Таблица лидеров

Когда-то что-то пытался писать, и решил попробовать ещё раз. Мир в этой истории джейксовский, но персонажи все новые. Время и место действия выбраны как менее популярные у автора (соответственно зима и северо-восток СЦМ). Я хотел разнообразить и усложнить жизнь лесных жителей за стенами Рэдволла и усилить хищническую линию. В целом, всё должно получиться по классике (за исключением черт, которые мне самому в "Рэдволле" не нравятся). Никакой запрещёнки (любовь и насилие в пределах канона). Несколько глав я уже написал, выкладываю первую. Сюжет в общих чертах накидан. Очень надеюсь, что мне достанет усидчивости его наполнить и разукрасить. Читайте, делитесь своими впечатлениями и замечаниями (как литературного, так и грамматического плана). Глава 1 Снег искрился на утреннем солнце и слепил глаза. Небо было необычайно ясным – безграничная голубизна захватывала взор. В уснувшей природе царила тишина. Зима выдалась морозной. Воздух был холодным и сухим. Не было слышно ни птиц, ни зверей — наверное, все ютились в своих тёплых жилищах и занимались домашними делами, сопровождая их песнями и рассказами. Вся природа, казалось, была погружена в глубокий сон, и лишь одинокий путник устало брёл по насту и волок за лямку тяжелогруженные сани. В самом сердце Страны Цветущих мхов бежит Мшистая река, извиваясь подобно нерву между болотами, лугами и лесами, наполняя всё жизнью и движением. Её воды разносят вести о лесных жителях до самого Западного побережья. Но в эту зиму мороз крепко сковал её берега ледяной коркой, и вечная мелодия бегущей воды застыла где-то в глубине. На правом берегу реки, на светлом пригорке возвышался деревянный замок. Смена сезонов заставила массивные брёвна посереть и потрескаться, и теперь на белом снегу углём стояла эта массивная квадратная башня в три этажа с высокой четырёхскатной крышей, узкими окнами и высоким крыльцом. Внизу, ближе к воде (точнее, ко льду), в тени горящих на зимнем солнце стволов старых сосен ютились разные сараи и навесы. Пригорок с трёх сторон обступал хвойный лес, разбавленный зарослями ольшаника. Сквозь морозный воздух слышался пряный аромат печного дыма, выходящего из труб на крыше. С противоположного берега реки на пригорок смотрел крупный зверь, опиравшийся согнутой в локте левой лапой на ствол усохшей берёзы. Белый мех и тёмная одежда маскировали его под цвет дерева, хотя он и не пытался прятаться. Правой лапой зверь держал через плечо прочную лямку, за которую тащил сани. Путник был в недоумении — что перед ним — гостеприимный дом или разбойничье логово? В холодную зиму широкая река не преграда, а удобная тропа, но он вышел на неё только сейчас. Возвратиться ли ему в чащу и выйти к реке в другом месте или попробовать попасть в неожиданно показавшееся жилище? Путник почесал за ухом, и повернулся к своим саням. Бросив лямку, он достал из под холщёвой накидки арбалет и футляр с болтами. Присев на одну лапу, он принялся заряжать своё оружие. Механизм непривычно громко затрещал в глухой тишине зимнего леса, и путник присел как можно ниже, опасаясь, как бы от произведённого шума не проснулась вся спящая под снегом природа. Выждав несколько минут, он поднялся во весь рост, положил заряженный арбалет на плечо и вернулся к усохшей берёзе. Сняв с широкого пояса небольшой сигнальный рожок, он не сильно протрубил в него. Произведённый звук также показался оглушительно громким. Путник выпрямился и стал пристально смотреть на крыльцо деревянного замка, ожидая ответа. Время, прошедшее в ожидании, показалось долгим. Наконец, в замке резко хлопнула дверь, и на крыльцо высыпало две фигурки, закутанные в тёмные плащи. Над рекой раздался молодой голос: — Доброго дня тебе, странник! Раз ты подал сигнал, значит, не желаешь подкрадываться, как вор. Не стой, смело переходи реку, тебе не будет нанесено никакой обиды. Даём тебе слово! Путник, не снимая с плеча арбалета и не сводя глаз с крыльца, вышел на лёд и сделал несколько шагов. Теперь расстояние между ним и замком было достаточным, чтобы он и стоящие на крыльце звери могли рассмотреть друг друга. Его встречали два молодых ежа. Из под их серых плащей, едва накинутых на плечи, проглядывали яркие цветные курточки. Оба ежа держали в лапах по дротику. Они видели на льду реки огромного зайца-беляка с навострёнными ушами. Плаща на нём не было, он был одет в дорогой тёмно-синий кафтан, расшитый серебристыми звёздами. На широком сером поясе висели рожок, фляжка и прямой кинжал. Один из ежей, на котором была курточка жёлтого цвета, вышел на лестницу, опёрся на перила и подался всем телом вперёд. — Назовите своё имя, господин заяц, откуда и куда держите путь, чтобы мы могли доложить о вас! — прокричал он. Заяц усмехнулся, делая ещё несколько шагов вперёд. От таких дружелюбных зверей, как ежи, он и не думал ждать никаких неприятностей. Опустив арбалет и, слегка прокашлявшись, он крикнул в ответ: — Меня зовут Джеффри Вереск, я сын капитана Юстаса Вереска из Верескового стана, что под Утёсами, во. Я шёл на северо-запад, — тут заяц прервался, чтобы не застудить горло, и после короткой паузы продолжил. — Но теперь я только ищу обед и ночлег, если это возможно, во. Ежи многозначительно переглянулись, и тот, что стоял у двери, скрылся в замке, а тот, что вышел на лестницу, стал стремительно спускаться. Он ловко скатился по пригорку вниз, выбежал на лёд и, запыхавшись, неуклюже отвесил поклон. — Рад знакомству с вами, благородный юноша! Меня зовут Теодор. Точнее, Осенний Теодор, сын Марты Толстопятки из рода Клёнов — хозяйки этого замка, — он мельком заглянул в большие карие глаза зайца, но смутился и стал смотреть себе под лапы. Осенний Теодор был крепким полным ежом среднего роста, такой же молодой для своих сезонов, как и вышедший из лесу беляк, но, в отличие от гостя, заметно робел. Джеффри Вереск стоял перед ним гордо, смотрел прямо и говорил твёрдо, хотя у него на морде, как у большинства зайцев, то и дело показывалась обезоруживающая улыбка. — Я польщён, во, что сам сын самой хозяйки сам вышел меня встречать, — слегка прищурившись, заговорил Джеффри. — Понимать ли мне эту любезность так, что я буду принят в вашем замке? — О, да, конечно, мы всегда рады гостям, — затараторил Теодор. — К тому же гостям таким редким. Вересковый тын над Утёсами? Так? Простите, но я даже предположить не могу, где это. Первый раз слышу. Джеффри улыбнулся, но не стал поправлять собеседника. В это мгновение тяжёлая дверь замка снова хлопнула, и на крыльцо высыпала целая гурьба ежей. Они ещё быстрее, чем прежде Осенний Теодор, спустились вниз и оказались на середине реки. Заяц насчитал двух ежей и трёх ежих, причём одна из последних была одета в красивую курточку, наподобие Теодоровой, только зелёного цвета. Все они сделали поклон, а одетая в зелёное ежиха ещё шаркнула лапкой и бойко проговорила: — Весенняя Доротея, дочь Марты Толстопятки из рода Клёнов, к вашим услугам, мой господин! — Джеффри Вереск, сударыня, — учтиво склонил голову заяц, и повторил свою просьбу, — если я могу рассчитывать на ваши услуги, во, то я бы только просил вас и вашего брата впустить меня в дом, чтобы обогреться, перекусить и отдохнуть, во. — Это мы с радостью! – бойко отвечала Доротея, с любопытством разглядывая пришельца. Вдруг её мордочка омрачилась недобрым подозрением, — неужели вы пришли налегке, или вас ограбили?! — Во-во, сударыня. Меня, попробуй, ограбь, — снова усмехнулся Джеффри. — Я оставил сани на берегу, вон за той берёзкой. — Заяц махнул лапой. Тут же другие четверо ежей, все одетые в одинаковые оранжевые туники, по кивку Осеннего Теодора побежали за санями. Весенняя Доротея пристально посмотрела на своего брата, загадочно улыбнулась, и побежала назад к замку. Осенний Теодор после прибытия подкрепления чувствовал себя увереннее со своим гостем. — И всё же странно, что в дороге вы оказались в самое неподходящее время самого неподходящего сезона, — заметил ёж куда более уверенным голосом. — Правда, на наш очаг вы наткнулись как нельзя вовремя. Через час будут подавать обед. Джеффри заметно оживился. — Это отличная новость, мой господин, во… — Ха! Что же ещё нужно. Я хоть и представился, как сын хозяйки, но я не люблю заведённый тут церемониал. Если вы не возражаете, давайте обращаться друг к другу просто по именам? — предложил ёж. Заяц добродушно засмеялся: — А-ха-ха-ах! С удовольствием, Тэд! И, раз уж мы скоро сядем за один стол, то будем же на «ты», во. Думаю, нам найдётся, о чём поболтать. Теодору явно понравилась прямая и лёгкая манера, в которой говорил его собеседник, потому что она придавала смелости ему самому. — Тогда по лапам, дорогой Джефф, будь нашим гостем! Добро пожаловать на Лысый холм в замок Гвайффон — дом и крепость всех ежей! Новые друзья ударили по лапам, и в это время ежи в оранжевых туниках приволокли сани. Теодор поспешил сменить двух ежих, которым сказал поскорее идти в тепло. Все двинулись в Гвайффон, и новые друзья перекидывались лёгкими словами. Джеффри Вереск едва поспевал за проворством своих носильщиков, даже когда те стали подниматься в гору, втаскивая его тяжёлые сани. Заяц принялся подталкивать сзади. Лысый холм представлял собой шлемовидную возвышенность с плоской (или срытой) вершиной. Массивные тёмные стены выраставшего над головой замка внушали гостю почтение. Подходя к крыльцу, он заметил, что лестница у замка приставная, и в случае опасности может быть убрана. Словно недремлющий страж возвышался Гвайффон над заваленными снегом дебрями северо-восточной части Леса Цветущих мхов. Оказавшись на верхних ступеньках лестницы, Джеффри Вереск осмотрелся, и не увидел вокруг ничего, кроме ветвей бескрайнего древесного моря, разделённого широкой петляющей полосой заледенелой реки. Зачарованная природа производила на него гнетущее впечатление даже в солнечный день. Внутри деревянного замка было непривычно темно и тепло. Приятно пахло горящими дровами и горячей стряпнёй. Потолки были низкие, стены толстые. Высокому зайцу было тесновато. Однако внутри замок выглядел гораздо больше, чем снаружи. Множество комнат и коридоров не позволяло сразу вынести представление о том, как он был устроен. Ясно было, что этаж, находившийся на уровне входа, служил для хозяйственных нужд, а ниже располагались кладовые и погреба. Но даже здесь были заметны чистота и порядок. Джеффри Вереску стало очень приятно здесь находиться. Ежей, как показалось вначале, было очень много. Почти все они были одеты в оранжевые туники, и сновали туда-сюда, вежливо кланялись гостю и бормоча под нос приветствия. Заяц отдал своё оружие двум ежам, которые тащили его сани, и теперь разгружали поклажу и уносили её куда-то наверх. — Наверху тебе уже готовится комната — объяснял Теодор, увлекая зайца в глубину центрального коридора. — Надеюсь, ты погостишь несколько дней. Да и куда отправляться в такую страшную стужу? Правду сказать, гости в наших краях редки, а уж зайцы, да ещё и зимой — вообще невидаль. Надо бы тебе заморить червячка, пока там заканчивают с готовкой. С последними словами Теодора друзья сразу оказались в комнате, которая была явно больше других. Джеффри сразу стало понятно, что именно отсюда исходила большая часть тепла, запахов и звуков. Здесь тоже сновало несколько ежей, которые снимали котлы и сковородки с плит и выкладывали кушанья на блюда, чтобы подавать их на стол, который, по-видимому, накрывался этажом выше. У низкого пивного столика, засыпанного крошками, остатками очисток и другим сором, стоял особенно крупный ёж с побелевшими не то от старости, не то от муки, иглами. Он сосредоточено ковырял когтем свежее жирное пятно на своём фартуке. Фартук и колпак были одного светло-голубого цвета с вышитыми цветочными узорами. Теодор с улыбкой подмигнул Джеффри, и окликнул повара: — Почтенный Итэн! В замок пожаловал гость. Не найдётся ли чего-нибудь, чтобы ему прогреть желудок перед обедом? Итэн встрепенулся, машинально разгладил лапами фартук на животе, словно это был его мундир. — Очень приятно, пожалуйте! — торопливо сглатывая слюну, сказал повар. Пристально оглядывая на зайца, он чинно представился — Итэн Крыжовник, старейший слуга в благородном доме Клёнов и старший повар на этой кухне! Добро пожаловать! Джеффри в очередной раз назвал своё имя и поклонился. Итэн Крыжовник проворно очистил столик от мусора и поставил глиняную бутыль и три таких же стакана. Теодор и Джеффри уселись на низенькую скамейку. Повар хмыкнул, поднял брови и подошёл к печи. Не отворачиваясь от гостя, он вслепую пошарил на полке, и достал оттуда деревянную миску с половиной большого свекольного пирога. — С завтрака осталось, как раз перекусить, — пояснил Итэн, ставя пирог на стол и садясь напротив гостя. Джеффри осушил свой стакан, и крепкая брусничная настойка обожгла его замёрзшее горло. Острые запахи разбудили аппетит, и свою часть пирога он поглотил раньше, чем удивлённый господин Крыжовник успел хорошенько его рассмотреть. «Прожорлив, как солдат» — подумал старик. Заяц осушил ещё один стакан и широко улыбнулся, показывая огромные зубы. Жилистые кулаки лежали на столе, узкая грудь мерно вздымалась под глубоким дыханием уставшего путника. Выдержав паузу и прищурившись, Итэн спросил: — Попробую угадать, сударь. Вы, верно, идёте из барсучьей горы? — То бишь, из Саламандастрона? — уточнил Джеффри, — О, если я и видел эту гору, то разве что во снах, во, — ответил он, потирая нос, который никак не мог привыкнуть к обилию пряных запахов. Итэн довольно хмыкнул: — Хм, это, пожалуй, лучше всего! Вы не избалованы ещё тамошними пирушками. Знавал я одного старого капитана в отставке, вот он воротил нос от моей стряпни. — Ежи мастера готовить, а зайцы мастера кушать. Не вижу причин быть недовольными друг другом, во, — заяц снова улыбнулся. — А, знаете, Итэн, ведь мой отец как раз капитан Дозорного отряда в отставке. Вашего приятеля звали не Юстас? Повар почесал затылок, припоминая, и сказал: — Нет, его имя звучало иначе. Кажется, капитан Гилберт Лаг Стальной Хребет. А, может, первое имя звучало как Губерт или вроде того. Точно помню, что Лаг и Стальной Хребет. Да и давненько это было. Я думаю, он сгодился бы тебе в прадедушки, а не в отцы. — Ха, пройдут сезоны, и к моему скромному имени добавится громкая привеска вроде Стального Хребта, во. Мой отец, капитан Юстас Вереск по прозвищу Таран, говорил мне, что у большинства солдат и офицеров Дозорного отряда нет никаких корней, им некуда возвращаться, во-во. Барсуки стараются их удержать при себе, даже когда срок их службы заканчивается. Но те часто чувствуют себя обузой и уходят, куда глаза глядят, во. Становятся настоящими странниками, как, наверное, и ваш капитан Стальной Хребет. — А для меня нет ничего приятнее, чем послушать стариков, повидавших мир. Капитан Лаг мне очень полюбился, но он давно умер. Теперь уж я сам старый, но мои сезоны не такие интересные. — Не прибедняйся, почтенный Итэн, — вставил своё слово Теодор, — ты видел больше, чем любой другой обитатель Гвайффона. — Я не прибедняюсь, твоя милость, — отвечал повар своему господину. — Жизнь на реке не может быть спокойной. Но мы сидим тут, как на придорожном пне, и смотрим на большие события почти безучастно. Время для моих подвигов отгремело, а для твоих, твоя милость, едва ли настало, — на этих словах его морда приняла самое глубокомысленное выражение, и он долил себе настойки. — Едва ли вы правы, почтенный Итэн — вернулся в разговор молодой заяц, подражая Теодору в манере обращения к старому слуге, — согласитесь, если бы время подвигов приходило вовремя, никто бы не смотрел на них, как на подвиги. Так я думаю, во. Итэн снова прищурился и усмехнулся: — Ха, славный юноша! Это вы хорошо рассудили. Эге, ладно, простите меня. Если я всё правильно понимаю, сударь, вы теперь идёте на службу взамен отца? — Можно сказать, что и взамен, — начал отвечать Джеффри, но замялся. Кухонный чад и настойка начинали его размаривать. В наступившей вдруг тишине заяц начал барабанить пальцами по столу и оглядывать кухонные стены, пробегая глазами целый арсенал кастрюль, горшков, ковшей, сковородок, лопаток, поварёшек, кружек, ложек и прочей утвари. Ему захотелось хорошо поесть, помыться и отоспаться в тёплой постели. Осенний Теодор понял, наконец, в чём дело, и поднялся. — Прости, я будто забыл, что ты вышел из холодного леса, — сказал он Джеффри и затем повернулся к повару, — думаю, можно потихоньку подниматься в Зал. Почтенный Итэн, спасибо за перекус и предстоящий обед. Ты не с нами? Старик Крыжовник начал уже что-то переставлять и протирать. — Э-э, нет, — зевая, ответил он. — Я опять сбил себе аппетит, таская всякие куски и крошки. Я лучше вздремну. Будь добр, твоя милость, позови меня, когда наш гость будет готов поделиться своей историей. Я очень люблю слушать путешественников, даже молодых. Джеффри галантно поклонился старику, и пошёл за Теодором, предвкушая долгожданный горячий обед. Они вышли в коридор, который внезапно опустел. Теперь вся беготня была наверху. — Чертовски занятный малый этот ваш Итэн, — шепнул заяц на ухо ежу, — кормил когда-то ветеранов старого доброго Дозорного отряда. Теодор кивнул, соглашаясь, и ответил: — Он больше, чем просто повар. Он служил ещё моему деду, который всё это построил. Итэн — живая летопись моего рода.

Мартин Фенвик Kate Ravine Rybsasha Scalrag Сакстус Серый странник Брагун Туманная Мгла Ромуальд Рикла Kata Rios Покрыс Дик Artem брат Фуффик Всем спасибо!))) ???

Оно, пришло.. Я так думаю что надо написать про то, что они сделали и как это повлияло на Константина. Может я ошибаюсь, но иго это когда одно государство или деревня, или город, находиться под властью другого государства, деревни или города. Конечно может я сейчас скажу что то не так но, сейчас в России в армии 1 миллион человек, и я не уверен что в средневековье было так много солдат. Он соврал ? Он ведь хотел не только посмотреть но, и собрать войско. Так быстро, они же даже не знали как выглядит этот лагерь и у них не было плана, и зачем проникать туда, если там многомиллионное войско а у Лог-а-Лога всего одна лодка. Вроде пока всё что заметил. А так я считю что очень даже неплохо))

Гвардейские истории… Посвящается Тарквуду, вдохновившему меня своим примером... Посвящается Фенвику, моему дорогому другу-поэту, чей дар украшает наше Аббатство. Посвящается Борджигин, чудесной кошечке с Севера. Пролог "Если ты сбился с нахоженной тропы, проложи свою, чтоб за тобой шли другие" (с) П. Стюарт, К. Риддел "За Темными лесами". Домов старинных чердаки, Вещей таинственных скопленье, Обитель пыли и тоски, Где правят бал покой и тленье, Где чередой часы идут В веков холодном коридоре, Где своего момента ждут Сто нерассказанных историй. Хоть слышен жизни вечный гул, Чердак, друзья, ему не внемлет, Забытый мир навек уснул И в тишине спокойно дремлет. Огня сражений, страсти нет, Давно уж смолкли горн и лира. Спокойно здесь лежат мушкет И книги, восхваленье мира. К чему теперь война, вражда, Коль жизни пламя не пылает? Все, что забыто, как всегда Чердак спокойно принимает. Доспехи старые, щиты, Перо поэта, вдохновенье, Стремленья, чувства и мечты. Всему один удел – забвенье! Забудут звери чести зов И звон мечей, и долга бремя, И яркость тысячи балов. Забудут все, дай только время! Во тьму столетие уйдет, И скроют мир забвенья тучи, И все приют себе найдет В пыли, в седых сетях паучьих. Шагнут сезоны за порог, И тени их не будет видно, Ведь неизбежен сей итог, Закон природы, очевидно! И восхвалений гул утих, И все укрыто пылью будет. Так, мой читатель этот стих Через мгновенье позабудет. Поэта ноша нелегка, Нет ни наград, ни фраз картинных! Вернемся ж к мраку чердака, К легенд хранилищу старинных. Смотри внимательней вокруг! В пыли густой и паутине Ты, может быть, найдешь, мой друг Портрет кота в мундире синем. Улыбки свет. Печальный взгляд. Его глаза как будто знают, Зверей берет к себе земля, Картины нас переживают. Ты поразишься: «Как живой!», Увидев зверя на портрете, А зверь тот путь окончил свой, Его уж век как нет на свете! Река времен течет вперед! Придет, поверь поэту ныне, Когда-нибудь и наш черед Остаться только на картине. И вслед за днем приходит ночь. Бессмертьем мы не насладимся, Сеть паутины сбросив прочь, К портрету лучше приглядимся! На том коте - простой мундир, Полка гвардейского одежда. Не генерал, не командир, Солдат, Империи надежда! Пусть помнят дальние края, Что храбрый кот не канул в лету! Твои, Отчизна, сыновья Как встарь, разбросаны по свету. И снегопад, и жаркий зной, И бури сильные, метели, И мрак лесов, простор степной На воинов-котов смотрели. Так от Отчизны далеко И от семей родных и милых Во льдах, в пустынях ты легко Найдешь солдатские могилы. По всей земле спокойно спит Герой бесстрашный и…забытый, И стражем павшего стоит На сером камне шлем пробитый. Найдешь везде ты знак страстей И боя давнего приметы, Средь Солнцем выжженных костей Ржавеют старые мушкеты. В руинах древних крепостиц, Как будто вросших крепко в скалы, Увидишь сонм забытых лиц, Ты черепов узришь оскалы. Оскал погибшего бойца, Стратега древнего ошибка! И даже зверя-храбреца Пугает черепа улыбка! В лесах, в степях, на дне морском Блестят клинки, мушкеты, латы, Укрыты снегом иль песком, Лежат Империи солдаты. И, может быть, с портрета кот В бою жестоком пал без силы, Обрел последний свой оплот В спокойном сумраке могилы? Во льдах скончался он от ран, И в Темный Лес душа взлетела? Иль вдаль владыка-океан Унес израненное тело? Иль, может быть, гранит испил Пурпурное вино из раны? Своей зверь кровью окропил Снега иль южные барханы? Сей воин пал в краю теней, В стране болот, унылой, сонной, Иль сгинул до скончанья дней В тумане пропасти бездонной? Иль, может, зверь не пал в бою, (Такой судьбины нет нелепей!) А встретил дома смерть свою И тихо спит в фамильном склепе? Попросим мы: «Без кривды-лжи Ты опиши нам мир уснувших! Портрет, о прошлом расскажи, Поведай нам о днях минувших!». Пускай исполнится мечта, Пускай уснут века на страже, Пусть оживет картина та, И кот о прошлом нам расскажет! Теплом стремления согрет, (Ведь слово «чудо» каждый знает!) Вдруг оживает тот портрет, И кот рассказ свой начинает! «Не спрятать в памяти снегах Рассказ о свисте ядер роя, Рассказ о битвах и врагах, Рассказ о чести и героях, И о гвардейцах боевых, О плеске в старой кружке эля, Клубах дымов пороховых, О звоне шпаг и о дуэлях, О ратных тяжести трудов И о любви, о чувстве главном, О ярком Солнце городов, О Катценбурге достославном! Где зверь меч храбрости кует, Плетутся где величья нити, Где вся Империя встает В железе, мраморе, граните! О Катценбург! О град-мечта, Где звери-гении творили! О Катценбург! Оплот кота! Взмывают к небу башен шпили! О Катценбург! Пускай шуршат Штандарты, флаги и султаны! О Катценбург! Скорей спешат Тебе хвалу воспеть фонтаны. О Катценбург! Твои сыны Не раз врагов крушили троны! О Катценбург! Ты даришь сны, Звезда Империи короны! Империя! Я – верный раб В гвардейца-воина обличье! Империя! Язык мой слаб, Чтоб описать твое величье! Ты – сонм чудесных городов, Ты – влага жизни из колодцев, Ты – дочь блистательных трудов Владык, солдат и полководцев! И даже бурные моря Служить тебе покорно рады! Пусть, поднимая якоря, Плывут имперские армады! Идут вперед твои полки, Чтоб в Темный Лес врагов отправить, Героев помыслы легки: «Отчизну милую прославить»! Луга, поля, сосновый бор, Поток речушки быстротечный, Покой вершин далеких гор И городов шум вековечный, И сладкозвучных рой имен Героев, что сражались рьяно, И покоренных сонм племен, Колоний сто за океаном, И кровь воинственных дворян, Добывших в битве честь и славу, Бег быстрый туч, рассвет, заря, Отчизна, все твое по праву! Все царства мира, чуть дыша, Свою покорность утверждая, К тебе пусть с данью поспешат, К подножью трона припадая! Пускай со всех концов земли С шелками, пряностями, златом К тебе помчатся корабли! Живи, мой Отчий край, богато! Я покажу в Отчизну путь! Любить хотите, ненавидеть, Хотите в прошлое нырнуть, Века старинные увидеть? От вас я слышу слово «да», От вас, обыденность презревших. Ведь манят сказки города, Поля сражений отгремевших! Так часто хочется сбежать В старинный мир из жизни клетки И в лапах верный меч держать Или мушкет, надежный, меткий. Друзья, влекут вас мир погонь, Пустыни, странствия и дюны. Пронзая тьму, горит огонь В глазах бестрепетных и юных. К чему вам скука и тоска? Клинками грезите, венцами, Влекут прошедшие века Зверей с горячими сердцами! Я расскажу вам обо всем, Ведь вы стремлением горите! Друзья, в сказании моем Все то, что видел я, узрите! Со мной пройти по городам, Держать осаду в старом шанце, Увидеть сонм прекрасных дам И на балу кружиться в танце, И на плече нести мушкет, И воспевать отрады лета, И видеть крови алый цвет На тусклой стали багинета, И услыхать звон громкий шпаг, Склонить колено перед троном, И поднимать тяжелый флаг Над покоренным бастионом Вам суждено, мои друзья! Пускай пути и мглой укрыты, Но поведу вас быстро я К годам, что ныне позабыты. За мной скорее в мир интриг, В мир шпаг, балов, походов ратных, В мир мудрецов из древних книг, В мир жарких сеч, клинков булатных! В том мире звери в бой спешат, Гремят, как гром, орудий речи, Но вас, друзья, пусть не страшат Ни пушек рев, ни визг картечи! Те битвы кончились давно! Блеснут времен прошедших грани, И вы вернетесь все равно В свой век с полей кровавых брани, Вас не коснется пуль удар, На эшафот вас не отправят, Не обожжет страстей пожар, И яды в кубках не отравят. Пусть не пугает звон оков, Пусть не страшат сраженья, казни! По узким лестницам веков За мной ступайте без боязни. Мимо уснувших часовых Пройдем мы в город ночью темной, И каждый камень мостовых Нам свой рассказ прошепчет скромно. Пусть тихий топот каблуков Не потревожит снов усталых! Мимо трактиров, кабаков, Дворов уснувших постоялых, Мимо спокойных вод речных, Мимо колодцев, и туннелей, И опустевших мастерских, Мимо огромных цитаделей, Мимо лавчонок и складов, Мимо дворцов, домов старинных, Мимо фонтанов и садов, Мимо аллей прямых и длинных Пойдем, друзья! Нам не уснуть, Сон чувства гонят в ночь такую. Мы, наконец, окончив путь, На площадь выйдем городскую. Пока повергнута заря Царицей-ночью одинокой, Лишь фонари во тьме горят Пред старой ратушей высокой. Творилось многое, мой друг, На площадях богатых градов. Здесь сохраняет все вокруг Дух пестрых ярмарок, парадов. Бродили звери целый день, Болтая, радуясь иль споря, Ведь осмотреть кому не лень Плоды лесов, полей и моря? На шумный торг и в жаркий зной Влекли дороги интересов, И зверь гулял порой дневной Среди прилавков и навесов. Нет лучше ярмарки часов, Забудь о скуке и печали! Качались чашечки весов, И счеты звонкие стучали. И не забыла площадь, нет, Зверей солдатские обряды, Как на парадах прошлых лет Здесь шаг чеканили отряды! Вас славят ратные дела, Сыны бесстрашия и боя! О, в час парада топот лап Подобен гулу был прибоя. Вид марширующих полков Вручал всем радость благородно, И над рядами смельчаков Штандарты реяли свободно. Бежала вдаль времен река, Летела, как стрела из лука, И уходили в бой войска, И покоряла город скука. За скучной ночью – скучный день, Так шли недели и недели! Но прогоняли скуки тень Танцоры, барды, менестрели. На площадь множество зверей, Бросая лавки и конторы, Бежали посмотреть скорей Как пляшут юные актеры! О днях тех мрачною порой Воспоминания хранимы! О представлений дивных рой, Кулачный бой и пантомимы! Но помнит площадь и печаль, Сверкало гибели орудье, И опускалась быстро сталь, Творя пред миром правосудье. Блестело Солнце на клинке, В сиянье лучиков дрожащих Палач в высоком колпаке И судьи в мантиях шуршащих В рассветный час и на заре, По данному владыкой праву, На теми, кто закон презрел, Вершили суд свой и расправу. Немало троп зверей вело К любви и грусти непритворной. Событий множество прошло На этой площади просторной. Здесь был преступник умерщвлен, Не получивший оправданья, Здесь тот, кто молод и влюблен, Ждал часа сладкого свиданья. Провозглашали здесь вину, Здесь зарождалось увлеченье, Здесь уходило на войну Зверей бесстрашных ополченье. Здесь рок забвенья грани стер, Здесь, как река, текло столетье, Здесь полыхало, как костер, Штандартов гордых многоцветье. Сюда стекаются пути, Пути стремления и знаний, И места лучше не найти Для всех моих воспоминаний. Легенды, странствия, бои Эпохи древней и далекой! Пусть оживают сны мои На этой площади широкой. Века для нас узоры вьют, Мир озаряется огнями, И тени прошлого встают Над старой площади камнями. Здесь тайны полог будет снят, Нам путь познанья открывая. Часы на ратуше звонят, Историй время отбивая. И в тусклом свете фонарей, Которых ветра длань качала, Я, по обычаю зверей, Рассказ веков начну с начала…

Глава 2. В тот же ясный зимний день за много миль на восток от замка Гвайффон произошла кровавая стычка. Водяные полёвки, жившие в своём селении на болотах, были перебиты пришедшими с севера ласками и горностаями. Чтобы подкрасться незамеченными на белом снегу среди бела дня, нападавшим достаточно было снять одежду, а из оружия взять только дротики и дубинки, замаскированные под ветки кустарника. Зимой эти ласки и горностаи обрастали белым мехом, что делало их почти невидимыми. В какое-то мгновение окружавшие селение припорошенные снегом кусты ожили, и незадачливые водяные полёвки были атакованы врасплох. Бешеное напряжение короткого неравного боя, больше походившего на бойню, улеглось быстро, и мертвящая тишина зимнего леса вновь окутала болотистую низину, в которой брала начало Мшистая река. Замёрзшее болото было скрыто редким осинником, среди которого темнели высокие сосновые стволы. Белые хищники неторопливо обустраивались в захваченном селении, устало расхаживая по утоптанному и забрызганному кровью снегу, глухо перекрикиваясь и осматривая опустевшие жилища. Водяные полёвки сколотили себе хижины прямо на стволах деревьев, и подниматься в них надо было по верёвочным лестницам. Захватчики обнаружили, что внутри каждого жилища было устроено по небольшому очагу, а тонкие дощатые стены были старательно проконопачены, чтобы лучше удерживать тепло. Всё это выглядело не очень надёжно, но всё же было лучше, чем ничего. Внизу, под несколькими навесами были сложены поленницы, а посреди селения, на самом большом островке было расчищено место для большого костра, который, похоже, возобновлялся каждую ночь, и вокруг которого были раскиданы чурбачки для сидения. Теперь на этот островок сносилось всё, что ласки и горностаи нашли нужным снять с убитых – кое-что из их оружия, одежды, а также разные безделушки. Коченеющие трупы водяных полёвок были свалены поодаль в кучу, чтобы позже предать их огню. Хижины на деревьях также очищались от имущества – всё должно было быть собрано вместе прежде, чем разойтись по лапам новых владельцев. Главарь разбойников, полная ласка с мутными серыми глазами, стоял наверху, на пороге одной из хижин на стволе старой, поросшей мхом сосны. Короткий белый мех топорщился при каждом дуновении ветра. Уткнув передние лапы в бока, главарь с высоты осматривал захваченное зимовье. В ходе набега он потерял двух своих бойцов — водяные полёвки пытались оказать сопротивление. Главарь мысленно соотносил количество захваченных хижин с количеством приведённых хищников. Под его командой было восемь десятков взрослых и способных к бою зверей, не считая детёнышей. На селение напал лишь передовой отряд из двадцати хищников с главарём. Остальные должны были подойти к вечеру. Необходимо было накормить и обогреть всю стаю (так они себя называли). Главарь прекрасно знал, что его соратники всегда голодны и не любят терпеть. Его мысли прервал низкий, слегка сиплый голос снизу: — Гиена! Я принёс тебе одежду и Голодного! Гиена еле заметно улыбнулся — мороз уже начинал неприятно щекотать его пухлое тело. Внизу стоял его верный слуга по прозвищу Прихлоп – старый горностай с густыми серебристыми усами, одетый в поношенную серую рубаху и чёрный безрукавный камзол. За широкий голубой пояс у него были заткнуты сабля и кривой кинжал. Прихлоп когда-то считался отменным фехтовальщиком. Он был самым старшим и опытным хищником в стае, но при этом самым послушным своему главарю. Некоторые говорили, что Прихлоп чуть ли не нянчил Гиену, когда тот был ещё щенком, и был безгранично ему предан. Когда толстая ласка спустился вниз, Прихлоп спешно стал подавать ему длинную коричневую тунику, плотную красную куртку до колен, с железными бляшками на груди и животе (род бригантины), красивый чёрный ремень, инкрустированный зубами каких-то зверей, и поверх всего этого длинный распашной балахон из светло-серого сукна. Когда Гиена завершил свой гардероб и плотнее закутался в верхнюю одежду, Прихлоп подал ему Голодного – страшный железный шар, покрытый шипами и подвешенный за короткую цепь к деревянной рукоятке. Главарь взял оружие не сразу, но немного поёжился в тёплом балахоне, желая погреться, и потом вытащил лапы из его просторных рукавов, так что он повис на его плечах как мантия. Поэтому, когда он взял в правую лапу Голодного, то стал напоминать странного вида монарха на официальном приёме. Теперь он предстал во всей своей разбойничьей красе — Гиена Упрямец, бич Северных земель. Себя он называл просто Гиена, прозвище Упрямца приклеилось к нему с тех пор, как он был изгнан из Нагорного королевства, лежащего далеко на севере. Это был хищник по своей сути – жестокий и алчный, привыкший жить грабежом. Он собрал вокруг себя ватагу таких же головорезов, и долго разбойничал на горных перевалах. Однажды он убил кого-то из королевской свиты, и правитель Нагорья объявил охоту на Гиену. Ласка покинул свои владения, и долго скрывался от охотников за головами, многих из них убил, а кого-то переманил на свою сторону. Наконец, разгневанный правитель отравил войска, чтобы выкурить разбойника из его тайного логова. Так Гиена оказался изгнанником. Бродя по пустошам, он продолжал грабить и убивать, набирая в свою ватагу исключительно ласок и горностаев. Со временем их количество достигло сотни, многие обзавелись семьями. Гиена стал называть свою ватагу стаей, и приказал строить повозки, на которых удобно было перевозить скарб и ночевать. Так прошёл не один сезон. Суровая зима заставила стаю в очередной раз сняться с места и теперь уйти далеко на юг, в поисках лучшей жизни. Так белые хищники пришли в Страну Цветущих мхов. — Прихлоп! Вели этим негодяям собираться, — обратился Гиена к своему слуге и чинно воссел на один из чурбачков у кучи трофеев, и стал внимательным взглядом оценивать каждое приношение. Особенно привлекало его внимание оружие. У водяных полёвок был очень большой запас дротиков и стрел. Ножи и топоры были плохи, как и нехитрая одёжка их прежних владельцев. Отдельно стояли бочонки с пивом, груды вяленой рыбы, мешки с какой-то крупой, орехами, сухарями, сушёными яблоками и грибами. Гиене предстояло разделить всё это добро между своими хищниками, которые не только боялись, но и искренне уважали своего главаря за его разбойничью порядочность. Когда ласки и горностаи закончили подносить добычу, и собрались вокруг Гиены, он встал, сбросил балахон и заткнул за пояс рукоятку кистеня. Прихлоп взял ещё один чурбачок и поставил его на тот, на котором только что сидел его господин. Ласки и горностаи, уже все одетые, и многие при оружии, замерли в ожидании. У кого-то не хватало глаза, у кого-то было оборвано ухо, кто-то имел заметные рубцы на морде или на лапах — почти все разбойники показывали самим своим видом, что они имеют за плечами не одно сражение, и знакомы со смертью с глазу на глаз. Ловко вскочив на приготовленную трибуну, Гиена обратился к своим бойцам. Голос его был низкий и густой, и, несмотря на резкость, был приятным и вкрадчивым: — Славная рубка! Это крысиное логово в наших лапах, так что теперь, с дровами и крышей над головой, мы не сгинем от холода. Наши скитания покамест окончены. Уилл, отправься за повозками и передай Кайле, что сегодня детёныши будут спать в тепле. Мы остановимся здесь! Раздалось несколько одобрительных возгласов: — Остановка, слышали? Больше мы не шастаем на холоде! — Долгих сезонов Гиене Упрямцу! Мы с тобой!! — Круши-кромсай! При последнем возгласе по толпе прошёл гул воодушевления. Хищники подхватили свой боевой клич – «Круши-кромсай!». Гиена поднял вверх лапу, призывая к тишине. — Круши-кромсай, — глухо подхватил главарь, и продолжил свою речь. — Нам необходимо осмотреться. Пронюхать окрестности. Скула и Доконай, пойдёте в разведку. Прочешите всё вдоль реки на запад. Несса и Краснокогть – на часы. Никто не хочет, чтобы нас кто-то перерезал среди бела дня, как этих бедных крысят. Кожедёр и Крушина, займётесь их трупами, когда похороните двух наших парней. Все остальные могут отдыхать и ждать прибытия повозок. После ужина я раздам каждому причитающуюся ему долю. А теперь расходитесь и не шумите. Гиена хочет поспать. Хищники, тихонько переговариваясь, разошлись и занялись своими делами. Часть из них, вооружившись дротиками, пошли на реку делать проруби, чтобы наловить свежей рыбы. Кто-то принялся чистить и точить своё оружие или разводить костры. В разорённом селении уже возобновлялась жизнь, и уснувшие деревья молча продолжали стоять на своих местах, не единым шелестом не помянув произошедшую расправу. Гиена полез в облюбованную им хижину, чтобы вздремнуть. Снаружи он вывесил свой круглый щит, выкрашенный шахматным красно-белым узором. Горностай Прихлоп принялся хлопотать об обеде для своего господина. Другой горностай, по имени Уилл, молодой щёголь в нарядном чёрном кафтане, вооружённый копьём, отправился прочь из лагеря, чтобы привести оставленные позади повозки с матерями и детёнышами стаи. Его молодые лапы резво ступали по твёрдой корке наста, а наконечник копья задевал нижние ветки деревьев, и осыпающийся снег как нарочно ложился на свежие следы. Вскоре Уилл слился с древесными стволами чёрно-белым пятном. *** Поднявшись по лестнице, Теодор и Джеффри попали в просторный квадратный Зал, занимавший целый этаж. Здесь было заметно светлее из-за более высоких окон, к тому же в центре потолка была подвешена на цепях тяжёлая доска, уставленная толстыми свечами. По углам выпирали печные трубы, побелённые и расписанные замысловатыми цветочными узорами. Четыре длинных стола, покрытые холщёвыми скатертями, были составлены в форме креста. В серёдке стояла молодая ёлочка, увешанная цветными ленточками и раскрашенными орешками (это деревце больше всего удивило Джеффри, потому он никогда прежде не видел ничего подобного). Кушанья были расставлены, ежи рассаживались по местам. Все запахи перебивал пряный аромат горохового супа, от которого у голодного зайца чуть не закружилась голова, и громко заурчало в животе. Они стояли с Теодором у южной стены Зала. Тот взял его за лапу и сказал: — Джефф, здесь у каждого есть своё место. Я обычно сажусь рядом с матушкой по правую лапу. Где она захочет видеть тебя, я не знаю, но вообще это важно, так что сам себе места не выбирай, а дождись, куда покажет тебе она. Может быть, сядешь рядом с нами. Джеффри молча принял предложенные условия и скромно встал в тени между окон, глядя как ежи рассаживаются за столы. Среди прочих он узнал тех четверых, которые тащили его сани, а также обратил внимание на одну худощавую выдру с пышными усами. Ему невольно захотелось сесть рядом с этим зверем, который, так же, как и он, не был ежом на этом колючем обеде. «Впрочем, сесть бы уже поскорее» — думал Джеффри. Теодор куда-то вышел. Военный оркестр в пустом заячьем желудке взял новый аккорд. Вдруг что-то произошло, и все резко поднялись с только что занятых мест. С северной стороны в Зал вошли Весенняя Доротея и Осенний Теодор, ведя под лапы свою пожилую матушку. Джеффри Вереск поспешно склонил голову, ожидая, когда к нему обратятся и пригласят за стол. Глядя исподлобья, он увидел статную седую ежиху в свободном чёрном платье до самого пола, расшитом жемчугом. Мордочка Марты Толстопятки была выделена белоснежным кружевным жабо, а на груди висел красивый серебряный медальон в форме кленового листа. Она смотрела гордо, и вся её фигура была исполнена достоинства. Ежиха остановилась у своего места во главе стола у северной стены, где для неё был поставлен высокий стул с мягкой спинкой. Обведя взглядом весь Зал, она отыскала зайца, и обратилась к нему своим сильным, несколько напыщенным голосом: — Приветствую тебя в нашем замке, господин Джеффри сын Юстаса из Верескового стана. Подойди же ко мне. Ежи, продолжая стоять, повернули свои морды к зайцу, который, смешавшись, быстро подошёл к хозяйке, склоняя голову. Марта церемонно протянула ему свою лапу и представилась: — Марта Толстопятка, вдова Айзека Толстопята, дочь Элеизера Клёна и его наследница, тэн Гвайффона и защитница всех ежей! Я вижу перед собой настоящего воина, и мои глаза радуются! Джеффри почтительно поцеловал протянутую лапу и поднял глаза: — Всегда готов к услугам вашей милости, во, — с готовностью сказал он. Марта приподняла брови, и её лицо сразу стало терять свою строгость. Она продолжила менее официальным тоном, показывая лапой на место через два от своего: — Думаю, ты можешь сесть между Терри и Оскалом. Утоли сперва свой голод, а потом уж и наше любопытство. — Премного благодарен, ваша милость. Всё по порядку, как это верно вы рассудили, во. Джеффри ещё раз поклонился, и чинно и неспешно занял указанное место. Он оказался между той самой выдрой и высоким коренастым ежом с очень выразительными зелёными глазами. Оба соседа были одеты в форменные для этого замка оранжевые туники, только у выдры Оскала к этому на голове был повязан чёрный платок. Тут же рядом сидел и Теодор по правую лапу от своей матери, а напротив – Доротея. Наскоро кивнув соседям, Джеффри Вереск принялся за свою порцию супа. Вокруг заплескались ложки в тарелках и загудели разговоры. Выдра Оскал молча подложил зайцу большую краюху орехового хлеба и поставил кружку эля. Затем он протянул гостю перечницу, вопросительно взглянув на него. Джеффри на миг отвлёкся и показал свою тарелку, в которой оставалось ровно столько супа, чтобы прикрыть донышко. Оскал одобрительно кивнул, воздавая должное заячьему аппетиту, и принялся усердно перчить свою порцию, не успев съесть ещё ни одной ложки. Сидевший с другого бока зеленоглазый ёж Терри кушал также неторопливо и всё поглядывал на зайца. Когда тот отложил ложку и, подняв тарелку, стал допивать остатки супа, он суетливо подал ему миску горячего рагу. Проглотив хлеб и отпив немного эля, молодой заяц с не меньшей жадностью набросился на тушёные овощи. Заботливые соседи между тем уже передавали ему большое блюдо пирожков с грибами. Вытирая усы, Джеффри допил остатки эля, с умилением посмотрел на пирожки и полной грудью вдохнул их горячий аромат. — Чудесное угощение, как же давно я не ел, как приличный зверь, во-во! – вырвалось у него. Выдра Оскал участливо хлопнул его по плечу: — В твоём состоянии, товарищ, любой обед покажется пиром, а ты попал на застолье в замок Гвайффон, где каждый приём пищи всё равно, что твой пир. Ёж, сидевший напротив Джеффри, протянул ему бочонок эля. — Во-во, благодарю! – сказал заяц, принимая бочонок и наполняя свою кружку, — по этой ли причине бывалый речной пёс зимует у ежей?– продолжал он, обращаясь к Оскалу. Выдра с важностью расправил усы. — Хм, нет, товарищ, — отвечал он, — я в Гвайффоне уже много сезонов, это мой дом, который я люблю. Я, товарищ, принёс клятву верности тэну, и теперь всё равно, что твой ёж, пусть и без колючек. — Длинные лысые речные ежи – самый опасный вид ежей, – вставил Терри, выглядывая из-за своей миски. — Кстати, я сквайр Терри, начальник стражи Гвайффона. Рад знакомству. — Тебе здесь понравится, — продолжал Оскал, усмехаясь — ежи из рода Элеизера Клёна – ласковые хозяева. — Не так быстро, мои друзья, — прожёвывая пирожок, отвечал Джеффри. Затем заяц выпил ещё эля, и повернулся к Марте Толстопятке. — Ваша милость, благодарю вас и ваших поваров, во-во! Очень достойный обед! Марта почтительно склонила голову. В это мгновение в Зал зашёл Итэн Крыжовник, уже без колпака и фартука, и сел на свободное место напротив Джеффри. Хозяйка и повар переглянулись, и Марта сказала: — Мы всегда рады гостям, и всегда помогаем усталым путникам. Скажи теперь, дорогой господин Вереск, откуда и куда ты идёшь? Заяц глубоко вздохнул. Между тем все разговоры в Зале резко оборвались, и все присутствовавшие навострили уши. Джеффри Вереск утёр себе морду салфеткой, кашлянул и начал свой рассказ: — Я родился в Вересковом стане под Утёсами. Это далеко на юг отсюда, за Великим Озером. Сказал бы точнее, если бы хорошо знал ваши места, во. Мои предки, сколько мне известно, всегда служили в Дозорном отряде и были на хорошем счету у государей-барсуков, во-во. Прошлой зимой мой отец вернулся из Саламандастрона на покой в своё родовое гнездо – этот самый Вересковый стан. Мы замечательно провели время до конца сентября. Отец рассказывал мне о своей службе и жизни в барсучьей горе, а также проверял мою подготовку, во. После уборки урожая я простился с моим стариком и всеми домашними, и отправился в путь. Я шёл на северо-запад, пока не вышел к Великому Озеру, которое я взялся обходить по берегу, но встретил южную фракцию Гуосима, которая согласилась меня переправить на северный берег, во. Гуосим — это землеройки. Дальше я снова двинулся пешком, воображая будущие марш-броски на службе в Дозорном отряде. Между тем, во-во, к началу ноября погода так испортилась, что я с непривычки захворал и провалялся с неделю в одной покинутой пещере, где устроил себе укрытие. А потом выпал снег и ударили морозы. Я проходил через разные селения мирных лесных зверей, где до времени пополнял запасы еды и отдыхал. Но однажды я наткнулся на ватагу речных крыс. Они не причинили мне вреда, но сильно сбили с пути, и я несколько дней ошибочно маршировал не в том направлении, во-во. Я пересёк несколько рек, бегущих на восток, и думал, что вот-вот выйду к древнему аббатству Рэдволл. Но, в конце концов, я узнал, что забрал слишком сильно на восток, во-во, и оказался неизвестно где. На меня напали степные хорьки, которые пытались поймать меня своими арканами. Но мне помогло племя храбрых выдр, которые меня обогрели и накормили, во. Они указали верный путь строго на север, дав несколько примет, по которым я могу узнать Мшистую реку, а по ней уже прийти на Западное побережье. Неделю назад я гостил в кроличьей деревне, и эти несчастные, но дружелюбные звери подтвердили всё сказанное выдрами, и подарили мне отличные сани. После последнего броска я вышел на берег той самой реки, и увидел перед собой ваше диво – замок Гвайффон, во. Короче говоря, я заблудился и нарвался на приключения. На этом всё, ваша милость. Мой путь лежит на запад, в Саламандастрон, где я должен занять место моего отца, во. По Залу пробежал приглушённый гул шёпота. Марта Толстопятка поднялась со своего места, и после этого сразу же воцарилась прежняя тишина. — Твоя история досадна и поучительна, — тэн сочувственно покачала головой, — леса никогда не были безопасны. Едва ли бы ты выжил, если бы не твои крепкие заячьи лапы и офицерская выучка. Я не знаю мест, лежащих южнее Широкой реки, но, судя по всему, её ты тоже переходил. Кроличья деревня в дне пути от нас называется Узелки. Мы знаем их. Раф Кочерыжка – староста деревни – наш старый друг. — Да, ваша милость, — закивал Джеффри, тоже вставая, — главного там зовут Раф Кочерыжка. Я жил у него в доме. Отличный малый, во, хоть и кролик. Выдра Оскал начал шёпотом объяснять своим соседям, что зайцы всегда задирают носы перед кроликами. — Что же, в нашем замке ты найдёшь не худший приём! — радушно сказала Марта. — Уже нашёл, ваша милость, во-во! Могу ли и я задать несколько вопросов? — Да, конечно, — отвечала Марта, — тебе интересно знать, что такое Гвайффон, наше диво, как ты выразился? — Для начала, ваша милость, скажите мне, что это у вас за ёлка в лентах и орешках посреди Зала? Ежи вокруг снова зашептались, и снова внезапно умолкли, когда Марта собралась отвечать. — Ёлка означает только то, что половина зимы уже за плечами, — сказала она, — В середине этого сезона мы всегда ставим ёлку, украшаем её и устраиваем большой праздник. Ровно в день середины зимы. Мы его называем День Холодной иголки, и он был четыре дня назад. Это означает то, что мы уже ждём весну. — Какой хороший праздник, во-во. Мне стоило прибавить шагу и прийти к вам пораньше, — Джеффри заулыбался. Ежи тихонько засмеялись, а Марта продолжила говорить тем же серьёзным тоном: — В Гвайффоне достаточно праздников на каждое время. Это дом и крепость всех ежей, и я, как тэн Гвайффона, обещаю всем ежам с добрым сердцем кров и защиту. Если не вдаваться в подробности, замок был простроен много сезонов назад моим славным отцом Элеизером Клёном. Он поселился здесь со своей женой Береникой и несколькими спутниками, после того, как одолел в бою одного страшного разбойника, жившего на Лысом холме. Это был свирепый лис по имени Гундемар. Он жил в одиночестве и наводил страх на всю округу. Но Элеизер бросил ему вызов и убил его своим копьём. После этого он отрезал Гундемару его пушистый рыжий хвост, и с тех пор это знак нашего рода, а цвет лисьей шкуры – наш гербовый цвет. Все присутствовавшие стали важно переглядываться, перешёптываться и кивать друг другу. Джеффри почтительно склонил голову: — Я попал в хорошее место, ваша милость. Ваш отец — храбрый и благородный зверь, во-во. Я удивлён, что такие мирные звери не боятся опасностей и живут в таком красивом замке на виду у всех. Марта вдруг нежно улыбнулась. — Вот, что я скажу, благородный господин Вереск. Мой покойный супруг, который не брал в лапы оружия и был обычным пивоваром, говорил, что опасности появляются как раз там, где мирные и добрые звери не живут открыто. Зло любит скрываться и прятаться. С этими словами Марта, наконец, села на своё место, а ежи одобрительно загалдели, поминая доброго Айзека Толстопята. Джеффри тоже сел и подмигнул Итэну Крыжовнику. — Рад снова вас видеть, почтенный Итэн! — радостно сказал заяц. Старый повар поднял вверх свою кружку и ответил: — Твоё здоровье, сударь! Попал ты в передрягу, нечего сказать. Попозже я расспрошу тебя о землеройках, это очень интересно. — А я о выдрах — вставил Оскал. — А что там за хорьки с арканами? — поинтересовалась Доротея. — Сколько сезонов служат в Дозорном отряде? — спросил Терри. Вопросы посыпались со всех сторон, и Джеффри начал было наперебой отвечать, путаясь и сбиваясь, но к нему на помощь снова пришёл Теодор. Он напомнил всем, что гость смертельно устал, и ему необходимо отоспаться. Джеффри вылез из-за стола и, пошатываясь и опираясь на плечо Теодора, побрёл к выходу. Вдвоём они неторопливо поднялись на следующий, третий этаж. Тут располагались покои тэна, её детей, а также несколько гостевых комнат, одну из которых предназначили для пребывания Джеффри Вереска. Все остальные ежи ютились внизу, на первом этаже, или в подклете. Известно, что для ежей жизнь в цоколях, подвалах и тому подобных помещениях, привычна и даже удобна. Выдра Оскал когда-то тоже занимал гостевую комнату наверху, но потом решил перебраться вниз, в пивные погреба. Комната, отведённая зайцу, была чистой и светлой. Она была угловой, и окна выходили сразу на две стороны. Джеффри оставили, наконец, одного. Он нашёл все свои вещи аккуратно сложенными под небольшим письменным столом, на который были положены его арбалет, рожок и кинжал. Перед кроватью стояла табуретка с ушатом тёплой воды. Джеффри умылся, разделся и упал на мягкую постель, чтобы безотчётно провалиться в самый приятный послеобеденный сон.

Очень понравилось. Похоже на начало настоящего романа. Пожалуй, один из лучших фанфиков, которые мне приходилось читать

Может быть, мои стихи бездарны, Может, я пишу без лишних слов. Может, я пишу сейчас угарно, Или так, на поздравленья для столов. -Мне плевать! - хотелось бы воскрикнуть. Но не кричу: ведь всей любви финал Достигнут был, лишь стоило мне вникнуть: Будь черновик - чудесный мой коралл, Им очень больно стало б подтираться. Поэзия - неогранённый мой алмаз. Да всё равно ж за что-то надо браться! Хоть золотой, а не обычный унитаз... Пишу я хуже? Почему? А есть причины. Не брошу дело. Муза лишь в гробу. Её смех вечный - признак дурачины, Одна извилина пульсирует во лбу. Я рад писать, но слов нет в голове. И в голове-то ладно, их нет в сердце. Пока лежу я, без движенья, на траве, Огонь горит во рту от чили-перца. Я еле выдавил вот эти пару строк. Хотел ли я?.. Куда бежать?.. Где туса?! Хотел бы я извлечь большой урок. Но сейчас, увы, прощаюсь с музой.

Ну, естественно, учитывая моё "шедевральное" умение сливать своим скиллом написания текста свои же идеи, моя оценка - штука субъективная, слушать или нет - дело каждого, но я всё равно считаю необходимым дать фидбэк. Название "Мшистая река" интригует и говорит о том, что, скорее всего, она сыграет какую-то роль или в сюжете непосредственно, или в каких-то образах, было бы невероятно интересно на это посмотреть. Очень понравился стиль. Написано прекрасно, мне ещё расти и расти до этого. Сюжет, конечно, особо не продвинулся, но я считаю, что это совершенно нормально для первой главы, так что я буду читать и наблюдать за развитием. Ход с зимой также по-своему хорош, тут ничего не скажешь. Из прочитанного мной я действительно не помню, когда в этом мире вообще было НЕ лето. Хотя, справедливости ради, можно было бы спросить: "А чо не осень? А чо не весна?" Но я считаю, что автору виднее, тем более фишка всё равно крутая. С нетерпением жду хищной линии, буду продолжать читать.