Меланхолический Кот

А что тут имеется ввиду? Клуни в чьём-то сердце?

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ... Высокая стена из слегка подсвеченных луной тёмно-красных глыб уже начала казаться Сырокраду бесконечной, когда Клуни наконец коротко бросил: – Здесь. – Что, хозяин? – осторожно спросил Сырокрад и тут же вздрогнул от грозного рыка: – Калитка, тупица! В стене и вправду виднелась маленькая железная дверь. Лишь страх перед хозяином не дал Сырокраду разочарованно хмыкнуть. Он-то представлял яростный штурм, карабкающихся на стены воинов, яростные схватки… А Клуни предлагает им лезть в какую-то мышиную дыру! Бой, отсюда невидимый и неслышный, на самом-то деле происходил. Вот только на стены аббатства никто не лез. Крысы, хорьки и горностаи, которых Клуни оставил перед воротами, только шумели и кидались камнями, отвлекая защитников на себя. Ну а отборные части хозяин привёл сюда, к калитке прямо перед тёмной громадой леса. – Хозяин, позволь… – замямлил Сырокрад. – Давай перекинем доску на стену вон с того дерева и полезем по ней! Зачем возиться с этой дверью? Клуни любил умных и находчивых. Вот только на этот раз Сырокраду не повезло оказаться в их числе. – Опасно, – бросил ласка Доходяга. – Свалишься, костей не сосчитаешь. – А ему не терпится голову свернуть! – хохотнул Клуни. – Всё равно пустая! Сырокрад с ненавистью покосился на ласку. Смотри-ка, только в орду взяли, а уже выслуживается! Ничего, мы с тобой разберёмся ещё… – Призрак, пошёл! – произнёс Клуни. Жуткий полуласка-полукрыса кивнул и чёрной тенью пополз вверх по стене. Вскоре он нырнул промеж зубцов и исчез. Сидящие во мраке среди кустов и деревьев крысы замерли в ожидании…

Евгений Онегин)

Хочу поведать вам, друзья, историю о моих дорогих современниках, тех зайцах, знакомством с которыми осчастливила меня судьба. Воспоминания о них, плод хладных наблюдений и горьких сердечных вздохов, пусть послужат вам к доброму досугу и, быть может, принесут даже пользу. В прежние благословенные сезоны, пребывая в знаменитом лагере Кочка, свёл я дружбу с Юджином О’Негги, сыном тамошнего полковника, зайца весьма честных правил. Помню, бродили мы вдвоём по берегам Мшистой, предаваясь юношеским мечтам, болтая о подвигах да милых зайчихах… Куда, куда вы удалились, Сезонов тех златые дни… Но пришло время Юджину отправляться в Саламандастрон, служить в знаменитом Дозорном отряде. Однако, скажу я вам, сезоны те выдались на редкость мирными, нечисть сидела тихо, войн не велось, и зайцы предались неге и праздности. Уже не военные упражнения, а праздники, танцы да угощения занимали умы и сердца наших соплеменников. Рядовые, лейтенанты, сержанты бегали по бесконечным балам, устраивали театры, заигрывали с зайчихами, предаваясь науке страсти нежной. Ах, читатель, можешь ли ты представить себе достопамятного славного Бычеглаза, который бы имел целый набор щёточек для ушей? Наш Юджин, впрочем, был уверен, что Быть можно зайцем очень дельным И думать о красе ушей! Долго, коротко ли, но разгульная жизнь ему опротивела. И случилось то, что, быть может, известно и тебе, дорогой мой читатель: Рифтгардский сплин, иль заячья хандра, Им овладела понемногу. В это время пришло с оказией молодому повесе известие о болезни дорогого отца. Юджин, сорвавшись, отправился обратно в лагерь Кочка, размышляя, как, верно, придётся теперь ему забавлять полуживого родителя, выслушивать байки о битвах с нечистью, поправлять подушки Да думать, злобу затая: «Когда же хорь возьмёт тебя!» Однако, не пришлось. Стоило Юджину ступить в родную Кочку, как он узнаёт, что дражайший папенька отправившись в Тёмный лес. Оставшись в Кочке, Юджин стряхнул с себя процветшие в Саламандастроне привычки и предался доброй жизни в буколическом стиле: бродил по округе да любовался природой. Служил в то время в Кочке молоденький лейтенант, Вольдемар Ленни, любитель поэзии, романтик, обручённый с Хельгой, дочкой ещё одного полковника, что с О’Негги-старшим резался в картишки. Гуляя с Хельгой при луне, Вольдемар пел ей баллады, что Тарквин для Хон Рози. Юджин же все эти красивости и романтизмы находил делом весьма унылым, прямо Как эта глупая луна Над глупым Саламандастроном! И, тем не менее, с Ленни Юджин сдружился. Быть может, причиной сего странного союза стало не иное что, как гарнизонная тоска; судить, однако же, не нам. Во всяком случае, Они сошлись, как лёд и пламень, Древа лесов и горный камень, Как Рэдволл и Саламандастрон! Была у Хельги сестра, именем Таниосса. Сударыня эта склонна была отнюдь не к забавам и пляскам, но к мечтательному уединению, кое ей скрашивали верные друзья – сказания о старых временах, героях и подвигах. И, встретив раз нашего О’Негги, Таниосса увидела в нём тех великих сынов заячьего народа, чьи образы хранили страницы любимых её романов – Бэзила Оленя, Бычеглаза, Таммо, Мельдрама… Но Юджин наш, о ком рассказ, Уж точно был не Бычеглаз! Снедаемая любовным томлением, Таниосса дерзко решилась подкинуть Юджину записочку. Письмецо не осталось без ответа. Предмет воздыханий нашей мечтательницы предстал перед ней глубоким вечером и произнёс весьма суровую отповедь касательного того, что очень неблагоразумно для молодой зайчихи так вести себя, ведь таковой доверчивостью может воспользоваться некто недобрый. Оросив мордочку слезами, Таниосса с покорностью выслушала строгий урок и боле покой Юджина тревожить уж не смела. Слышал я, после того привиделся ей страшный сон, в котором увидела она возлюбленного своего в образе предводителя хищной нечисти; нечисть та бросилась на Ленни и жестоко убила его. В те дни задумал Ленни устроить праздник с танцами, желая показать, что и в Кочке умеют жить не хуже обитателей Саламандастрона, а заодно и спеть новые баллады в честь дорогой своей Хельги. Что же наш Юджин? Приглашает Хельгу на танец, да другой, да ещё и ещё! Шепчет ей на ушко! Что за оказия? Хотел ли поддразнить приятеля, отвадить ли Таниоссу? Ленни взбешён! Был бы он барсук, впал бы в кровавый гнев! Бежит поэт в своё жилище и пишет вызов на поединок, решив, что Две сабли, больше ничего, Пусть разрешат судьбу его! Конечно, следовало бы Юджину остудить сердечный пыл второго Тарквина, признать, что, мол, позволил лишнего, да стоит ли хватать клинок из-за глупой зайчихи, которой всё равно, перед кем ушками крутить… Но нет! Что скажут в Кочке? Что Юджин О’Негги трусливо бежал? И вот два друга сходятся у лесного ручья. Клинки обнажены… Взмах, другой… Увы! В стихах отменен, но неопытен в бою, поэт наш падает с пронзённой грудью. В смятении кидается к нему О’Негги, но поздно, поздно! Угас огонь, затихло пламенное сердце, и, как говорится, память юного поэта поглотит страшный Тёмный лес… Как написал поражённый этой драмой Лермонт Саламандастронский, Погиб поэт, краса дозора, Пал не от лапы он хорька. Честь защитить желая от позора, Он смерть нашёл от братского клинка… Скандал замяли. Хельга недолго оплакивала возлюбленного и вскоре сошлась с другим лейтенантом, тоже молодым и горячим. А Юджин, гонимый страшным воспоминаньем и охотой к перемене мест, бежал из Кочки. Много сезонов странствовал он, бывал в Южноземье, говорят, и в Рэдволле пытался замаливать свой грех. Но в итоге вернулся в Саламандастрон, стал вести жизнь отшельника. Раз только, снедаемый хандрой, выбрался на бал… И что видит? Его Таниосса, в роскоши, в сиянии камней, обряжена в роскошное платье! Что за прекрасное видение? Колыхнулось сердце нашего повесы. Лишившись покоя, выгадал он время, пал на колени перед этой красотой… И что слышит? Да, она помнила его, помнила тот трепет, что охватил её в Кочке… Но… Я барсуку уж отдана И буду век ему верна! В этот момент входит барсук… Оставим нашего героя в сей роковой его момент! Немая сцена. Занавес.

Всматриваясь в озаренный луной двор и зажимая нос, чтобы не чувствовать вони мертвецов, я прошёл к воротам. Рядом с ними и вправду расположился невысокий домик. Прошлой ночью, ворвавшись в аббатство, я его не приметил. У запертой двери дрыхли две крысы. Я растерянно остановился. Так, и что дальше? Может, подскажешь, господин аббат? – Призрак поможет тебе… Голос, глухой и бархатистый, принадлежал явно уже не моему покойному собеседнику. Я обернулся – и на меня в упор уставились влажно блестящие при луне чёрные глаза. Зверь, которому они принадлежали, представлял собой какую-то невероятную смесь ласки с крысой. Из-под длинной мантии виднелась странная морда, покрытая гладкой шерстью, и худые лапы с длинными пальцами. Что за чудища и призраки жили в этом аббатстве? Из-под мантии чудище достало какой-то крюк и принялось еле слышно ковырять замок. Мгновение – и дверь домика приоткрылась. – Призрак помог тебе. Однажды ты поможешь Призраку… Чёрный зверь прыгнул куда-то в сторону и словно испарился. Только лишь крысы всё также посапывали, привалившись к стене. Я вошёл в домик, и тут же в нос мне ударил затхлый запах. Когда глаза попривыкли, я разглядел горы бумаги на полках. Да, свитки, на которых пишут всякое. Мамаша говорила, что есть звери, которые умеют их читать. Сами-то мы неграмотные были. Но неужели это и был подарок для Клуни? На любителя историй он как-то не походил. На полу, у самой нижней полки, виднелся какой-то кулёк. Я подошёл и увидел маленькую мышку. Совсем юная, едва ли не детёныш, в голубом платьице, она мирно спала, умудрившись положить голову на связанные грубой верёвкой лапки. Так вот что приготовили для завоевателя! Теперь мышке предстояло оказаться либо на обеденном столе Клуни, либо в его постели. Весьма небогатый и совсем не весёлый выбор. И тут меня взяла злоба. С какой радости? За какие заслуги этот Клуни Хлыст получил отличный замок, рабов, жратву да ещё и эту малышку? Клуни заставил меня стать захватчиком! Клуни убил зверя, который помог мне и маме! Клуни издевался надо мной! Я наклонился и осторожно поднял мышку. Рукав балахона, в который я всё так же был одет, скользнул по её мордочке. – Матиас… – прошептала мышка. С ней на лапах я вышел во двор. Мышь очнулась, подняла взгляд… Я успел зажать ей рот до того, как раздался бы пронзительный крик. – Я друг! – произнёс я как можно увереннее. – Не бойся! Ворота были заперты. Оставалось топать к калитке, которую я приметил днём. Я уже подходил к стене, как из-за кустов навстречу мне вылез крыс. Пошатываясь, он встал посередине узкой дорожки. – Далеко собрался, морда хорячья? Старательно делая вид, что не замечаю бравого воина, я обошёл его по траве. – Эй… Как смеешь не отвечать Рваноуху? И что там у тебя… Эй! Резко повернувшись, я двинул Рваноуха задней лапой в пузо, и с тот с грязной бранью повалился на землю. Мышка взвизгнула. В два прыжка оказавшись у калитки, я рванул её… К превеликому счастью, она оставалась открытой. Выскочив наружу, я с лязгом захлопнул дверь и кинулся в лес. Понятия не имею, какое чутьё помогло мне найти в ночном лесу дорогу к дому. Я бежал по каким-то тропам, нырял в чащу, ломился через подлесок. Ветки цеплялись за балахон. Мышь прижалась ко мне, обхватив лапками за шею, и я слышал гулкое биение её сердца. Наконец показался знакомый склон. Взбежав по нему, я распахнул дверь и свалился в родную нору. Всего-то пара дней прошла, а казалось, будто я вернулся домой после долгих скитаний. В темноте что-то мешалось под лапами, я споткнулся, и в меня уткнулась ножка опрокинутого стола. Видно, крысы, забрав меня в рекруты, заодно разгромили моё жилище. Я опустил мышку туда, где находилась моя постель, а сам плюхнулся на кучу тряпья с противоположной стороны. Когда-то тут спала моя мать. Лапы затекли, тело мучительно ломило. Тяжело дыша, я прислонился к земляной стене. В звёздном свете, едва пробивавшемся в нору, виднелись большие мышиные глаза. – Убей меня… – прошептала вдруг мышь. – Что? – Зачем ты унёс меня из Рэдволла? Хороший вопрос. И что я мог ответить? Мне, дескать, привиделся ихний аббат? Мы молчали. В ночной тиши звучало стрекотание цикад, да дыхание и стук сердец двух одиноких зверей, которых свёл безумный поворот судьбы. – Ладно, давай спать ложиться, – вздохнул я. В ответ раздался то ли возмущённый, то ли испуганный писк, и до меня дошло, что прозвучали мои слова весьма неуместно. – Я, это… Снаружи буду. Ты устраивайся… как-нибудь… Поспи. Извини… Прости меня, пожалуйста… Бормоча какую-то околесицу, я выбрался из норы, прикрыл дверцу и растянулся на мокрой траве. Прямо перед склоном простиралась широкая поляна, на которой я когда-то любил играть. Небо над деревьями начало светлеть. Выходит, почти вся ночь ушла на моё безумное бегство. Глядя на меркнущие звёзды, я пытался придумать, что нам с мышью было дальше делать. Клуни никогда не простит мне дезертирство из его орды, да ещё и с похищением добычи. Рано или поздно крысы сюда вернуться. Но, учитывая бардак в захваченном аббатстве, время у меня было. Может, потолковать с лесными жителями? Всякие белки и выдры мой народ никогда не любили, но если сказать, что я спас мышку… Да и, может, ужас перед Клуни погасит нашу старую вражду… Глаза слипались…

Впервые за всю жизнь я оказался внутри главного здания аббатства Рэдволл. Невероятно высокий потолок исчезал во мраке, свет падал через огромные окна из цветных стёклышек. Строители этого места создали настоящее чудо из камня и стекла. И теперь этим чудом владел Клуни. За расставленными по всему просторному залу длинными столами творилось нечто невообразимое. Крысы яростно пожирали горы пищи, при этом чавкая, сморкаясь и рыгая, не забывая также сопровождать происходящее грязными остротами. Посреди зала, прямо перед восседавшим в кресле Клуни, расстелили что-то вроде тряпичной картины с изображением мыши в доспехах. Словно соревнуясь в меткости, вся компания поминутно швыряла в неё объедки. И хотя я никогда не питал особой любви к всяким красивостям, такое поведение меня коробило. Нас – ласок, горностаев, хорьков – усадили за отдельный стол у стены. И то не всех: я видел, как мои сородичи бегали туда-сюда, таская пирующим крысам угощения и бочонки с выпивкой. Тут же мелькали мыши в балахонах. Да, я тоже был победителем, но Клуни сразу показал, кто тут главный. – Эй, ты! Хорьковая морда! Погружённый в свои думы, я не сразу понял, что Клуни обращался ко мне. Крыса схватила меня за шиворот и резко подняла. – Хозяин не любит, когда ему не отвечают! – Сегодня у Клуни праздник! Новоявленный король развалился в том самом кресле, что послужило последней опорой для повешенного аббата. Глаз Клуни уставился на меня так же, как недавно в церковном дворе. – И я не желаю, чтобы на моём празднике кто-то сидел с унылой постной рожей! А ну весели нас, ты! Дайте ему мышиный балахон! Меня выволокли на середину. В лапы сунули балахон, и я торопливо напялил одежду, труп хозяина которой, вполне вероятно, валялся где-то во дворе. – Пляши! Приказываю тебе плясать! Я неуклюже задрыгал дрожащими лапами. Хорьком простым был я, Да жил себе в лесу, А ныне в замке Клуни Пирую от души! Удачно здесь обрёл я Армию друзей, Много-много крысок И храброго вождя! Напевая, я упёрся взглядом в мышь-воина, и в его вышитых глазах почудился укор. Лапа угодила на объедок, я поскользнулся и вскрикнул, весьма болезненно приземлившись на подхвостье. Крысы дружно захохотали. – Ты мне нравишься! – рявкнул Клуни. – Налейте ему пойла мышиного… Как его… Эля ихнего! Об стол передо мной грохнулась здоровенная кружка. Я обхватил её двумя лапами и опрокинул в глотку сладко-жгучий напиток. Никогда ещё за всю жизнь не испытывал я столь сильного желания, чтобы всё оказалось дурным сном. Уже стемнело, когда дикое пиршество наконец закончилось. Крысы завалились спать прямо на полу, там же, где жрали, и в темноте раздавался громкий храп. Холодный лунный свет падал через окна на печальную картину разорения. Я сел у стены, уткнувшись мордой в колени. Совсем скоро крысы превратят это прекрасное место в выгребную яму, а править здесь будет злобный тиран, от которого неизвестно, чего ждать. Об этом ли я мечтал недавно, когда, став рекрутом Клуни Хлыста, сидел во дворе церкви? Даже став преданным служакой, что я получу? Объедки со стола повелителя? Да и надолго ли Клуни стал королём? Он сумел хитростью захватить аббатство, но смирятся ли с этим лесные звери? Если они устроят осаду да получат помощь от выживших защитников, то орда Клуни может и не выдержать. Особенно учитывая, в какое пьяное сборище она быстро превращалась. Ну а мне, как захватчику, светило оказаться в конце концов там же, где находился старый аббат. Ковыряя когтем старые камни, я пытался придумать хоть что-нибудь на будущее. Искупить вину, бросившись на Клуни с кинжалом? Нет, для такого у меня кишка тонка. Да и какой толк с того, что меня тут же прирежут? А если станут пытать? Издеваться? Медленно сдирать шкуру, отрезать лапы… Меня передёрнуло. Нет, нужно другое. Просто встать и вернуться домой? Для Клуни я стану дезертиром, а в глазах лесных жителей останусь врагом. Нет, прежнюю жизнь не вернуть. Пожалуй, всё, что мне оставалось – это исчезнуть. Уйти куда-нибудь, где никто меня не знает, и там тихо подохнуть. Молодец, Кроликобой. Вот и всё, что ты заслужил. Для этого тебя мамочка растила, верно? Что-то шевельнулось сбоку. Я резко обернулся и увидел аббата. Старик стоял в лунном свете, проходившем прямо сквозь него, а через его силуэт виднелся заваленный тарелками стол. Я замер. Мамаша пугала меня призраками, когда я маленький был, но до сих пор они мне не встречались. Сейчас, впрочем, слишком многое произошло впервые. – Конечно, ты поступил не очень хорошо, Кроликобой… Аббат не шевелил губами, но его слова чётко звучали у меня в голове. – Впрочем, больше вины на тех, кто попрал наши заповеди. – Ты помог нам тогда… Мне с матерью… Призрак молча смотрел на меня, словно ждал чего-то. Я приподнялся и плюхнулся на колени. – Прости меня! Я виноват… Это из-за меня…. Прости, прости, прости! Я всхлипывал и ощущал под лапами холодные плиты пола. А что, если – мелькнула мысль – он явился, чтобы задушить меня и утащить мою грешную душу в Тёмный лес? – Ну, туда-то ты всегда успеешь попасть, – тут же ответил аббат. – И хватит ныть! Сделанного не воротишь. Но есть одно дело, которое тебе по силам. У ворот есть домик, который мы называем сторожкой. Там заперт подарок для Клуни, но получить его он не должен. Иди туда, забирай его и возвращайся к себе! Я поднял голову и совсем близко увидел добрую мордочку аббата, словно сотканную из тонкого света. – Забрать подарок Клуни? Да он же с меня шкуру спустит! – Если сделаешь то, что я сказал – то не спустит. Возможно, я смогу помочь тебе, но сделать выбор и действовать ты должен сам. Благословляю тебя! Он поднял лапу над моей головой. – Эй… Подожди… А как же… Я хотел что-то сказать, но вдруг дёрнулся всем телом и очнулся. Аббата нигде не было, лишь струился свет луны, да храпели крысы. В прохладном воздухе висела вонь их немытых тел и запах еды. Просто сон… Но такой живой. Мне таких никогда ещё не снилось. Поднявшись, я побрёл к выходу. Привиделся мне этот мышь или взаправду его дух посетил меня, это дало хоть какую-то надежду.

Да, я с той же позиции говорю.

С другой стороны, когда было больше актива, тут бывало всякое... Не очень приятное. Сейчас как-то поуютнее, на мой взгляд.

Это же Симба и Нала из Короля льва)

А мне тридцать шесть, я забегаю ещё глубже

По-моему, очень неплохо

Белолисы Моккан и Лантур. Сразу после похорон мамаши Сильф.

На самом деле к рэдволльским книгам немало таких можно придумать)

Добро пожаловать)

Привет! Лис с зайцем интересные! Напомнили "Зверополис"

Это Урган Нагру и Сильваморта?

Попросил нейросеть сделать граффити на кирпичной стене

@Divebomber Очень круто! А где ты такую красоту делал?

Так, я эту книгу не читал, самое начало только. Но о сюжете представление имею. Сейчас глянул обсуждение, и внезапно подумалось... А никому вот не кажется, что Мартин реально мог бы принести рабам куда больше пользы, если бы принял предложение Бадранга стать офицером? То есть. Открываются возможности: Сдерживать произвол Хиска и прочих, под соусом "ты кнутом портишь собственность господина, как ты смеешь". Вообще приструнить эту всю братию. Потихоньку подкармливать рабов и менять условия жизни к лучшему. Подать под соусом "сытый раб лучше работает" и продемонстрировать повышение производительности труда на конкретном участке. Вообще потихоньку оттеснить от власти недалёкого Бадранга и развернуть всё дело от безжалостного рабства в сторону чего-то феодального. Тем более, что, как я понимаю, у Бадранга не могло в тех условиях быть бесконечного источника рабов, тут вам не Римская империя. И если раб - это ценный ресурс, его надо беречь. Но для таких штук нужен альтернативный Мартин. И альтернативный Джейкс, чего уж там.

Снег и кровь. Алые пятна на белом покрове. Тут и там валялись тела убитых. От остатков стоянки тянуло гарью. Чужие звери бродили сосем рядом, добивали раненых, а иных связывали, чтобы сделать рабами. Это слово Сильвия хорошо знала. Дрожа от холода и страха, маленькая ласка прижималась к телу отца, из которого торчали стрелы. Её заметили. Огромных размеров лис, подойдя, схватил Сильвию за платье. Клыки обнажились в ухмылке. «Святое Небо, спаси меня!» Мысль, подобно отчаянному крику, вырвалась из глубин сознания. Боги оставили их племя, боги предали их, но, быть может, там, наверху, есть ещё кто-то. Ведь не может его не быть? – Отпусти её! Молодой высокий соболь стоял, опираясь на копьё, и с вызовом смотрел на лиса. – Ей хорошая цена будет. А если нетронутой останется – ещё выше. У тебя и без того три самки есть! – Ты не указ мне, Реддик! – злобно крикнул лис. – Я её нашёл. Моя добыча! И нетронутой ей недолго оставаться… Соболь молниеносно выбросил лапу – и пробитый насквозь копьём лис повалился в снег рядом с Сильвией. Кровавая пена потекла из сведённой смертной судорогой пасти. – Так будет с каждым, кто вздумает спорить с Реддиком Камнешкуром! Верёвка впилась в лапы. Пока её связывали, Сильвия смотрела в белёсое зимнее небо, по которому плыли клубы дыма… Опять этот сон. Сильвия лежала на спине, сердце гулко билось, мех слипся от пота. Надо успокоиться, вспомнить, что сейчас она – любимая рабыня госпожи Ингрид и живёт в усадьбе Юскатага. Всё хорошо. А тот день, навсегда, словно краска в льняную ткань, въевшийся в память, остался в прошлом. В прошлом, которое продолжало жить в её душе. Подковыляв к окну, Сильвия едва слышно прошептала обращённую к небу молитву. Она сочинила её сама уже давно, и эти бесхитростные слова помогли ласке пережить плен и путешествие с работорговцами. А потом её купила Ингрид. Заря разгоралась, и Сильвия вышла из коморки навстречу полному забот дню. Помочь приготовить завтрак, подать завтрак, убрать после завтрака, подмести, что-то куда-то отнести, проверить, как поживают рыбы в прудике и съедобные жуки в сарае да накидать корма им всем – мало ли работ в большой усадьбе. Близилось время обеда, когда госпожа Ингрид позвала Сильвию в свои покои. Хорчиха полулежала на постели. Её лапы с удивительной сноровкой управлялись с вышиванием, выделывая причудливый узор на полотенце, покрывавшем округлый живот. Сильвия встала на почтительном расстоянии и замерла. – Тебе известно о том, что на днях случилось в усадьбе Ульфаса? – Да, госпожа. – Что звери говорят об этом? – Многие жалеют госпожу Ульрику и радуются её выздоровлению. Кое-кто говорит, что всему виной оскорбление богов. Другие считают, что это был просто счастливый случай. Сильвия отвечала без запинки, скрывая тревогу. Она не любила, когда речь заходила о богах. – Это всё? – Некоторые считают, что её исцелили христиане. Но об этом предпочитают не говорить. – Ты ведь ходила к христианам? Ингрид пристально смотрела рабыне прямо в глаза. – Да, госпожа. Вместе с рабами господина Ульфаса. Она давно научилась понимать, к чему госпожа клонит разговор. И теперь чувства не обманули её. – Сегодня пойдёшь в усадьбу Ульфаса. Не сейчас, а после обеда, когда Ульфас будет отдыхать. Передашь Ульрике поздравления с выздоровлением с подарок от меня. Ингрид протянула Сильвии вышитую красивым растительным узором накидку. – Попробуй разузнать у госпожи Брунхильды, что там произошло. И я хочу, чтобы ты привела ко мне Ульрику вместе с той мышью, которую обвиняли. Как её имя? – Береника, госпожа. – Постарайся не попасться на глаза Ульфасу! Сильвия быстро кивнула. Последнее указание, откровенно говоря, ей и не требовалось. Уже после обеда, выходя из усадьбы, Сильвия едва не столкнулась с Нимбало. Мышь быстро кивнул ей и двинулся к покоям госпожи, уверенно сжимая в лапах врачебную сумку. Странный этот врачеватель, как поговаривали, плевать хотел на всех богов и, тем не менее, именно ему Юскатаг доверил осматривать супругу. Безбожие Нимбало, впрочем, Сильвию смущало меньше всего. Ласка торопливо шла по уличному настилу, щурясь на солнце. После обеда звери отдыхали по домам. Те, кто всё же встречались ей на пути, скользили взглядом по блестевшему на груди Сильвии золотому ярлыку – знаку её принадлежности к дому Юскатага. Дверь усадьбы Ульфаса открыл Виспер, один из выдр, ходивших к монахам. При виде Сильвии его глаза вспыхнули от радости, но она быстро дала знак молчать. – Господин почивает после обеда, – прошептал Виспер. – Госпожа Ульрика у себя, я провожу! Когда Сильвия вошла в осторожно открытую Виспером дверь девичьей комнаты, Ульрика сидела на кровати и вышивала. Это получалось у неё совсем не так умело, как у Ингрид: лапки дрожали, а игла тыкалась не туда. Брунхильда, её мать, сидела рядом, неотрывно смотря на дочку. Когда она обернулась, Сильвия заметила, что глаза горностаихи покраснели. – Да, Ульрика сейчас здорова. Передай своей госпоже, что мы благодарим её. Ульрика взяла у Сильвии накидку, расстелила на коленях и улыбнулась, глядя на вышитые цветы. – Госпожа желает знать, насколько тяжёлой была болезнь госпожи Ульрики и что помогло ей выздороветь, – осторожно произнесла Сильвия. Брунхильда молча глядела в окно. Минуло время, Сильвия уже хотела заговорить вновь, но тут она тихо произнесла: – Нить, что прядёт лиса Урд, не оборвалась. Но то не в нашей воле. Сильвия знала сказание о богине судьбы Урд, старой одноглазой лисице, что сидела у корней великой сосны и пряла нить жизни каждого зверя. Вот только христиане, наверное, не верили в неё, как и в прочих богов. И похоже было, что Брунхильда не желала говорить о случившемся с её дочерью. – Госпожа Ингрид желает видеть госпожу Ульрику и рабыню Беренику, – чётко сказала Сильвия. Брунхильда рассеянно кивнула. Ульрика бросила на Сильвию подозрительный взгляд. – Хорошо. Ради просьбы госпожи Ингрид я отпускаю Ульрику… вместе с Береникой. Надеюсь, твои господа как следует проучат эту мышь. Она недобро усмехнулась. Вскоре Ульрика, Сильвия и Береника втроём шли по улице. При свете дня на морде старой мыши под мехом хорошо виднелись огромные синяки. – Скажи… Скажи, пожалуйста, твои господа тоже гневаются на меня? Сильвия, дорогая, мне так плохо! Я не выдержу… – Так, прекрати ныть! Всё хорошо. Госпожа Ингрид не хочет тебе ничего плохого. Ты ведь не…? Сильвия недоговорила, но мышь слишком хорошо понимала, о чём речь. – Нет! Нет, клянусь! Чтобы я причинила зло доброй госпоже… Я люблю её, правда! Клятвы рабыни-мыши не стоили ничего для Юска. Тем более, той рабыни, которая подавала еду с отравой. То, что Беренику не убили сразу, само по себе казалось чудом. – Я помогу тебе, – как можно увереннее сказала Сильвия. – Мы же почти единоверцы теперь всё-таки. Тем более, что это я вас во всё это втянула. Она попыталась ободряюще улыбнуться. «Великое святое Небо, не оставь нас! И христиан, если они пришли от тебя». Юскатаг восседал на троне в пустом зале. Сильвия с Береникой встали на почтительном расстоянии, а Ульрика, как свободнорожденная дочь дружинника, смело прошла к вождю. – Я рад видеть, что ты избежала объятий смерти. Ульрика учтиво поклонилась. – Благодарю, господин. – Ты привела рабыню, которая покушалась на твою жизнь? Береника вздрогнула всем телом и сжала лапы на груди. – Господин, я не обвиняю её… – Если она не виновна, пусть поклянётся великими богами и поклонится им! Юскатаг обвёл взором всех троих. Береника затравленно озиралась. Сильвия замерла. Хотя за сезоны службы Юскатагу она научилась угадывать намерения господина, но всё равно не могла до конца их понять. Особенно сейчас. – Господин… Умоляю вас, не просите меня об этом! Я не могу кланяться богам! – Отчего это? – Христианский Бог не хочет, чтобы мы это делали! – Ах, вот как? Стало быть, это Бог христиан научил тебя отказывать в почтении нашим богам? Юскатаг прищурился и погладил мех на груди. Что-то тёмное сгустилось у стен зала, и Сильвия ощутила на себе недобрый взгляд. – И чем же христианский Бог отличается от наших, что выдвигает такие требования? – Бог один… Он самый сильный… И самый добрый… – лепетала Береника. – Он сделал мир и всех нас, чтобы мы… были счастливы и жили вечно… – А понимаешь ли ты, рабыня Береника, что если звери перестанут приносить жертвы Йо-Карру и другим великим богам, то они покарают народ Юска? А если они соберутся вместе да прогонят христианского Бога, кто нас защитит от их гнева? Береника вдруг резко подняла голову. – Когда госпожа Ульрика упала, госпожа Брунхильда призывала богов, но они не помогли! Никто! А когда пришли христиане с крестом… Госпожа Ульрика ожила! Она замолчала. Казалось, силы вот-вот оставят несчастную мышь. Мучительно всхлипнув, она рухнула на колени и в полном отчаяния жесте воздела лапы к Юскатагу. – Господин! Умоляю вас! Я не творила зла своей госпоже! Клянусь… Клянусь христианским Богом! – Хорошо! Я верю тебе. Береника сидела на полу. По её мордочке катились слёзы. Сильвии нестерпимо захотелось поднять её, обнять, утешить, но она понимала, что этикет нахождения перед повелителем не допускает таких вещей. Заодно ласке стало ясно, почему Брунхильда не стала рассказывать о случившемся с её дочерью. – Нимбало! Отведи Ульрику и рабыню в покои моей супруги! – приказал Юскатаг. Пухлый врачеватель быстро подбежал откуда-то из тёмного угла. – Госпожа, прошу вас… С позволения господина, я узнаю ваше здоровье! Прошу, доверьтесь мне, как и госпожа Ингрид доверяет… Оставшись с Юскатагом наедине, Сильвия смело взглянула в глаза повелителю. – Господин, я пообещала этой рабыне, что в нашем доме ей не причинят зла. – Она храбрая рабыня, – задумчиво произнёс Юскатаг. – Интересно, это христианский Бог на неё повлиял? Думаю, мы скоро узнаем. Он поманил Сильвию. – Передай на кухню, чтобы подготовили хорошее угощение. Мы устроим состязание христиан с нашими жрецами, и пусть все боги явят свою силу! – Конечно, господин. Сильвия вспомнила вдруг, с каким ужасом тот енот отшатнулся от неё в бане. Он не знал, конечно, что то, что его испугало, было запрещено и ей самой. Она прислуживала в бане… И не более того, как бы иным зверям не хотелось общения другого рода. Так что то, что Освальд обозвал её «блудницей», Сильвия могла бы счесть оскорблением. Но он так решительно отказался от возможности приятного времяпрепровождения… Из-за, что его Бог запретил таковое? Интересно. Очень интересно. Под мехом пробежал озноб, как всегда, когда сталкиваешься с чем-то странным. И сейчас Сильвия неожиданно для самой себя ощутила острое желание, чтобы Бог христиан победил в предстоящей схватке.

И снова Меланхолический Кот дерзает оживлять тему спустя кучу лет сезонов. Из чего-то, что вызвало самое лютое непреодоление недоверия и вообще возмущение - путешествие к Терраморту в "Мэриел". Нескольких зверей. На сгоревшем корабле, который как-то прибило к берегу. Ну, ладно, очередной добрый отшельник, к таким героям мы привыкли. Ладно, застрявший в заводи компас, которыми тут вообще не пользуются. Но... На сгоревшем, Карл! Там выгорело всё. Паруса, такелаж, все дела. Как они им управляли? Там были, помню, Мэриел, Дандин, Дарри, Тарквин. Опыта морских путешествий ни у кого не было. Бултыхание мыши с доской не в счёт. Что-то как-то совсем. Почему бы Джейксу было просто не подогнать к ним корабль с Ронблейдом? Было бы несколько роялисто, но не так абсурдно всё-таки.

Предисловие Джейкса с его подписью в английском издании "Войны с Котиром" (Mossflower). А вот перевод: Много сезонов минуло с тех пор, как я написал свою первую книгу, «Воин Рэдволла», и вот издатели спрашивают: а не хотел бы я продолжать писать о мире, который создал? Ну, это всё равно что спрашивать диббунов, любят ли они сладкие каштаны! Я весьма обрадовался предложению, и тут же в моей голове возник вопрос: интересно, а как Страна Цветущих Мхов жила до постройки Рэдволла? Как выживали лесные жители без своего чудесного дома? Я представил себе эту картину… Холодная зима. Земля укутана снегом. Добрые звери прозябают в рабстве, голоде и всяческих невзгодах под жестокой тиранией Цармины, королевы диких котов. Котир, замок зла, наполнен хищниками, готовыми выполнить каждый её приказ. Кто же спасёт лесных жителей от этого ужасного режима? А следом в моё воображение пришёл образ юного мышонка, Мартина Воителя, облачённого в рваный плащ и несущего боевой меч своего отца, которому судьба определила стать легендой. Вот так, в железе и огне, родилась сага о Рэдволле. Теперь она будет длиться, пока у меня есть силы прижимать ручку к бумаге. Я пишу её для всех, кто дорожит честью и имеет доброе сердце. Она написана для тебя, мой друг – история о Стране Цветущих Мхов!

То есть... Ты пишешь, какой гениальный план придумал Клуни. Но как он его начал выполнять, ты писать не должен. Это должен описать тот, кто будет защищаться. Или - ты пишешь, как Клуни таки всё захватил. Но приходит защитник и предлагает альтернативную концовку, где ничего подобного. Вот этот момент стоит проработать. На какой точке тебе остановиться

В прошлый раз я анонимно размещал без всяких хостингов. А можно к рисунку развернутое текстовое сопровождение?

Вот интересно, что нечто подобное было показано в фильме "Звёздный десант", там жуткие гигантские насекомые с коллективным разумом, но можно поймать себе на мысли, что сочувствуешь им. Потому что это к ним прилетели люди, стали насаждать свои порядки, оккупировать их планету. Ну, насколько я помню, и даже не один я такой смысл вижу