь. – Вот ведь времена! – ворчал, идя вслед за провожатыми, Патрик. – Спрашиваешь дорогу – а в ответ рассуждают о Троице, да ещё каким образом! Хочешь купить хлеб – а они спрашивают, есть ли у Бога хвост! Какое нечестие! – Но ведь это здорово, что звери интересуются нашей верой… – осторожно заметил Освальд. – О богословии должны рассуждать те, кто очистил ум молитвой, а не каждый, кому захотелось поумничать, – буркнул Патрик. Следуя за молчаливыми воинами-хорьками, монахи топали по дороге, что уходила из деревни к сосновому лесу и вела в ту сторону, где располагались владения Юска.

Солнечные лучи падали сквозь окна небольшой часовни, бросая на каменные плиты пятна самых разных цветов. Прищурившись, Освальд подставил лапу и радостно улыбнулся, смотря, как засверкали шерстинки. Интересно, а что, если бы кто-то пустил свет через несколько разноцветных стёклышек сразу… – Освальд! Юный енот вздрогнул и повернулся к массивной фигуре аббата Ниниана, что высилась за темневшим у стены столом. – Я понимаю, исследовать природу света очень увлекательно, но тебя, кажется, не для этого сюда позвали? – Простите, священный отец, – пробормотал Освальд и торопливо затопал к еноту-аббату. Делать это приходилось осторожно: монашеское облачение было ему несколько велико, и в нём ничего не стоило запутаться и грохнуться на пол. – Подыскал бы ты ему рясу по размеру, отец, – сухо произнёс Ниниан, когда Освальд уселся на скамье и чинно сложил лапы на коленях. – Мне очень жаль, но в ризнице действительно не нашлось ничего лучшего… Сидевший рядом старый Патрик глянул на своего воспитанника. Шерсть серебрилась на его усталой морде. – Это значит лишь то, что плохо искали. Аббат прошёлся взглядом по обоим сидевшим перед ним енотам. Освальд невольно поёжился, встретившись с пронзительно смотревшими на него через аккуратные очки глазами духовной особы. – Впрочем, к делу. Итак, как вам известно, недавно вождь племени Юска выразил желание слушать святое учение. Племя Юска живёт на континенте недалеко от побережья… Ниниан вытащил откуда-то большой рулон и осторожно развернул его на столе. Это оказалась карта Рифтгарда и континентального побережья, весьма подробно выполненная. Освальд подался вперёд, уставившись на хорошо видный при свечах рисунок. Вот он, Рифтгард, вот делящее остров на две неравные части Великое озеро, а вот и обитель блаженного Кевина, ставшая для Освальда родным домом… – Попрошу аккуратнее, юный брат! – послышался голос аббата, и Освальд быстро отодвинулся. – Вот здесь, за дюнами, расположена нынешняя стоянка Юска. Народ этот пребывает в невежестве и идолопоклонстве, однако его предводитель, хорёк по имени Дагертаг, схож с теми, кто размышляет о бытии и обращает взор к небесам. Во всяком случае, есть надежда, что он осознал суетность язычества. Наша епархия… Вся наша святая Церковь с надеждой доверяет вам миссию открыть сердца Юска Господу! – Не так давно Рифтгард обменялся визитами с этим народом, – тихо напомнил Патрик. – Да-да, именно. Собственно, поэтому… Впрочем, неважно. Это племя известно своей воинственностью, на континенте рассказывают немало историй об их деяниях. А ещё у них есть Тагеранги. Это колдуны и гадатели, то есть те, через кого проклятый Вулпаз держит этих несчастных в своей власти. Ниниан повернулся к Освальду, и тот сжался под его пристальным взглядом. – Брат Освальд, осознаёшь ли ты всю трудность того подвига, на который стремишься? – Да, священный отец, - уверенно ответил Освальд. – Готов ли ты употребить все силы, чтобы в долине смерти зажечь истинный свет? – Да, священный отец! – Понимаешь ли ты, что язычники могут убить тебя? – Да… Освальд осёкся. В обители он не раз слышал рассказы о мучениках, например, об Эдгаре, одном из учеников блаженного Кевина, который угодил в лапы банды горностаев. Те порезали ему жилы, и он умер, истекая кровью и при этом молясь за своих убийц. Тех это так потрясло, что вскоре они прибежали в монастырь и, слёзно каясь, приняли крещение. Конечно, мученичество прокладывало путь к небесам, но в глубине души Освальд понимал, что к такому подвигу он вряд ли готов и предпочёл бы послужить Богу в ином качестве. – Но ведь… Не каждый миссионер обязательно делается мучеником? – Ну, убивают не каждого, да, – аббат улыбнулся, прищурившись. – Но тут важна твоя готовность оказаться одним из положивших душу за дело Божие. Мне нравится твой настрой. Надеюсь, ты его не растеряешь. Аббат замолчал. Его взгляд вновь скользнул по Патрику и Освальду, словно вчитываясь в них. Освальд ощущал невольную робость перед этим енотом, тем величием, которое сквозило во всём его виде и голосе, глубоком и бархатистом, как хорошая тёплая ряса. – Не буду утверждать, насколько долго вам придётся пребывать на континенте. Ответственность на вас, смотрите сами по обстоятельствам. Если ваша проповедь будет успешна, мы отправим ещё миссионеров. Во всяком случае, как и всегда, одни сажают семя веры, другие поливают, но принесёт ли оно свой плод – ведомо одному Господу. Я хочу вручить вам нечто, через что Он дарует благословение. Ниниан тяжело поднялся с кресла и подошёл к шкафу. Облекавшее его чёрное одеяние колыхалось при ходьбе, как и видимый из-под него полосатый хвост. Открыв дверцу, аббат осторожно извлёк резной ларец, поставил его на стол и поднял крышку. Внутри, на плотной светлой ткани, лежал тёмный деревянный крест. – Блаженный Кевин изготовил его собственными лапами, – тихо сказал аббат. – Видите? – Он провёл пальцем по кругу, соединявшему все четыре конца креста. – Это знак солнца. И если язычники спросят, почему мы не почитаем солнце, источник жизни, тепла и света, то скажите им – мы почитаем солнце. Но не видимое тварное солнце, а вечное Солнце Правды! Освальд благоговейно поцеловал крест, вдохнув запах старого дерева. Считалось, что Кевин сделал множество таких крестов, стремясь передать Божье благословение как можно большему числу разумных существ. – Возьмёте его с собой, и да пребудут с вами благословение Господа и молитвы блаженного Кевина! А сейчас помолимся. Молитва – важнейшее из дел, кто бы что ни думал и не говорил, с неё мы должны всё начинать и ею заканчивать. Ниниан осторожно уложил крест в ларец и поставил его на столик посередине часовни, после чего раскрыл лежавшую рядом старую книгу. Неторопливое чтение и пение, полумрак часовни, мерцание свечей и лампад перед иконами настраивали на особый лад. Освальд чувствовал нечто невыразимое, одновременно покой, трепет, надежду и ощущение собственного недостоинства, сливавшиеся в таинственное благоговение. Завершив молебен, аббат закрыл книгу и повернулся к Освальду. – Ты можешь идти. Мы поговорим с твоим наставником. Подожди во дворе. Освальд прошёл мимо резных каменных крестов, покрытых причудливым растительным узором. Перед самой дверью он всё-таки споткнулся, неуклюже взмахнул лапами и, едва удержавшись от некоторых отнюдь неприличных монаху слов, юркнул наружу. Оказавшись на крыльце, Освальд быстро огляделся и, убедившись, что во дворе аббатства никого нет, припал ухом к двери. – Отец, прости, это, быть может, звучит дерзко… Но я против того, чтобы мы потакали поспешным порывам! – слышался старческий голос Патрика. – Хорошо, и что ты предлагаешь? – жёстко перебивал его аббат. – Отогнать от миссии тех, кто сам к ней стремится? Мы должны использовать энтузиазм юных… – Они не умеют ещё отличать подлинной готовности к подвигу от минутного воодушевления… Освальд тихо фыркнул. Ну конечно, Патрик всё ещё надеется отвадить его от миссии, также, как и прежде, ещё на Великом озере. Но теперь – действуя через аббата. Только тот, кажется, отнюдь не на его стороне в этом споре. – Чего ты предлагаешь дожидаться? – гремел Ниниан. – Чтобы те, кто с юных сезонов стремится нести Слово Божье, разочаровались и превратились в ленивых циников? – Кто высоко взлетает – больно падает… – Ну, хватит! Если думаешь, что моего благословения недостаточно – можешь не ехать. Тебя, в конце концов, никто не заставлял! – Бог да благословит нас всех, – произнёс Патрик. Освальд услышал, как наставник идёт к выходу, и торопливо сошёл с крыльца часовни. Только сейчас он подумал, что его поведение вполне подпадало под определение «Ложь действием», но было поздно. Дверь открылась. Патрик вышел, опираясь на сучковатый посох, с которым никогда не расставался. Нет, кажется, он ничего не заметил. – Отец, мы будем вместе обращать тупых язычников, да? – Во-первых, не считай тупыми тех, кого собрался обращать, – недовольно ответил Патрик. – А, во-вторых, сейчас возьмёшь в келье корзину, деньги и пойдёшь на рынок. Надо закупить кое-что перед… нашим путешествием. Нам ещё дары Дагертагу вести… – Дары? А что мы ему подарим? Золото, ладан и смирну? – Освальд, неуместно… – Патрик недовольно покривился. – Прости, отец… – Это обычай такой – без подарков к вождям да королям не ходят. Но главное, чтобы этот Дагертаг принял самый важный дар, который Бог готов дать нам всем. Спустившись по широкой лестнице, они очутились в небольшом внутреннем дворе аббатства. Расположенное недалеко от центра рифтгардской столицы и служащее резиденцией епископа, оно было, однако, совсем небольшим, особенно в сравнении с обителью блаженного Кевина у Великого озера. С удивлением Освальд разглядывал круглый храм из белого камня – его построили давным-давно в память о короле Саренго и лишь теперь отдали христианам. Конечно, труды и молитвы святых не остались бесплодными, но всё же их религия пока занимала весьма скромное место в жизни великого северного острова, как именовали Рифтгард его жители. – Читай про себя молитву. По сторонам не смотри. Особенно на других зверей. Особенно… на женщин. Как всё купишь – немедленно иди обратно. Понял? Не смотреть по сторонам, топая по улицам большого незнакомого города, Освальд находил подвигом посильнее, чем обращать язычников. Совсем недавно христиане праздновали Воскресение, и наконец сменившая долгую северную зиму весна сияла высоким ясным небом, звенела капелью с покатых крыш и сверкала солнечными бликами в лужах талой воды. Освальд выудил из широкого рукава засахаренный каштан и быстро отправил в рот. Вообще-то монашеский устав не велел выносить еду из трапезной, но на это так часто смотрели через лапы, что нарушение запрета стало восприниматься как норма. Чем ближе к рынку, что раскинулся недалеко от порта, тем больше зверей ходило, шмыгало, бегало туда-сюда по выложенной ровным камнем улице. Освальду приходилось то уворачиваться, то ловить на себе откровенно любопытные взгляды. Что поделать, когда ты, во-первых, монах, а во-вторых, енот, то для рифтгардцев ты неизбежно будешь диковинкой. У перекрёстка, уже недалеко от рынка, Освальд заметил толпу зверей и тут же ощутил, как шевельнулась шерсть на загривке. Здесь стоял известный идол лисицы Фортуны – богини-покровительницы врачевателей, торговцев и, как уверяли некоторые, отравителей. В таком месте за монашескую рясу можно было получить в спину овощем или даже чем-нибудь потяжелее. Вжав голову в плечи и шепча молитву, Освальд быстро протопал мимо. Лишь оставив позади опасное место, он поднял взгляд и тут же с тоской подумал, что ни блаженный Кевин, ни Брендан-мореплаватель, ни Эдгар, ни Колумба, ни Мунго – никто из тех, кого прозвали двенадцатью апостолами Рифтгарда – не упустил бы случая произнести проповедь с обличением идолопоклонства. Впрочем, Освальд быстро утешил себя тем, что его ждут дела посерьёзнее, и подвергать себя опасности пока не стоило. Пока что.

Довольно интересная тема на мой взгляд, жаль что заброшенная. А ведь тут есть о чем побеседовать. Итак, как таковых городов, в привычном понимании, в мире Рэдволла не описано. Есть укрепленные центры - Саламандастрон, само аббатство, Флорет, но большинство зверей предпочитают жить обособленными племенами и как правило держатся своих. На мой взгляд городов нет в связи с тем, что в мире все еще господствует первобытно-общинный строй, с редкими попытками (как правило со стороны хищников) в рабовладельческий, либо феодальный строй. В остальном же наши антропоморфные звери живут в гармонии с природой и ее циклами, причем лесные жители, хотя и ведут по большей части оседлый образ жизни, но предпочитают охоту/собирательство земледелию, а вот хищники в массе своей предпочитают полу-кочевой образ жизни с одной стороны, но в то же время если где-то оседают, то сразу же начинают продвигать земледелие и как следствие начала рабовладельческого и феодального общественного строя. В перспективе, Маршанк, Котир, Сампетра, Терраморт, Рифтгард, остров Белолисов, царство Малькариса, Зеленый остров имели все шансы превратиться в полноценные города-государства, оплоты цивилизации и прогресса.