Ромуальд

Новости немалые! Холодом подуло. Спит земля усталая, К нам в аббатство алое Осень заглянула. С бурями всегдашними Листьев разноцветье Кружится над башнями Песнями вчерашними, Памятью о лете. Грусть придёт красавица, За окном протянется Ливней серых нить. Нос не вешай, брате мой, Не тоскуй, аббате мой, Нам ли да грустить? С песенками звонкими Дни веселья ждут. Пёстрыми юбчонками, Полными бочонками Праздники придут. Осени дыхание, Листопадов речи. Горечь расставания, Радость ожидания, Счастье новой встречи!

Волны затихла кутерьма, Вода лежит миролюбиво. Причалы, мост, земля сама, Всё в тихом зеркале залива. Дремотно над водой морской, К чему порывы и волненья? И морю тоже мил покой, Вечерний час отдохновенья. Легко задуматься сейчас О пережитом и пропетом В сентябрьско-августовский час, В миг между осенью и летом. Не нужно жестов или слов, Души беззвучна будет песня, Как будто чашечки весов Застыли в точке равновесья. На небе первая звезда Зажжёт созвездий фейерверки. Залив похож на гладь пруда, И катерки как водомерки.

С днём Фенвика, отец настоятель! Да будет много славных дел, и слов, и сов!

Отправил.

@Кот А в связи с этой крайне интересной дискуссией не вспоминали ли Старца горы и его знаменитую гору Аламут? Эта горная крепость тоже считалась неприступной, однако пала достаточно быстро. Возможно, и слава Саламандастрона как мощной крепости тоже отчасти держится на атмосфере страха, раздутых слухах и тому подобном. Собственно, при своём первом появлении в книгах Саламандастрон с гарнизоном из горстки зайцев и пользуется всевозможными пугательно-суеверными приёмами: драконьей головой, залом эха, вспышками огня... Странно, что Джейкс не обращался к драконьей голове и всему остальному в этом роде впоследствии.

Литература абсурда Теперь всем известно, как опасно захватывать аббатства. Один даже мой знакомый сочинил такое выражение: «Абео», что значит: «Аббатства брать опасно». И хорошо сделал. «Абео» легко запомнить, и как потребуется, так и вспомнишь сразу. А служил этот мой знакомый кочегаром на пароходе. То вниз по Мшистой плавал, а то в Барсугорск. Звали его Клуниил Яковлевич Крысаков, а курил он табачок «Хлыст», 35 копеек пачка, и всегда говорил, что от него он меньше кашлем страдает, а от пятирублёвого табака, говорит, я всегда задыхаюсь. И вот случилось однажды Клуниилу Яковлевичу попасть в Нинианскую гостиницу, в ресторан. Сидит Клуниил Яковлевич за столиком, а за соседним столиком выдры сидят и креветочный суп жрут. Вот тут-то Клуниил Яковлевич и сказал себе: «Интересно, — сказал себе Клуниил Яковлевич, — как это послушник устроен». Только это он себе сказал, откуда ни возьмись, появляется перед ним дух и говорит: — Чего тебе, добрый зверь, нужно? Ну, конечно, в ресторане происходит движение, откуда, мол, этот неизвестный мышь в доспехах образовался. Выдры так даже суп жрать перестали. Клуниил-то Яковлевич и сам не на шутку струхнул и говорит просто так, чтобы отвязаться: — Извините, — говорит, — особого такого ничего мне не требуется. — Нет, — говорит неизвестный мышь, — я, — говорит, — что называется, добрый дух. Одним моментом что угодно смастерю. Только видит Клуниил Яковлевич, что какой-то седой выдр в сюртучке внимательно к их разговору прислушивается и даже в книжку записывает. А в открытые двери метрдотель бежит, а за ним еще какой-то субъект в зелёной рясе. «Что за штука! — думает Клуниил Яковлевич, — неизвестно что получается». А оно и действительно неизвестно что получается. Метрдотель в колокол колотит, выдры пращи заряжают, и вообще аспид его знает! Кто во что горазд! Выбежал Клуниил Яковлевич на улицу, даже плащ в раздевалке из хранения не взял, выбежал на улицу Краснопесчаную и сказал себе: «Абео! Аббатства брать опасно! И чего-чего только на свете не бывает!» А придя домой, Клуниил Яковлевич так сказал жене своей: «Не пугайтесь, Крысалина Пацюковна, и не волнуйтесь. Только нет в мире авторского замысла. И ошибка-то всего на какие-нибудь полторы страницы на весь роман, а всё же удивительно, Крысалина Пацюковна, совершенно удивительно!»

Спасибо! Вспомни, что ты, поэт, Музою был рождён. Вспомни прозрачный свет, Лавры среди колонн, Арф и аэдов сны, Крыл молодых перо, Блеск золотой Луны, Звёздное серебро. Ты был рождён, чтоб петь, Слов расплетая нить, И в золотую сеть Души людей ловить. Долг же исполни свой! Ветром наполнив грудь, С поднятой головой Смело пускайся в путь. Гостем входи на пир, Воем шагай меж стрел, Чтоб и сегодня мир Старые песни пел.

Спасибо, Нибелунг. В безбрежном просторе песчаного моря Встаёт за барханом бархан. По дюнным раздолам под грузом тяжёлым Верблюжий бредёт караван. Бьёт палками стража, вниз тянет поклажа, Сейчас бы прилечь и уснуть! Но слабым не буду. Наляжем, верблюды! И вновь продолжается путь. Нет равных судьбине скитальцев пустыни, Нет жребия горше, мой друг. Мы – чудо-таланты, мы все – музыканты, А нас – под ярмо и под вьюк! На вид не пригожи? Подумаешь тоже. Ведь нам дан подарок судьбы: В верблюжьем оркестре любой, как маэстро, Трубит безо всякой трубы. Но краткой наградой нам веет прохладой. Что это такое, гляди? Протопав немало, дождались привала. Оазис нас ждёт впереди. Лишь в пальмовом стане на отдых мы встанем, И снимет погонщик наш груз, Затрубим мы с жаром на всю на Сахару Печальный пустынный верблюз.

С Днём рождения, друже Frei!

Спасибо вам. Ноябрь на дворе, доброй осени склон. Неспешно прощаясь, уходит сезон. В листве календарной повсюду, взгляни, Лишь серые ночи и жёлтые дни. Дождей за окном нескончаем пунктир, Холодным и выцветшим кажется мир. Но ветер отважных зовёт за порог, К осеннему золоту серых дорог. От пёстрых полотен сентябрьских забав, Художница Осень, немного устав, Набор ярких красок припрятала свой, Два цвета осталось – и хватит с лихвой. Когда же уйдёт она прочь в темноте, Два цвета застынут навек на холсте. Снег белый зима пусть расстелет потом Надежд и возможностей чистым листом. Так пусть ожидает декабрь впереди, Так пусть же недели идут, как дожди, И пишет ноябрь в моих мыслях и снах Осенний этюд в жёлто-серых тонах.

Спасибо всем, вот ещё немножко. Социалистический реализм. В этот вечер клуб завода «Красный песчаник» был полон. Все собрались здесь: рабочие после смены, комсомольцы завода и сочувствующие, главный инженер и даже старая уборщица, тётя Гуосима. Должен был состояться товарищеский суд. - Все на месте, товарищи? – звонким голосом открыла собрание комсорг цеха товарищ Зеленоглазова, за свой вспыльчивый характер заслужившая на заводе прозвище «Царь-мина». – Введите! В сопровождении двух дружинников с красными повязками в зал развязной походкой вошёл мышь в грязноватом пиджачке. Правый рукав был полуоторван, под глазом красовался синяк. - Вот, полюбуйтесь, товарищи, - сказала комсорг. – Это Мартынов, воитель наш! Не стыдно перед коллективом, а? - Тираны… Права не имеете, - буркнул мышь, уставившись на стену так, словно в жизни не видел ничего интереснее висевших там пожелтевших плакатов «Лорд Боевой кабан или свиное рыло барсучьего милитаризма» и «Покупайте облигации Коткрыскротхорькгорпрома!». - Вы только послушайте! Это мы-то тираны? Вот, товарищи, и такие бывают у нас на «Красном песчанике». Тебе не совестно, товарищ Мартынов? Приехал ты в наш город из деревни, мы тебя на заводе приняли как путного, комнату в общежитии дали, к хорошему мастеру в ученики направили. А ты что делаешь? Дерёшься, безобразничаешь, старшим товарищам хамишь. Каких друзей завёл на заводе? Только Гонфова! Так Гонфов твой -известный хулиган и тунеядец, у него даже кличка есть – «Король дворов»! Он из домзака не вылазит, ему в тюрьму прямая дорога! Ты такого же для себя хочешь, товарищ Мартынов? - Ладно, ладно, отпустите… Права не имеете меня здесь держать! – проворчал мышь, повесив голову. Щёки его горели. – Хватит уже. - Ошибаешься, дорогой ты наш товарищ Мартынов, не хватит. Это мы только твоему поведению характеристику дали. А сейчас черёд твоей работы пришёл. Браку твоему, товарищ Мартынов. Комсорг показала присутствующим лезвие ножа для молотилки. - Такие вот поделочки мастерит наш Мартынов, когда не с Гонфовым по дворам шатается и работу прогуливает. - Нож как нож, - пробурчал мышь, не поднимая глаз. – Не хуже, чем у других. - Ой ли? Дзынь! Все собравшиеся в клубе услышали этот резкий звук. Зеленоглазова всунула нож между притолокой и каменной стеной, а потом слегка навалилась на него. Лезвие сломалось напополам, и его осколки со звоном упали на пол. - Спасибо скажут товарищу Мартынову колхозники за такую смычку города и деревни. Очень большое спасибо! Бракодел ты, Мартынов, вот ты кто. В последний раз тебе говорим: «Исправься!». Ты на наших передовиков равняйся, а не на Гонфова. А железячки возьми, товарищ Мартынов, хоть на шею повесь. Забудешь наш наказ, посмотришь на них – глядишь и вспомнишь. Ну, что скажешь теперь? Глаза мыши вспыхнули, а голос его звучал ясно и решительно: - Вызываю тебя на социалистическое соревнование, товарищ Зеленоглазова! Даю слово, что сделаю партию таких ножей быстрее и лучше, чем ты! Шпионский роман. Приземистый серый «хорьк-853» с номерным знаком «КрыСС-25», скрипнув тормозами, остановился перед пивной «Щукен унд пикен». Хлопнула дверца. Он вышел, разгладил складку на рукаве мундира и шагнул в пивную. Раньше в зале под стропилами резного барсудуба бражничали сотни гостей, но сейчас здесь было пустынно. Война с жадностью высосала отсюда и пиво, и клиентуру. За стойкой уныло протирал тряпкой кружки дородный крысюк. Свой, его можно было не опасаться. - Хайль Клунер! - Хайль! - Пришёл он? - Да, во-о-он там, у колонны сидит. - Благодарю. Он пошёл вглубь зала, рассеяно скользя взглядом по развешанным на стенах щучьим головам и ржавым пикам. За его спиной хозяин завёл граммофон. Бравурный марш, неуместный на третий год войны, отлично подходил для того, чтобы заглушить разговор в глубине зала. Да, его новый информатор был уже на месте. Пожилой мышь в залатанной сутане, будто бы дремавший над газетой, и глазом не моргнул при виде серого мундира и сплетённых крысиных хвостов в петлицах. Пастор Маус… Стреляный воробей, участник «Красного аббатства», всякий раз уходивший от цепких лап горностапо. - Можно здесь сесть, преподобный? - Пожалуйста, герр офицер. - Читаете свежий номер «Клунишер Беобахтер»? Да, сегодня там интересная передовица. Говорят… - он сделал паузу. – Что аббат ровно пишет на свал. Ледяной взгляд пастора Мауса слегка потеплел, когда мышь в сутане услышал пароль. - Таракан из Южноземья добрался благополучно, но выгребная яма погасла. Вы могли бы напугать меня, герр офицер, в ту пору, когда я ещё умел бояться. - Но не теперь? – он усмехнулся. - Но не теперь. - Что скажете, преподобный? - Это нужно передать в Рэдволл как можно быстрее. Все эти толки о возможной высадке у барсуков на побережье – дезинформация для отвлечения внимания. Крыссьвер пойдёт не к Саламандастрону. Его цель – Рэдволл. Не меньше пятидесяти дивизий крыссьвера, не считая союзных сил. Точной даты не знаю, ориентировочно – начало-середина лета. Вы сможете сообщить в аббатство? Молчание длилось долго. - Я попробую, пастор. WH40k Я был рождён в огне и копоти подгорного мира-кузни. Многие трудились у горнов, не смыкая очей дни и ночи. Гудели и вздрагивали горы, но громче шума была литания старого архимагоса. При каждом ударе молотов он произносил имя великого воителя прошлого, и этих имён было столь же много, как и ударов. Безумный хор магосов, механикусов и сервиторов повторял каждое слово моего создателя. При последнем ударе под сводами мира-кузни прозвучало моё имя. В первый раз, но не в последний! Теперь моё имя звенит на всю обитаемую Вселенную. Враги повторяют его с ужасом, трепеща в своих логовах, друзья – воспевают его в многоголосых гимнах. Армии салютуют мне, когда я прохожу мимо. Одним своим появлением на поле боя я обращаю поражение в победу. Мне нет равных, не было и не будет. Беги от меня, нечисть! Но ты не убежишь. Сражайся со мной, нечисть! Но ты не победишь. Я – лучшее творение. Я – Magnum Opus. Я – сам Титан!

Спасибо большое! За солёным тёмным морем, Горем, Ждёт скитальца дивный сад. Манят, дразнят ароматы Мяты И цветов с узорных гряд. Дева там живёт младая. Зная: «Этой деве равных нет!», Менестрели и поэты Всего света Её славят на весь свет. Но к чему ей эта слава, Право? Её мысли далеко. По усыпанным дорожкам Ножкам В танце движется легко. Дрогнет лейка золотая, Расплетая Капель шёлковую нить, И кивают орхидеи, Смея Деву милую хвалить. Имя девы той прекрасной Гласно Повторяют там и тут. К беднякам и принцам тоже Вхожа, Её Радостью зовут. Хоть слагают ей народы Оды, Фея Радости для нас Не примчится по приказу Сразу, Но заглянет в должный час. Так мани клочком лазури В бури, Путеводная звезда! Ждёт отрадная прохлада, Сада И добраться бы туда!

Дорогого нашего Кота с большой буквы - с большим праздником! Счастья, здоровья, отваги, ловкости и успехов во всех кошачьих делах! Аббатство без Кота не аббатство. А я уважаю Кота!

Виват аббату! Третьи сутки пьём чай и едим коржики за его здоровье! Счастья, вдохновения, крепкого перчёного выдриного здоровья, заячьего аппетита и полный ежиный погреб бодрящих напитков! Ликуй, аббатство!

Остепенись, мой купидон, Ты стар, ты облысел уж весь, Оставь проделки, купи дом И лук на стену свой повесь. Что толку с песнями летать, Коль не горит любви звезда, А стрелы лёгкие опять Бьют не туда и не туда? Дай молодым резной колчан, Пускай себе стреляют с гор! Налился жиром тонкий стан, Ленив и туп стал ясный взор. Пусть племя юное стрелков, Гоняя с песнями во мгле, Парит себе средь облаков, А ты устройся на земле. Дриадам добрый стань сосед И в сельской ласковой тиши Ты о проделках прежних лет Нам лучше книжку напиши.

Спасибо вам) Тоскуешь, сидя у свечи? Печаль развеет гость непрошен. Тихонько в дверку постучит Торговец, шустрый книгоноша. В свой крепкий короб он сложил Преданья, сказки, небылицы. Творенья тех, кто прежде жил И стал бессмертным на страницах. От лютых войн и пьяных драк До странствий по путям Вселенной. Здесь приключенья за пятак И чувства сердца, что бесценны. Чтоб до утра глаз не сомкнуть, И не сидеть в ночи, тоскуя, Скорее отправляйся в путь, Из сотни книг бери любую. И вдаль с улыбкой озорной, Следы оставив на пороше, С поклажей чудной за спиной Уйдёт бродячий книгоноша.

Войдём в веков прошедших круг, Веков лихих и знаменитых. Ты знаешь шляхтичей, мой друг, Питомцев Речи Посполитой? Любимцы битв и нежных дам, Сквозь паутину и забвенье Они глядят из старых рам В давно заброшенных именьях. Всмотрись – с холстов они сойдут, И старики, и молодые! Усищи точно толстый жгут, Чубы серебряно-седые. Кто чашу жизни пил до дна: Бойцы, гуляки и смутьяны, В кунтушах красного сукна, В сапожках красного сафьяна. То на балы, а то в шинок, То, политес забыв, с молодкой Нырнуть живее в сена стог, Упившись злою польской водкой, Под гул копыт и свист меча, Искать в сраженьях смерть иль славу, С пятнистой шкурой на плечах, Вести гусар крылатых лаву. Иль, торопя своих коней, На сейм скакать зимой иль летом, Чтобы в Варшаве королей Обжечь сурово-гневным: Veto! А если попраны права, За самовластье мстить жестоко, С орлиной спесью, силой льва Кипучий поднимая рокош! Живых живее и сейчас, С портретов шляхта глянет смело И, усмехнувшись, спросит нас: «Что, братцы, Польска не згинела?».

Спасибо большое за поздравления, дорогие сотоварищи рэдволльцы!

Слава котам! Даёшь год кота! Или кот года!

С Днём рождения, художник!

Спасибо, собрат мой поэт. Снежные смерчи гуляют по городу, Пухом накрыв все сады и дома. Видно, свою шелестящую бороду Вновь расправляет наш старец Зима. Лёд позастынет грядами, торосами, Звёзды украсят морозную высь. Вновь до весны попрощайся с колёсами И до весны на полозья садись. В шубе мохнатой, ну точно медведицей, Снежной дорогою всяк побредёт. Жемчугом белым зима порасстелется И за собой пригласит Новый Год. Грянем «Ура!» снегопадов правителю, Хоть он и стар, но в потехах ретив. Все мы теперь будем зимние жители, В подданство царства метелей вступив. В снежном бою ты сойдись упоительном, В саночках лёгких промчись с ветерком, И на катке, закружившись стремительно, Вычерти вензель монарший коньком.

@Мартин Спасибо, Мартин. Можно ещё допустить, чтобы участники воплотили в жизнь какой-нибудь вид спорта, описанный в книгах Джейкса. Я помню аббатское состязание "Обеги Рэдволл по стенам", но для его воплощения нужен Рэдволл, да и это весьма небезопасно, бегать по бастионам.

А есть ли какой-нибудь спортивный или игровой конкурс? Например, "Придумай рэдволльский вид спорта или игру, в которую могли бы играть диббуны"?

Кораблик ветхий был у нас, Но мы, отряд сорвиголов, В поход пустились в добрый час Из тесных, душных городов. Наш парус красила заря, И бодро пели песню мы. Иной удрал от алтаря, А тот с казармы иль тюрьмы, Из кабалы ростовщика, От тех, кого снедает злость… Да, братцы, суша велика, Но нам там места не нашлось. Прочь от известных нам держав! За море, к сказочной земле! Похода карту, кругом встав, Ножом чертили на столе. А сердце ёкало в груди, Пьянил привольный нас простор, И был по курсу впереди Не то восток, не то восторг. В пути мы съели соли пуд, Горчей, чем слезы на губах, Когда погибших в их приют Спускаешь вниз с ядром в ногах. Но не нашлось трусливых душ В команде нашей удалой. Вперёд мы шли в морскую глушь, Меж солнцем жарким и меж мглой. И вот мечту свою настиг Корабль наш на пределе сил. «Земля! Земля!», - весёлый крик Зелёный остров разбудил. Цветы, плоды и девы-сон, И в каждой роще – славный дом. Звенел над пляжем небосклон, Как чаши с пальмовым вином. И мы от горестей вдали, Вдали от страхов и невзгод, Привольный берег обрели, Пройдя простор солёных вод.

@крыска В Англии, я слышал, можно даже арендовать настоящее аббатство или старинную церковь (в деревнях, где сейчас люди мало ходят в церкви). Я читал, как церкви сейчас сдаются под мечети. Архитектура на фото была самая рэдволльская. Но, конечно, жить в церкви невозможно. Ещё в Великобритании есть на продажу замки и башни, но цена как покупки, так и поддержания всего этого в порядке астрономическая.