Ромуальд

Литература абсурда Теперь всем известно, как опасно захватывать аббатства. Один даже мой знакомый сочинил такое выражение: «Абео», что значит: «Аббатства брать опасно». И хорошо сделал. «Абео» легко запомнить, и как потребуется, так и вспомнишь сразу. А служил этот мой знакомый кочегаром на пароходе. То вниз по Мшистой плавал, а то в Барсугорск. Звали его Клуниил Яковлевич Крысаков, а курил он табачок «Хлыст», 35 копеек пачка, и всегда говорил, что от него он меньше кашлем страдает, а от пятирублёвого табака, говорит, я всегда задыхаюсь. И вот случилось однажды Клуниилу Яковлевичу попасть в Нинианскую гостиницу, в ресторан. Сидит Клуниил Яковлевич за столиком, а за соседним столиком выдры сидят и креветочный суп жрут. Вот тут-то Клуниил Яковлевич и сказал себе: «Интересно, — сказал себе Клуниил Яковлевич, — как это послушник устроен». Только это он себе сказал, откуда ни возьмись, появляется перед ним дух и говорит: — Чего тебе, добрый зверь, нужно? Ну, конечно, в ресторане происходит движение, откуда, мол, этот неизвестный мышь в доспехах образовался. Выдры так даже суп жрать перестали. Клуниил-то Яковлевич и сам не на шутку струхнул и говорит просто так, чтобы отвязаться: — Извините, — говорит, — особого такого ничего мне не требуется. — Нет, — говорит неизвестный мышь, — я, — говорит, — что называется, добрый дух. Одним моментом что угодно смастерю. Только видит Клуниил Яковлевич, что какой-то седой выдр в сюртучке внимательно к их разговору прислушивается и даже в книжку записывает. А в открытые двери метрдотель бежит, а за ним еще какой-то субъект в зелёной рясе. «Что за штука! — думает Клуниил Яковлевич, — неизвестно что получается». А оно и действительно неизвестно что получается. Метрдотель в колокол колотит, выдры пращи заряжают, и вообще аспид его знает! Кто во что горазд! Выбежал Клуниил Яковлевич на улицу, даже плащ в раздевалке из хранения не взял, выбежал на улицу Краснопесчаную и сказал себе: «Абео! Аббатства брать опасно! И чего-чего только на свете не бывает!» А придя домой, Клуниил Яковлевич так сказал жене своей: «Не пугайтесь, Крысалина Пацюковна, и не волнуйтесь. Только нет в мире авторского замысла. И ошибка-то всего на какие-нибудь полторы страницы на весь роман, а всё же удивительно, Крысалина Пацюковна, совершенно удивительно!»

Спасибо! Вспомни, что ты, поэт, Музою был рождён. Вспомни прозрачный свет, Лавры среди колонн, Арф и аэдов сны, Крыл молодых перо, Блеск золотой Луны, Звёздное серебро. Ты был рождён, чтоб петь, Слов расплетая нить, И в золотую сеть Души людей ловить. Долг же исполни свой! Ветром наполнив грудь, С поднятой головой Смело пускайся в путь. Гостем входи на пир, Воем шагай меж стрел, Чтоб и сегодня мир Старые песни пел.

Спасибо, Нибелунг. В безбрежном просторе песчаного моря Встаёт за барханом бархан. По дюнным раздолам под грузом тяжёлым Верблюжий бредёт караван. Бьёт палками стража, вниз тянет поклажа, Сейчас бы прилечь и уснуть! Но слабым не буду. Наляжем, верблюды! И вновь продолжается путь. Нет равных судьбине скитальцев пустыни, Нет жребия горше, мой друг. Мы – чудо-таланты, мы все – музыканты, А нас – под ярмо и под вьюк! На вид не пригожи? Подумаешь тоже. Ведь нам дан подарок судьбы: В верблюжьем оркестре любой, как маэстро, Трубит безо всякой трубы. Но краткой наградой нам веет прохладой. Что это такое, гляди? Протопав немало, дождались привала. Оазис нас ждёт впереди. Лишь в пальмовом стане на отдых мы встанем, И снимет погонщик наш груз, Затрубим мы с жаром на всю на Сахару Печальный пустынный верблюз.

С Днём рождения, друже Frei!

Спасибо вам. Ноябрь на дворе, доброй осени склон. Неспешно прощаясь, уходит сезон. В листве календарной повсюду, взгляни, Лишь серые ночи и жёлтые дни. Дождей за окном нескончаем пунктир, Холодным и выцветшим кажется мир. Но ветер отважных зовёт за порог, К осеннему золоту серых дорог. От пёстрых полотен сентябрьских забав, Художница Осень, немного устав, Набор ярких красок припрятала свой, Два цвета осталось – и хватит с лихвой. Когда же уйдёт она прочь в темноте, Два цвета застынут навек на холсте. Снег белый зима пусть расстелет потом Надежд и возможностей чистым листом. Так пусть ожидает декабрь впереди, Так пусть же недели идут, как дожди, И пишет ноябрь в моих мыслях и снах Осенний этюд в жёлто-серых тонах.

Спасибо всем, вот ещё немножко. Социалистический реализм. В этот вечер клуб завода «Красный песчаник» был полон. Все собрались здесь: рабочие после смены, комсомольцы завода и сочувствующие, главный инженер и даже старая уборщица, тётя Гуосима. Должен был состояться товарищеский суд. - Все на месте, товарищи? – звонким голосом открыла собрание комсорг цеха товарищ Зеленоглазова, за свой вспыльчивый характер заслужившая на заводе прозвище «Царь-мина». – Введите! В сопровождении двух дружинников с красными повязками в зал развязной походкой вошёл мышь в грязноватом пиджачке. Правый рукав был полуоторван, под глазом красовался синяк. - Вот, полюбуйтесь, товарищи, - сказала комсорг. – Это Мартынов, воитель наш! Не стыдно перед коллективом, а? - Тираны… Права не имеете, - буркнул мышь, уставившись на стену так, словно в жизни не видел ничего интереснее висевших там пожелтевших плакатов «Лорд Боевой кабан или свиное рыло барсучьего милитаризма» и «Покупайте облигации Коткрыскротхорькгорпрома!». - Вы только послушайте! Это мы-то тираны? Вот, товарищи, и такие бывают у нас на «Красном песчанике». Тебе не совестно, товарищ Мартынов? Приехал ты в наш город из деревни, мы тебя на заводе приняли как путного, комнату в общежитии дали, к хорошему мастеру в ученики направили. А ты что делаешь? Дерёшься, безобразничаешь, старшим товарищам хамишь. Каких друзей завёл на заводе? Только Гонфова! Так Гонфов твой -известный хулиган и тунеядец, у него даже кличка есть – «Король дворов»! Он из домзака не вылазит, ему в тюрьму прямая дорога! Ты такого же для себя хочешь, товарищ Мартынов? - Ладно, ладно, отпустите… Права не имеете меня здесь держать! – проворчал мышь, повесив голову. Щёки его горели. – Хватит уже. - Ошибаешься, дорогой ты наш товарищ Мартынов, не хватит. Это мы только твоему поведению характеристику дали. А сейчас черёд твоей работы пришёл. Браку твоему, товарищ Мартынов. Комсорг показала присутствующим лезвие ножа для молотилки. - Такие вот поделочки мастерит наш Мартынов, когда не с Гонфовым по дворам шатается и работу прогуливает. - Нож как нож, - пробурчал мышь, не поднимая глаз. – Не хуже, чем у других. - Ой ли? Дзынь! Все собравшиеся в клубе услышали этот резкий звук. Зеленоглазова всунула нож между притолокой и каменной стеной, а потом слегка навалилась на него. Лезвие сломалось напополам, и его осколки со звоном упали на пол. - Спасибо скажут товарищу Мартынову колхозники за такую смычку города и деревни. Очень большое спасибо! Бракодел ты, Мартынов, вот ты кто. В последний раз тебе говорим: «Исправься!». Ты на наших передовиков равняйся, а не на Гонфова. А железячки возьми, товарищ Мартынов, хоть на шею повесь. Забудешь наш наказ, посмотришь на них – глядишь и вспомнишь. Ну, что скажешь теперь? Глаза мыши вспыхнули, а голос его звучал ясно и решительно: - Вызываю тебя на социалистическое соревнование, товарищ Зеленоглазова! Даю слово, что сделаю партию таких ножей быстрее и лучше, чем ты! Шпионский роман. Приземистый серый «хорьк-853» с номерным знаком «КрыСС-25», скрипнув тормозами, остановился перед пивной «Щукен унд пикен». Хлопнула дверца. Он вышел, разгладил складку на рукаве мундира и шагнул в пивную. Раньше в зале под стропилами резного барсудуба бражничали сотни гостей, но сейчас здесь было пустынно. Война с жадностью высосала отсюда и пиво, и клиентуру. За стойкой уныло протирал тряпкой кружки дородный крысюк. Свой, его можно было не опасаться. - Хайль Клунер! - Хайль! - Пришёл он? - Да, во-о-он там, у колонны сидит. - Благодарю. Он пошёл вглубь зала, рассеяно скользя взглядом по развешанным на стенах щучьим головам и ржавым пикам. За его спиной хозяин завёл граммофон. Бравурный марш, неуместный на третий год войны, отлично подходил для того, чтобы заглушить разговор в глубине зала. Да, его новый информатор был уже на месте. Пожилой мышь в залатанной сутане, будто бы дремавший над газетой, и глазом не моргнул при виде серого мундира и сплетённых крысиных хвостов в петлицах. Пастор Маус… Стреляный воробей, участник «Красного аббатства», всякий раз уходивший от цепких лап горностапо. - Можно здесь сесть, преподобный? - Пожалуйста, герр офицер. - Читаете свежий номер «Клунишер Беобахтер»? Да, сегодня там интересная передовица. Говорят… - он сделал паузу. – Что аббат ровно пишет на свал. Ледяной взгляд пастора Мауса слегка потеплел, когда мышь в сутане услышал пароль. - Таракан из Южноземья добрался благополучно, но выгребная яма погасла. Вы могли бы напугать меня, герр офицер, в ту пору, когда я ещё умел бояться. - Но не теперь? – он усмехнулся. - Но не теперь. - Что скажете, преподобный? - Это нужно передать в Рэдволл как можно быстрее. Все эти толки о возможной высадке у барсуков на побережье – дезинформация для отвлечения внимания. Крыссьвер пойдёт не к Саламандастрону. Его цель – Рэдволл. Не меньше пятидесяти дивизий крыссьвера, не считая союзных сил. Точной даты не знаю, ориентировочно – начало-середина лета. Вы сможете сообщить в аббатство? Молчание длилось долго. - Я попробую, пастор. WH40k Я был рождён в огне и копоти подгорного мира-кузни. Многие трудились у горнов, не смыкая очей дни и ночи. Гудели и вздрагивали горы, но громче шума была литания старого архимагоса. При каждом ударе молотов он произносил имя великого воителя прошлого, и этих имён было столь же много, как и ударов. Безумный хор магосов, механикусов и сервиторов повторял каждое слово моего создателя. При последнем ударе под сводами мира-кузни прозвучало моё имя. В первый раз, но не в последний! Теперь моё имя звенит на всю обитаемую Вселенную. Враги повторяют его с ужасом, трепеща в своих логовах, друзья – воспевают его в многоголосых гимнах. Армии салютуют мне, когда я прохожу мимо. Одним своим появлением на поле боя я обращаю поражение в победу. Мне нет равных, не было и не будет. Беги от меня, нечисть! Но ты не убежишь. Сражайся со мной, нечисть! Но ты не победишь. Я – лучшее творение. Я – Magnum Opus. Я – сам Титан!

Спасибо большое! За солёным тёмным морем, Горем, Ждёт скитальца дивный сад. Манят, дразнят ароматы Мяты И цветов с узорных гряд. Дева там живёт младая. Зная: «Этой деве равных нет!», Менестрели и поэты Всего света Её славят на весь свет. Но к чему ей эта слава, Право? Её мысли далеко. По усыпанным дорожкам Ножкам В танце движется легко. Дрогнет лейка золотая, Расплетая Капель шёлковую нить, И кивают орхидеи, Смея Деву милую хвалить. Имя девы той прекрасной Гласно Повторяют там и тут. К беднякам и принцам тоже Вхожа, Её Радостью зовут. Хоть слагают ей народы Оды, Фея Радости для нас Не примчится по приказу Сразу, Но заглянет в должный час. Так мани клочком лазури В бури, Путеводная звезда! Ждёт отрадная прохлада, Сада И добраться бы туда!

Дорогого нашего Кота с большой буквы - с большим праздником! Счастья, здоровья, отваги, ловкости и успехов во всех кошачьих делах! Аббатство без Кота не аббатство. А я уважаю Кота!

Виват аббату! Третьи сутки пьём чай и едим коржики за его здоровье! Счастья, вдохновения, крепкого перчёного выдриного здоровья, заячьего аппетита и полный ежиный погреб бодрящих напитков! Ликуй, аббатство!

Остепенись, мой купидон, Ты стар, ты облысел уж весь, Оставь проделки, купи дом И лук на стену свой повесь. Что толку с песнями летать, Коль не горит любви звезда, А стрелы лёгкие опять Бьют не туда и не туда? Дай молодым резной колчан, Пускай себе стреляют с гор! Налился жиром тонкий стан, Ленив и туп стал ясный взор. Пусть племя юное стрелков, Гоняя с песнями во мгле, Парит себе средь облаков, А ты устройся на земле. Дриадам добрый стань сосед И в сельской ласковой тиши Ты о проделках прежних лет Нам лучше книжку напиши.

Спасибо вам) Тоскуешь, сидя у свечи? Печаль развеет гость непрошен. Тихонько в дверку постучит Торговец, шустрый книгоноша. В свой крепкий короб он сложил Преданья, сказки, небылицы. Творенья тех, кто прежде жил И стал бессмертным на страницах. От лютых войн и пьяных драк До странствий по путям Вселенной. Здесь приключенья за пятак И чувства сердца, что бесценны. Чтоб до утра глаз не сомкнуть, И не сидеть в ночи, тоскуя, Скорее отправляйся в путь, Из сотни книг бери любую. И вдаль с улыбкой озорной, Следы оставив на пороше, С поклажей чудной за спиной Уйдёт бродячий книгоноша.

Войдём в веков прошедших круг, Веков лихих и знаменитых. Ты знаешь шляхтичей, мой друг, Питомцев Речи Посполитой? Любимцы битв и нежных дам, Сквозь паутину и забвенье Они глядят из старых рам В давно заброшенных именьях. Всмотрись – с холстов они сойдут, И старики, и молодые! Усищи точно толстый жгут, Чубы серебряно-седые. Кто чашу жизни пил до дна: Бойцы, гуляки и смутьяны, В кунтушах красного сукна, В сапожках красного сафьяна. То на балы, а то в шинок, То, политес забыв, с молодкой Нырнуть живее в сена стог, Упившись злою польской водкой, Под гул копыт и свист меча, Искать в сраженьях смерть иль славу, С пятнистой шкурой на плечах, Вести гусар крылатых лаву. Иль, торопя своих коней, На сейм скакать зимой иль летом, Чтобы в Варшаве королей Обжечь сурово-гневным: Veto! А если попраны права, За самовластье мстить жестоко, С орлиной спесью, силой льва Кипучий поднимая рокош! Живых живее и сейчас, С портретов шляхта глянет смело И, усмехнувшись, спросит нас: «Что, братцы, Польска не згинела?».

Спасибо большое за поздравления, дорогие сотоварищи рэдволльцы!

Слава котам! Даёшь год кота! Или кот года!

С Днём рождения, художник!

Спасибо, собрат мой поэт. Снежные смерчи гуляют по городу, Пухом накрыв все сады и дома. Видно, свою шелестящую бороду Вновь расправляет наш старец Зима. Лёд позастынет грядами, торосами, Звёзды украсят морозную высь. Вновь до весны попрощайся с колёсами И до весны на полозья садись. В шубе мохнатой, ну точно медведицей, Снежной дорогою всяк побредёт. Жемчугом белым зима порасстелется И за собой пригласит Новый Год. Грянем «Ура!» снегопадов правителю, Хоть он и стар, но в потехах ретив. Все мы теперь будем зимние жители, В подданство царства метелей вступив. В снежном бою ты сойдись упоительном, В саночках лёгких промчись с ветерком, И на катке, закружившись стремительно, Вычерти вензель монарший коньком.

@Мартин Спасибо, Мартин. Можно ещё допустить, чтобы участники воплотили в жизнь какой-нибудь вид спорта, описанный в книгах Джейкса. Я помню аббатское состязание "Обеги Рэдволл по стенам", но для его воплощения нужен Рэдволл, да и это весьма небезопасно, бегать по бастионам.

А есть ли какой-нибудь спортивный или игровой конкурс? Например, "Придумай рэдволльский вид спорта или игру, в которую могли бы играть диббуны"?

Кораблик ветхий был у нас, Но мы, отряд сорвиголов, В поход пустились в добрый час Из тесных, душных городов. Наш парус красила заря, И бодро пели песню мы. Иной удрал от алтаря, А тот с казармы иль тюрьмы, Из кабалы ростовщика, От тех, кого снедает злость… Да, братцы, суша велика, Но нам там места не нашлось. Прочь от известных нам держав! За море, к сказочной земле! Похода карту, кругом встав, Ножом чертили на столе. А сердце ёкало в груди, Пьянил привольный нас простор, И был по курсу впереди Не то восток, не то восторг. В пути мы съели соли пуд, Горчей, чем слезы на губах, Когда погибших в их приют Спускаешь вниз с ядром в ногах. Но не нашлось трусливых душ В команде нашей удалой. Вперёд мы шли в морскую глушь, Меж солнцем жарким и меж мглой. И вот мечту свою настиг Корабль наш на пределе сил. «Земля! Земля!», - весёлый крик Зелёный остров разбудил. Цветы, плоды и девы-сон, И в каждой роще – славный дом. Звенел над пляжем небосклон, Как чаши с пальмовым вином. И мы от горестей вдали, Вдали от страхов и невзгод, Привольный берег обрели, Пройдя простор солёных вод.

@крыска В Англии, я слышал, можно даже арендовать настоящее аббатство или старинную церковь (в деревнях, где сейчас люди мало ходят в церкви). Я читал, как церкви сейчас сдаются под мечети. Архитектура на фото была самая рэдволльская. Но, конечно, жить в церкви невозможно. Ещё в Великобритании есть на продажу замки и башни, но цена как покупки, так и поддержания всего этого в порядке астрономическая.

Я вот тут подумал, что если мы когда-нибудь и построим аббатство, и соберёмся там все вместе, то приключения и осады нам обеспечены. Не успеют врата захлопнуться за вошедшими, не успеет взбродить в бочонке собственноручно сваренный Октябрьский эль (из содовой на желудях), не успеет запах пригоревших на кухне сказочных яств защекотать ноздри всех окрестных пейзан, как к стенам обители явится несметное войско. Мамки и папки - за младшими диббунами, женки/мужья и детки - за полноправными братьями/сёстрами, плюс подкрепление из числа работодателей и учителей. А также банда серых росомах Поли-Иция, братство бродяг-живорезов Нуль Тры, что носят белые балахоны, колдуны из тайного общества Сан Эпидым, насылающего болезни и ужасы на честной народ! Забурлят, закишат перед воротами! - Отдавайте Феденьку, ироды вы пушистые! - Нет у нас никакого Феденьки! Есть только командор Фьорд! (или скромная мышка Фиалочка Тут уж как повезёт)! - Ах так! - А разрешение на ношение сутан из занавесок у вас имеется, гражданин? - Я полноправный брат обители! Ну и как ринутся на штурм! Тут нужно будет запасаться осами, овсянкой и колоколами!

Братья и сёстры рэдволльцы, там старина Ублаз ещё засахаренные фрукты грыз в виде сладкой закуски к вину, если мне память не изменяет. Даёшь рецепт!

Мистер Барсук. Дуб, больших семейств хором, К небу тянется ветвями, Ну а я нашёл свой дом В старой норке под корнями. Кресло, трубка табаку, Ром и плед – костям отрада, Барсуку-холостяку Много ли на свете надо? Там, где корни всех вещей, Где людские смолкли войны, Коротать остаток дней И уютно, и достойно. Жить желаешь без забот, Разживись своей норою. Друг мой верный, старый крот, Завернёт ко мне порою. Ну а снежною зимой В своей норке я сквозь дрёму, Слыша вьюги дальней вой, Прошепчу лишь: “Dulce domum”.

С днём рождения, морской кот!

@Фортуната Ты о той серии, что выходила в нулевые, или о старой, "Заповедный мир"? "Заповедный" тоже азбуковский. И, по-моему, у него самые лучшие обложки, особенно у "Котира".